В декабре 1910 года я получила от Михаила Михайловича Коцюбинского письмо из Чернигова: «Невеселые вести приходят ко мне с Капри. Алексей Максимович так тяжело пережил смерть Толстого, что у него возобновилось кровохарканье, и хотя он бодрится, все же из писем и фотографической карточки, которую он прислал, я замечаю большую перемену в нем к худшему…

…Вспоминаете ли Вы еще рыбные ловли, зеленые глаза акул, импровизированные пикники на скалах? Право, хорошо было!»^{138}

Куприн старался привлечь в «Мир божий» молодые литературные силы — Никандрова, Анатолия Каменского, Вережникова и др.

Рассказ Анатолия Каменского «Ничего не было», который появился на страницах «Мира божьего», был выправлен и отредактирован Александром Ивановичем. После этого Каменский «сдвинулся с рельс» и начал печататься в других журналах.

В середине ноября 1910 года ко мне в гостиную с веселым и развязным видом вошел Анатолий Каменский. Его появление меня удивило.

— Я поспешил к вам, чтобы сообщить новости, которые, наверное, будут вам интересны. Во-первых, Александр Иванович закончил прекрасную вещь «Гранатовый браслет»^{139}. Те, кому он ее читал, говорят, что удалась она ему на славу. И во-вторых, у Александра Ивановича большая семейная радость — у него родился сын! Скоро Александр Иванович приедет в Петербург.

В гостиной появилась горничная.

— Можно накрывать на стол?

— Немного погодя…

Я поблагодарила Каменского за приятные новости, но обедать его не оставила. Он потоптался на месте, раскланялся и ушел.

Через несколько дней мне позвонил по телефону Александр Иванович.

— Маша, я с семьей вернулся из Одессы и звоню тебе из «Пале-Рояля» — мое обычное прибежище в Петербурге. Ужасно устал и сижу, конечно, без денег. Постараюсь сегодня взять небольшую сумму под «Гранатовый браслет». Как нам увидеться?

Я созвонилась с Софьей Михайловной Ростовцевой.

— Будет удобно, если ты заедешь с Александром Ивановичем завтра. Михаил Иванович вернется из академии не раньше часу ночи, он читает доклад, а я, чтобы вам не мешать, уйду на родительскую половину.

На следующий день в восемь вечера я была у Ростовцевых. До прихода Куприна мы обменивались с Соней новостями. Когда послышался в передней звонок, Соня ушла.

Встреча с Александром Ивановичем была очень сердечной.

— У тебя усталый вид, Саша, и ты сильно похудел.

— Падение с Заикиным не прошло бесследно…^{140}

— Но «Браслет» ты закончил?

— Да, только торопился и написал не так, как хотел. Слишком много места занял обедом у Любимовых и скомкал самого ППЖ^{141}. Ты помнишь, я хотел начать с его детства и юности, но проклятое безденежье!.. Даже все вещи были у нас в залоге. Получилось два с половиной листа вместо четырех, но писал я этот рассказ всем сердцем, всей душой. Вспоминал Даниловское и ту ночь, когда не мог заснуть и вышел в сад, где на скамейке сидел Федор Дмитриевич Батюшков… Наше благородство тогда равнялось нашей глупости, к сожалению…

— Теперь ты доволен?

— Своей работой я доволен.

— Да нет, я не о том. Тебя же можно поздравить с сыном!

— Что ты сказала? Повтори!

— У тебя родился сын…

Александр Иванович переменился в лице. Встал и как-то тихо сказал:

— Маша, я никогда не думал, что ты можешь быть такой злой.

— Злой? Почему?

— Не понимаешь! Никогда я тебе этого не прощу.

Александр Иванович направился к двери. Я заплакала.

— Но мне же сказал Каменский — советовал послать поздравительную телеграмму.

— Так это сказал Каменский? Подлец! Какой мерзавец! Он же знал… Но оставим этого гада. Не будем о нем говорить.

Александр Иванович опустился на стул, и некоторое время мы оба молчали.

Наконец он сказал:

— Ребенок родился. Прелестная девочка. Но она идиотка: совершенно не реагирует ни на шум, ни на свет — а у нее чудесные синие глаза. Какое это горе! И в этом виноват я. Да, я виноват. Пил как зверь…

Через два-три года младшая дочь Куприна Зина умерла. Похоронили ее на Волковом кладбище.

В 1911 году Куприн решил продать полное собрание своих сочинений издательству А. Ф. Маркса.

Он просил меня присутствовать при заключении договора.

Нотариальная контора помещалась на Невском, почти напротив гостиного двора, куда в назначенное время явились все заинтересованные лица.

Нотариус Гревс прочел договор, в котором говорилось, что все девять томов своих сочинений Куприн продает издательству Маркса за сто тысяч рублей.

— Имеете какие-нибудь возражения? — обратился ко мне Гревс.

— Никаких, — ответила я.

— Но первые три тома принадлежат вам?

— Да.

— А как же теперь?

— Сочинения не мои, а Александра Ивановича, и он распоряжается ими так, как считает нужным. Если ему сейчас удобно продать их, у меня никаких претензий к нему не может быть.

— Вы откажетесь нотариально от своих прав?

— Конечно.

Все удивленно переглянулись. Видимо, никто из присутствующих, кроме Куприна, не ожидал такого исхода.

— Тогда, — сказал Куприн, — оформляйте нужные документы, а мы, Машенька, едем завтракать! На острова или в Милютинские лавки?

— Милютинские лавки ближе, Саша.

Второго ноября 1911 года в Гатчину к Куприну приехал Леонид Андреев, чтобы вместе с Александром Ивановичем отправиться в Петербург на вечер к Ходотову.

Леонид Николаевич в определенном состоянии любил выворачивать свою душу наизнанку и требовал этого от своего собеседника. Александр Иванович такого рода откровенностей терпеть не мог, особенно если они касались наших с ним отношений, нашего разрыва.

В вагоне (Гатчина — Петербург) Куприн и Андреев вышли курить в коридор.

— Александр Иванович, скажи, почему же вы разошлись с Мусей? — спросил доверчиво Андреев Куприна. — Я не могу этого понять…

— Ты не понимаешь!.. — И Александр Иванович схватил Андреева за воротник и потащил в тамбур.

Возня в коридоре, а затем в тамбуре привлекла внимание пассажиров. Их разняли и развели по разным вагонам.

Вечером Александр Иванович все-таки приехал к Ходотову, где столкновение с Андреевым закончилось дракой^{142}. Газеты писали: «Повода не было. Избиты, кроме Андреева, Скиталец, Ходотов и другие».

Из Ростова-на-Дону вызвали телеграммой в Петербург Арцыбашева и предложили ему быть председателем суда чести по делу Куприна — Андреева, но суд не состоялся, Александру Ивановичу направили коллективное письмо: ^{143}

«Милостивый государь! Ваша дикая и совершенно нетерпимая в человеческом обществе выходка в квартире Н. Н. Ходотова в ночь на 3 ноября сего года против Ваших товарищей по литературе заставляет нас, нижеподписавшихся, обратиться к Вам с выражением своего крайнего возмущения; и так как эта выходка, завершая собою целый ряд Ваших недостойных поступков, переполнила чашу терпения нашего, мы доводим до Вашего сведения, что в случае хотя бы малейшей попытки повторения их, мы гласно объявим Вас исключенным из товарищеской среды…»^{144}

Вскоре Куприна увезли в имение Ф. Д. Батюшкова — Даниловское.