— Рид Бреннан. Второкурсница.

Мое сердце подпрыгнуло от волнения. “Пирсон” читал мое расписание.

— Теперь я заберу его, — сказала я, потянувшись за ним.

Он увернулся от моего захвата, удерживая расписание обеими руками. Я ломала голову, пытаясь вспомнить, было ли на нем написано что-то смущающее меня или слишком личное. Говорилось ли там, что я на стипендии? Или откуда родом?

— Хм-м-м… Трудное расписание. У нас тут умница.

То, как он это сказал, было неясно, хорошо это или плохо.

— Не совсем, — ответила я.

— А также скромница, — сказал он, скользнув по мне взглядом. — Ты одна из таких девчонок, да?

От этих слов я стала пунцово-красной.

— Каких?

— Тех, которые умные, но притворяются, что — нет. Которые как модели совершенно великолепны, но всегда говорят, что они — уродины, — сказал он.

Великолепны? Великолепны? Я ненавидела комплименты. Никогда не знала, что с ними делать. Особенно с теми, которые казались неискренними.

— Само существование которых мучает вокруг всех остальных девчонок с низкой самооценкой.

Я выхватила расписание из его рук и сунула в задний карман.

— Полагаю, это делает тебя одним из тех неприятных парней, которые думают, что знают все, и настолько полны самомнения, что уверены, что все вокруг хотят слышать его каждую банальную мысль.

Он ухмыльнулся.

— Ты раскусила меня.

У него не хватило даже приличия, чтобы обидеться. Выражение его лица будто говорило, что он знает, кто он такой и ему не особо важно, что я или кто-то другой думаем о нем. Я позавидовала такому.

— Рид Бреннан, второкурсница, я Томас Пирсон, старшекурсник, — сказал он, протягивая руку.

Раньше никто даже моего возраста не предлагал мне пожать руку. Я неуверенно посмотрела на него, когда моя рука скользнула в его. Его ладонь была невероятно теплой, и от твердой уверенности его рукопожатия я ощутила предвкушение. Когда он смотрел мне прямо в глаза, его улыбка медленно становилась шире. Он тоже почувствовал это или просто как-то узнал, что я ощутила?

Зазвонил его мобильный, и он, в конце концов, отпустил мою руку, вытаскивая его из левого кармана. Странно, я думала, что он клал его в другой.

— Мне надо ответить, — сказал он, прокрутив телефон на ладони как шестизарядный револьвер в старых вестернах. — Дело превыше удовольствия. И поверь мне, для меня было удовольствием познакомиться с тобой, Рид Бреннан.

Я открыла рот, но ничего не смогла ответить.

— Пирсон, — произнес он в трубку.

Затем он пошел прочь с высоко поднятой головой, настолько расслабленно, что можно было подумать, что это место принадлежит ему. Не удивлюсь, если это действительно так.

Моя соседка по комнате оказалась болтушкой. Звали ее Констанс Тэлбот, и она, очевидно, не испытывала недостатка в кислороде. Она начала говорить в тот момент, когда я после первой встречи с Томасом Пирсоном вошла в нашу комнату, и ни разу не остановилась, чтобы вдохнуть воздуха. Пока она болтала, я рассмотрела постеры рок-групп и картины Родена, которые она развесила в мое отсутствие. Заметила у нее на кровати кучи кардиганов, футболок и вельветовые штаны. Задумалась, не отчислили ли ее из школы Манхэттена за постоянное нарушение общественного порядка.

Ее любимая тема для разговора? Она сама. Это заставило меня подумать о том, что было бы по-идиотски считать, что девушки здесь будут другими. За эти пять минут я узнала, что она была единственным ребенком в семье, новенькой в Истоне как и я, училась в частной школе в Манхэттене и продолжала бы ходить туда, но почувствовала необходимость “расширять горизонты”, что ее собаку, к сожалению, звали Пуки и что у нее в Верхнем Ист-Сайде был парень, к еще большему сожалению, по имени Клинт.

— Прошлым летом мы с Клинтом ходили в Сад на концерт “Юту”. Не то чтобы все хотели пойти в Сад, но где же еще играть “Юту”, верно? Итак, мой отец достает нам пропуски за кулисы, потому что он продвигал его, и… Я говорила, что мой отец — промоутер?

Она говорила.

— И он такой говорит: “Группа туда не вернется, но вы посмотрите, где они одевались и тусовались”. Но когда мы пробрались туда и открыли дверь, угадай, кто стоял там? Угадай!

Собственно, это был мой черед говорить.

— Боно? — предположила я.

— Боно! — воскликнула она. — Прямо там! В пяти шагах! И знаешь, что он сказал? Он сказал, я цитирую: “Приятно с вами познакомиться…”.

У нее был очень плохой ирландский акцент.

- “…У вас самая потрясающая ирландская кожа из всех, что я видел”. Он узнал, что я — ирландка! Просто взглянув на меня!

Очевидно, что Боно не был ни слепым, ни глупым. В конце концов, у Констанс были соответствующие густые рыжие волосы. Веснушки. Зеленые глаза. Я бы не удивилась, если у нее на всю задницу было вытатуировано “Да здравствует Ирландия”.

Исключение в том, что она была слишком наивной и бойкой, чтобы делать татуировки.

— И, конечно же, я попросила его попозировать для фотографии со мной, и, естественно, он согласился. Моя подруга Марни сделала около ста снимков…

— Правда? У тебя они есть? — пересилив себя, спросила я.

Повисла, по меньшей мере, пятисекундная пауза, так как Констанс повернулась ко мне спиной и рылась в своей розовой атласной шкатулке для драгоценностей так долго, что мне стало интересно.

— О, нет. Я не взяла их с собой. Знаешь, я не хотела хвастаться.

Конечно.

— Неважно! — Она снова повернулась ко мне лицом с яркой улыбкой и тому подобным, застегивая на шее бисерное ожерелье. — Ты готова?

— К чему?

— К встрече общежития! — сказала она, выпучив свои ненормально большие глаза. — Мы встретимся с нашим комендантом!

— Ах да, — сказала я, ринувшись к своему клетчатому одеялу.

— Разве это не звучит как в семнадцатом веке? У нас есть комендант, — сказала Констанс, рассмеявшись. — Мне не терпится познакомиться с остальными девочками с нашего этажа.

Она выжидательно посмотрела на меня.

— Ага. Мне тоже, — сказала я, выдавливая улыбку.

Я вышла за ней за дверь, жалея, что и наполовину не чувствую такого же волнения и уверенности, как она. К сожалению, я уже видела девочек с нашего этажа. Видя, как они болтают по сотовым телефонам, складывают свои джинсы за двести долларов, раскладывают в ванной средства для волос от Керастаз, у меня уже было представление о них. И казалось, будто они все уже друг друга знают. Они запросто обращаются друг с другом и разговаривают, как старые подруги: будто они все жили здесь всю свою жизнь, создавая личные шутки и определенный стиль, которому я никогда не смогу соответствовать, так как присоединилась к игре слишком поздно. У меня в шкафу не было ни одной вещи, которая бы не говорила обо мне как о неудачнице из захолустья, делающей покупки в основном в Вол-Марте.

Я не знала все этого: как болтать, рассказывать секреты и дружить. С восьми лет у меня дома не было ни одного одноклассника. Я не устраивала ни вечеринки в честь дня рождения, ни “ночные девичники”, ни что-либо еще, и в результате никто из моей старой школы ничего не знал обо мне. Потому что именно так я этого хотела. Я сделала этот выбор, еще когда моя мать впервые начала свое долгое и продолжительное скатывание вниз. Чтобы защитить себя. Защитить других людей от нее. И все прошедшее время это срабатывало. Ни одна душа, кроме моей непосредственной семьи, не знала моих секретов.

Чего я никогда не представляла, так это то, что после семи лет замкнутого поведения, я окажусь не способной. Не способной быть нормальным подростком. Я была жалким подобием девушки. И неважно, насколько я хотела этого, я начала размышлять, а могу ли я хоть что-нибудь сделать, чтобы изменить это. Могу ли сделать что-то возможное, чтобы приблизить к себе людей. Особенно этих людей. Прошло меньше пяти часов в Истоне, а я уже точно убедилась, что у меня все так же не будет подруг.