— Эй. Полегче, приятель, — сказал Дэш, возвращаясь к столу.

На мгновение Томас взглянул на него, потом придирчиво рассмеялся и поцеловал меня в щеку. Что все это значит?

— Ну что сегодня за выбор? — спросил Дэш. — Горячего вообще нет.

— Может, потому что на улице тридцать пять градусов? — предположила Киран, рассматривая свое отражение в вездесущей пудренице.

— Шевели мозгами, — крикнул Джош.

Я отклонилась в сторону, когда мимо моего лица просвистел багет в целлофановой упаковке. Томас без особых усилий его поймал.

— Свеженький? Нам так повезло, что мы пользуемся столькими привилегиями, — пошутил он.

У меня немного свело желудок. Я все гадала, известно ли ему, что я не подпадала под эту категорию. Известно ли кому-то из них. Волновало ли их это.

— Не могу дождаться родительского дня, — сказал Кейдж, разорвав упаковку своего сэндвича.

Томас вздохнул и откинулся на спинку стула. Мгновенное изменение положения.

— Почему? Что такого особенного в этом родительском дне? — спросила я. Мне было любопытно, что будет происходить и будет ли хотя бы отдаленная возможность того, что мои родители впишутся. И смогу ли я избегать их все время пребывания.

— Кейдж имеет в виду тот факт, что будет самая лучшая еда за год, — объяснила Ноэль. — У него весь мир вращается вокруг желудка.

— И в области немного южнее, — добавил Кейдж, смеясь с открытым ртом, так что мы все смогли увидеть его не прожеванную еду.

— А я просто не могу дождаться встречи с мамой, — сказала Ариана.

— Дамы и господа, а вот и она. Единственная девушка, которая считает, что самое худшее в школе-интернате — нахождение вдали от своих родителей, — объявила Ноэль.

Все засмеялись, кроме Томаса.

— Мы можем поговорить о чем-то менее скучном? — спросил он.

— Какие мы чувствительные, — сказала Киран, продолжив изучать себя со всех ракурсов.

— Вы все говорите, как кучка неудачников, — проворчал Томас. — Дурацкая традиция. Не знаю, почему они вообще беспокоятся. Если родители хотят отправлять нам всякое дерьмо, то могут воспользоваться интернетом. Зачем ради этого портить целые выходные?

— Чувак, остынь. Ты не виноват, что твои родители придурки, — сказал Дэш.

— Да пошел ты, осел, — огрызнулся Томас.

Последние остатки веселья испарились. Я в потрясении покраснела. Его шея вокруг воротника рубашки покрылась пятнами, и он выглядел испуганным, будто готов сорваться с места при малейшем громком звуке.

— Ты в порядке? — спросила я его.

— Со мной все хорошо, — сказал он, взяв меня за руку. Он посмотрел на меня умоляющими глазами. — Пойдем отсюда.

На самом деле, мне не хотелось уходить. Обеды с Девушками из Биллингса — лучшая часть моего дня. Но он выглядел таким отчаявшимся, а его нога под столом постоянно дергалась. Он хотел уйти со мной. Со мной.

— Конечно, — ответила я.

Он быстро встал и так же быстро потащил меня к выходу, что я едва успела попрощаться.

Томас толчком открыл двери кафетерия, пронесся к ближайшему дереву и ударил кулаком по коре.

— Томас! — крикнула я.

Похоже, он меня даже не слышал. Он отстранился и снова впечатал кулак в ствол дерева. Снова и снова.

— Перестань! — крикнула я, схватив его за руку.

Сначала он сопротивлялся, но потом остановился, когда увидел, как я была напугана.

— Что происходит? — спросила я.

Бессмысленный вопрос. Но мое сердце бешено колотилось, и я чувствовала слабость от страха и беспокойства. Мне нужно было что-то сказать.

Томас выдохнул и опустился на каменную скамейку, стоящую перед кафетерием. Он бросил свою сумку на землю. Над головой, на небе, мчались облака, а от прохладного ветра по спине пробегали мурашки.

— Прости. Прости, — сказал Томас, пряча поврежденную руку под здоровую.

— Все в порядке, — сказала я ему. Конечно, это не значило, что раньше я никогда не бывала свидетельницей потери самообладания. — Просто дыши глубоко.

Он бросил на меня благодарный взгляд и, отведя глаза, сделал так, как я просила. Очевидно, он сдерживал себя. С чем бы ни был связан этот срыв, он не выбил его из колеи.

— Черт возьми, — произнес Томас себе под нос.

Я положила руку ему на спину, но он отдернулся. У меня вспыхнуло лицо. Он хотел, чтобы я ушла? Мне нужно уйти? Мне не хотелось оставлять его одного. На всякий случай. В самый разгар своих внутренних метаний я услышала чей-то свист.

Отлично. По дорожке к нам шел один из учителей. Я выругалась себе под нос.

— Ничего не говори, — заявил Томас, голос которого звучал как у маленького мальчишки, который боялся попасть в неприятности. Мое сердце наполнилось к нему нежностью.

— Не беспокойся.

Пожилой учитель остановился и посмотрел на нас. На нем были бабочка-галстук и твидовый шерстяной пиджак с недавно сорванным полевым цветком, торчащим из петлицы. Его белые усы дернулись, когда он заговорил:

— Все в порядке, мистер Пирсон?

— Да. Все хорошо, мистер Кросс, — ответил Томас.

— Разве вы не должны сейчас быть на обеде, мистер Пирсон? — спросил он.

— Мою подругу немного затошнило, поэтому я вывел ее на улицу подышать свежим воздухом, — сказал Томас. Прозвучало это так, что даже и не догадаешься, что буквально две секунды назад у него был приступ гнева. — Это Рид Бреннан, мистер Кросс. Она второкурсница.

— Рад с вами познакомиться, мисс Бреннан, — сказал мужчина, кивая мне головой. — Не сидите здесь слишком долго.

— Не будем, — ответила я.

Когда он, наконец, ушел, мы оба с Томасом смогли выдохнуть.

— Боже, порой я не могу их терпеть, — сказал Томас.

— Кого? Учителей? — спросила я.

— Нет. Их, — сказал он, вскинув пораненную руку в сторону кафетерия. — Придурочных Ноэль и Дэша. Что он о себе вообще возомнил?

— Не знаю. Я… — И что я должна была тут сказать? Я никогда не видела никого, кроме своей матери, кто бы как Томас вот так срывался. И я никогда не знала, что сказать, чтобы ей помочь. — Ты в порядке? — спросила я, глядя на его руку. Костяшки его пальцев были ярко-красными.

— Да. Все хорошо, — ответил он. Казалось, его дыхание успокоилось, и он оперся локтем на подлокотник скамьи. — Прости, — с досадой произнес он. — Иногда я просто выхожу из себя.

Я слегка улыбнулась.

— Мне знакомо это чувство.

— Правда? — казалось, с надеждой спросил он.

— Да. Обычно я вымещаю все это на подушке, но…

Томас посмотрел на меня.

— Из-за чего тебе злиться?

Выражение его лица смягчилось.

Я вся напряглась. Я никому не рассказывала о своей матери. Ни одному человеку. Ни слова. Но то, как он смотрел на меня, так очаровательно и заинтересованно, практически вызвало у меня это желание.

— Сначала скажешь ты, а потом я, — уйдя от ответа, произнесла я.

Томас слегка улыбнулся. С грустью.

— Ну ладно. Если ты действительно хочешь знать. — Он поглядел на стену кафетерия. — С чего начать? Мой отец — ужасный алкоголик, а мать — безумная, ужасная алкоголичка. Он становится громким и невыносимым, она — тихой и грубой, а вместе они портят все, — сказал он, быстро войдя во вкус, будто наслаждался тем, что вытаскивал это из себя. — Мы говорим о днях рождениях, каникулах, Рождестве. На моем выпуске из восьмого класса мой отец уснул с видеокамерой в руках и свалился со стула в проход, а потом накричал на директора за неисправные сиденья. Небольшая ностальгия по выдающейся съемке. И даже не проси меня рассказывать про маму.

Я ощутила, как у меня сжалось в груди сердце. Я узнала этот тон. Сытый по горло. Грустный. Разочарованный. Растерянный.

— Каждый год они приезжают сюда, и вся школа целует им зад из-за их денег. Целых два дня они строят из себя таких важных и могущественных, приказывают мне и притворяются идеальными родителями, меня просто от этого тошнит, — сказал Томас, смахнув слезы. Он снова поднял взгляд, сделал глубокий вздох и выдохнул. — Знаешь, это место мое. И они приезжают сюда и просто… они его разрушают. — Он вздохнул и посмотрел мимо меня.