— А что ты делаешь в свободное время, Самбо? Я имею в виду, ходишь на бейсбол или что–то в этом роде?

— Бейсболом я никогда особо не интересовался. Днем я сплю, а по ночам работаю. Может быть поэтому.

— Ты хоть когда–нибудь был на бейсболе?

— Конечно.

— И тебе не понравилось? — Эрл покачал головой, почему–то рассердившись. — Ты не нашел в игре ничего интересного? Скажем, в длинном пасе, который завершает атаку?

— Ну конечно, все это интересно. — В тоне Самбо звучала вежливый интерес; на самом деле он бейсбол не знал и не любил.

— Интересно! — взорвался Эрл. — Это все равно, что сказать: Мерилин Монро — симпатичная девушка! — Он не мог понять причины своего раздражения. — Ты пойдешь со мной на бейсбол и я объясню тебе, в чем состоит вся прелесть игры.

— Отлично, — кивнул Ингрэм. — Но давай сначала выберемся отсюда.

Эрл налил себе ещё немного виски. Почему он вдруг надумал взять Ингрэма на бейсбол? Разумеется, не мог он пригласить того в ресторан или бар. Но они вполне могут сидеть рядом на бейсбольном матче. Множество цветных покупает билеты на открытые места на стадионе, сидят на солнце и пьют пиво. И они смогут обсуждать игру. Все, что они сделали вместе, было глупым и неправильным, ну и ладно. Но нельзя же все время жить воспоминаниями. Если никогда не делать ничего хорошего или разумного, то о чем же, видит Бог, думать? Вспоминать неверные и глупые поступки можно, только если за тобой других не числится. Может быть, они тоже в каком–то смысле важны? Они с Ингрэмом совершили кое–что вместе, и имеют право сохранить это в памяти.

— Мы пойдем на бейсбол, — кивнул он Ингрэму. — Не забудь.

— Хорошо, после того, как отсюда выберемся.

— Об этом не беспокойся, у меня есть предчувствие, что теперь все переменится и счастье нам улыбнется, — Эрл глотнул виски. — Это твое влияние. Ты знаешь, что говорят о цветных. Я имею в виду, что они приносят счастье.

— Да, я знаю, — медленно сказал Ингрэм.

— Это просто поговорка, я не имел в виду ничего плохого.

— Все правильно, — Ингрэм пожал плечами и улыбнулся. Извинение Эрла бросило его одновременно в жар и в холод, он почувствовал одновременно благодарность и неловкость.

— Как ты насчет поесть? Я приготовил нечто вроде супа, пока вы спали. Это мое настоящее хобби. Готовить.

— Ты не шутишь?

— Нет, в самом деле. Я был старшим из братьев, и потому занимался хозяйством, пока мать на работе. И многому научился.

— А где же был отец?

— Он ушел от нас, когда мы были ещё маленькими. Тогда работы совсем не было. Думаю, больше ничего ему не оставалось.

— Он мог держаться где–то поблизости, — возразил Эрл, и сам махнул рукой. — А впрочем, это одно и тоже. Мой отец ошивался поблизости, и как мне хотелось, чтобы он, Бога ради, этого не делал!

— Ну, дела у нас сложились неплохо. Мы выбрались. Когда мои поженились, я поселил мать в хорошей квартире. Обычно я приезжал в конце недели и готовил для нее. — Ингрэм встал и потер грудь ладонями. — Да, в такой холод мне попадать ещё не приходилось.

— Я говорю тебе, что стоит немного выпить.

— Это не поможет. Я принесу суп. Из концентратов, но пахнет неплохо. Цыплята с рисом. Нравится?

— Звучит неплохо.

Когда Ингрэм вышел, Эрл снова осторожно устроился на диване и закурил очередную сигарету. За окнами светало, но деревья вдоль изгороди оставались скрыты тяжелыми волнами тумана. Земля была черной и мокрой, и ветер проносился над полями и разбивался о каменные стены старого дома. Лорен все ещё спокойно спала. Эрл чувствовал, как жар спиртного немного заглушает боль в плече и порождает у него в мозгу проблеск надежды. Конечно, через несколько часов им предстояло отсюда уехать, доверившись холоду и мраку, и пустынным враждебным дорогам. Но сейчас они были в безопасности; туман и дождь скрывали их от полиции. Ингрэм прав, ночью у них будет больше шансов. Он с любопытством отметил в себе рост уважения к Ингрэму. Тот оказался весьма сообразительным парнем, никакого сомнения. И прав был, говоря о братьях Корлей. Но Эрл не слишком огорчался, что оказался не прав. Какое это сейчас имело значение?

Через несколько минут Ингрэм вернулся с миской супа и поставил её на стол возле дивана.

— Съешь, и почувствуешь себя гораздо лучше.

— Тебе тоже нужно что–нибудь съесть, — заметил Эрл.

— Я пока не голоден. Поднимусь наверх, посмотрю, что делается на дороге. Если кто–нибудь будет тереться поблизости, лучше об этом знать.

— Возьми мой плащ. Замерзнешь.

— Ладно, спасибо.

Эрл похлопал по радиоприемнику.

— А я послушаю новости. Может быть, Россия объявила войну, или случилось ещё что–то в том же духе, и про нас совсем забыли.

— Ну, наши планы все равно останутся в силе. Мы просто не можем выиграть, чтобы потом проиграть.

Управившись с супом, Эрл включил радио. Сквозь шум эфира доносилась музыка, далекая и нереальная, и Лорен беспокойно заворочалась во сне. Эрл убавил громкость, но она открыла глаза и тревожно огляделась.

— Все в порядке, Лори. Всего лишь радио. Постарайся снова уснуть.

Она ещё раз осмотрела комнату. Потом спросила:

— А где он?

Ее способность мгновенно приходить в себя после сна поражала; она всегда просыпалась с чистой головой и ясными глазами, её реакция всегда была быстрой и точной. Она не нежилась под одеялом и не потягивалась — как машина, у которой повернули выключатель, Лорен сразу начинала действовать.

— Где он? — снова спросила она, отбрасывая в сторону плед.

— Самбо? Пошел наверх, чтобы взглянуть на дорогу.

— Почему он нас не разбудил?

— Сейчас слишком светло. Придется подождать, пока стемнеет, прежде чем начинать двигаться.

Лорен пригладила длинные черные волосы и надела туфли; по лице неё скользнула недовольная гримаса, когда холодная кожа коснулась ног.

— Он приготовил суп, — сказал Эрл. — Может быть, в кухне осталось ещё немного. Тебе это поможет согреться.

— Мы собираемся здесь провести весь день?

— Беспокоиться не о чем. Ингрэм говорит, что у нас хорошие шансы.

Лорен испытующе взглянула на него, ища признаки болезни, словно те были коэффициентами в уравнении, над которым она размышляла; сострадание на её лице было только слабым отсветом тщательно контролируемых эмоций.

— Как ты себя чувствуешь? Долго сможешь выдержать без отдыха?

— Со мной все в порядке. Из–за меня останавливаться не придется.

Она села рядом и закурила, с задумчивым видом выпуская струйки дыма. Музыка из радиоприемника все так же заполняла ледяную комнату, пустая и бессмысленная, как смех идиота.

— Так как насчет супа, Лори?

— Не сейчас.

— Ты молодец, девочка моя. — Что–то в её молчании и манере поведения заставляло Эрла чувствовать себя неловко; казалось, она находилась за много миль отсюда, погруженная в собственные мысли. Он потрепал её по плечу, казавшемуся в его руках таким хрупким. — Ни слез, ни рыданий, в которые тут же ударилось бы большинство женщин, оказавшись в подобном положении.

— Все это ещё цветочки. Самое трудное впереди. Разве ты не понимаешь?

— Так он себе это и представляет.

— А другого способа нет?

— Вот об этом я и думаю, — буркнула она. — И тебе не мешает.

— Я тебя не понимаю, Лори.

— Просто подумай, вот и все. Обо мне. О себе. И ни о ком больше. Понял?

Эрл почувствовал, как непонятная дрожь пронзила все его тело.

— Мы не можем бросить Самбо, — сказал он. — Так нельзя, милая.

— Даже если речь идет о его судьбе или о нашей? О его жизни или о наших?

— Но ведь все не так, — он попытался улыбнуться. — Нет смысла во всех этих «если». Мы здесь все вместе.

— Я в этом деле только с тобой. И ни с кем больше. — Ее пальцы судорожно стиснули рукав его пиджака, а глаза теперь казались твердыми и холодными, как кусочки мрамора. — Я все бросила, чтобы приехать сюда. Я стояла вчера вечером в нашей квартире и говорила всему «Прощай». Мебель, которую я купила, холодильник, телевизор, венецианские шторы, моя работа, повышение, которое я могла получить в следующем месяце — все пропало. Я отбросила все это, ты меня слышишь? Отказалась от всего ради тебя. А не ради какого–то черномазого, которого прежде никогда в жизни не видела.