В Вышгороде Ода встретила Давыда пылкими объятиями и пламенными поцелуями. Столь откровенное проявление радости слегка смутило Давыда, ибо Ода позволяла себе целовать крестника и при его жене, причём так, что это вгоняло в смущение и Давыда и любого, кто это видел. Ода же ничего не замечала. Давыд был для неё ангелом, возвестившим о воскрешении уже оплаканного Олега. Он не просто видел Олега своими глазами, но и разговаривал с ним. Ту беседу Давыд пересказал Оде слово в слово. Описывая Олега, он не пожалел красок: мол, и стати не занимать, и богатством одежд не уступит великому князю, и в облике появилось что-то величавое.

После всего услышанного Оду переполнили чувства, вновь пробудившиеся в ней после первого же слуха, что Олег не сгинул в ромейском плену. С приездом Давыда эти чувства уже били фонтаном в сердце впечатлительной Оды. Целуя и обнимая Давыда, она воображала, что целует и обнимает Олега. Её не смущало то, что любимый вернулся из плена с женой. Наоборот, это радовало и окрыляло надеждами, что ромеи помогут Олегу в его неизбежной борьбе со Всеволодом Ярославичем за черниговский стол. В том, что война рано или поздно начнётся, Ода была уверена.

Ярослав поразился переменам, произошедшим в матери с приездом в Вышгород Давыда. Ода как-то сказала сыну: ему теперь нет надобности брать в жены дочь Всеволода Ярославича, так как это может не понравиться Олегу.

- А при чем здесь Олег, матушка? - недоумевал Ярослав. - Не все ли ему равно в своей Тмутаракани, на ком я собираюсь жениться? И Всеволод Ярославич для меня более выгодный союзник, нежели Олег.

Ода принялась доказывать, что Олег не задержится в Тмутаракани и не откажется от мести вероломному дяде.

- Коль дойдёт у Олега до сечи со Всеволодом Ярославичем, неужто ты не примешь сторону брата своего? - молвила Ода. - Неужто для тебя выгодная женитьба важнее зова крови?

Во время таких бесед с матерью Ярослав в страхе хватался за голову, умоляя замолчать.

- И стены имеют уши, матушка, - говорил он. - Не дай Бог, дойдут твои речи до великого князя. Я тогда и Вышгорода лишусь и своей наречённой невесты.

Я вижу, сын мой, от робости ты никогда не избавишься, - выговаривала Ода. - Ив кого ты такой уродился? Отец твой ни в чьих милостях не нуждался, сам всегда самовластием был! Бери пример с крестника моего. Он хоть и моложе тебя, но ни в чьей воле не ходит. Сам себе господин.

- Хорош господин: ни кола ни двора! - Ярослав усмехнулся. - Я изгойствовать не хочу…

Давыд же в отличие от Ярослава не скрывал своих симпатий к Олегу, твёрдо веря: уж теперь-то Всеволода Ярославича можно одолеть. Давыд с нетерпением ждал новой войны, желая извлечь для себя выгоду из этой междоусобицы. Он пытался подбить и Ярослава к тому, чтобы в нужный момент ударить великому князю в спину и тем самым обеспечить Олегу полную победу.

- Неужто Олег не отблагодарит нас за это? - говорил Давыд. - Неужто не приблизит к себе, а?

Ярослав напрямик заявил, что не желает зла своему будущему тестю и что подобные разговоры ему не по душе. Поэтому в самом конце зимы Давыд покинул Вышгород, не желая доставлять неприятностей Ярославу: из-за него тот мог угодить в немилость ко Всеволоду Ярославичу.

Давыд двинулся во Владимир к Ярополку Изяславичу.

Узнав об этом, Всеволод Ярославич позлорадствовал: «Скатертью дорога! Уж коль Давыдушко с Ярославом не столковался, то с Ярополком ему и подавно не столковаться. Ярополку своих забот хватает».

Однако, к удивлению великого князя, весной в Киеве объявился Ярополк, который пожелал замолвить слово за Давыда: изгойская участь казалась ему величайшей несправедливостью.

- Ладно бы меж вами кровь была, великий княже, - молвил Ярополк дяде, - но ведь ты не претерпел никакого зла от Давыда. Почто не соизволишь дать ему стол княжеский? Насколько я знаю, Давыд многого и не требует.

- Вот и уступи ему Луцк иль Туров, сын мой, - кивнул Всеволод Ярославич, - выкажи Давыду свою щедрость и благородство. У меня лишних городов нету. Кабы я был уверен, что Давыд не держит на меня нож за пазухой, то, пожалуй, и наделил бы его уделом. Но мне ведомо, какие мыслишки гуляют в голове у него. Покуда он пташка мелкая, вреда не будет, но стоит Давыду обрести ястребиные крылья, так урезонить его будет не просто. Мне с Ростиславичами хлопот хватает! А тут ещё Олег опять в Тмутаракани объявился.

Упоминание великим князем Ростиславичей рассердило Ярополка.

- Не тебе бы упоминать про хлопоты с Ростиславичами, великий княже, - сказал он в сердцах. - Ростиславичи на мою волость зарятся, не на твою. Опять же Рюрик Ростиславич в зятьях у тебя ходит. Ты, видно, дядюшка, по-родственному закрываешь глаза на то, как Рюрик грозит мне и братьев своих к тому же подбивает. И потом, мне странно слышать, чтобы великий князь не имел участия в судьбе своего изгойствующего родственника, коему он по закону вместо отца приходится.

- Ну, вот что, Ярополк Батькович, довольно об этом! - разгневался Всеволод Ярославич. - Ишь, законник выискался! В твоих поучениях не нуждаюсь. Давыд сам себе такую долю выбрал, не желая склонять голову перед великим князем. В изгоях ему место. По горшку и крышка!

Ярополк вернулся во Владимир, досадуя, что надумал вступиться за Давыда себе во вред. Досадовал он и на великого князя: совсем очерствел душой и не понимает, что Давыд, озлобившись, может вступить в союз с полоцким князем, либо с Олегом. И союз этот обернётся против Всеволода Ярославича.

Желая использовать Давыда себе во благо, Ярополк стал уговаривать того искать пристанище у Ростиславичей.

- Ведь Володарь тебе друг, - говорил Ярополк. - Неужто он не вступится за тебя перед Рюриком? Рюрик уступил Володарю Перемышль, даст и тебе удел. В вотчине Рюрика городов хватает.

Давыд послушался и отправился к Володарю в Перемышль, не догадываясь, что владимирский князь желает сделать его яблоком раздора между Ростиславичами и Всеволодом Ярославичем.

Но может, у Ростиславичей и дошло бы до вражды с великим князем, да вспыхнула распря меж ними самими. Володарь и Василько Исполчились за Давыда против старшего брата, который хотел изгнать того на все четыре стороны. Тут Давыд снова сделал благородный жест: примирил братьев Ростиславичей, а сам с дружиной ушёл в половецкие степи. Жену и маленькую дочь Давыд оставил на попечение Володарю.

Всеволод Ярославич решил было, что изгойствующий племянник направил бег своих коней к Тмутаракани, но он ошибся. Давыд объявился у днепровского устья, где принялся грабить купцов, идущих к Киеву речным путём из Тавриды и Царьграда. Посадив дружину на захваченные купеческие суда, он не только не пропускал на Русь иноземных торговцев, но и заворачивал обратно русских, отнимая у них товар.

Лето было в разгаре, но вся торговля в Киеве замерла. Город был полон немецких и свейских купцов, которые не смели идти на кораблях днепровским путём в греческие земли, опасаясь дружины князя-изгоя. Немало собралось в Киеве и русских торговцев из Новгорода, Чернигова и Смоленска: они по той же причине не решались продолжить дальше путь. Великокняжеские мытники подсчитывали убытки, поскольку пошлинные сборы сократились в несколько раз.

Всеволод Ярославич собрал боярскую Думу, чтобы решить, как быть с Давыдом. Слать ли войско против него или же договариваться миром.

Пылая гневом, великий князь дал понять своим воеводам: он не огорчится, если те в своём усердии уничтожат всю дружину Давыда, а заодно и его самого. Но к удивлению Всеволода Ярославича, большинство бояр были настроены не воинственно.

Их точку зрения выразил рассудительный Коснячко:

- Войско послать можно, княже. Токмо дело это зряшное, все равно что мечом с комарами воевать. В случае опасности Давыд с гриднями своими запросто в степях затеряться сможет. Ищи-свищи там! А стоит войску нашему вернуться в Киев, как он опять за старое примется. Держать же войско все лето у днепровского устья слишком накладно, княже.

- Тогда придётся держать дружину и возле днепровских порогов, - вставил кто-то из бояр, - ведь Давыд и там объявиться может.