Именно Сецех разъезжал по городам и замкам, собирая конных рыцарей и пешую рать под знамёна Владислава. Помимо этого у воеводы была ещё одна обязанность: подыскивать для своего сюзерена красивых наложниц. Ни для кого из польской знати не было тайной, что Владислав страдает обжорством, но в ещё большей степени питает склонность к женщинам. По слухам, Владислав был столь неутомим в постельных утехах, что ему постоянно требовались все новые наложницы. Обладая неуравновешенным нравом, Владислав во хмелю иногда калечил какую-нибудь из своих многочисленных любовниц - заботы о несчастной тоже ложились на плечи Сецеха, которому помимо всего прочего надлежало ещё и заботиться о добром имени Владислава.

На одном из пиров, которые часто задавал Владислав, удалось присутствовать и русичам, потому что Дыглош уехал в Познань, откуда он должен был привести отряд воинов. Дыглош усердно опекал русских воевод, дабы не допустить их сближения с Владиславом: до сего случая русичи не получали приглашения на застолье.

Во время пиршества Олег был неприятно поражён тем, как не в меру упившийся Владислав похвалялся перед гостями своими богатствами. Мол, что для него дань чехам, если он в состоянии без особого для себя ущерба откупиться от Братислава на десять лет вперёд.

- Это мой брат сидит в постоянной нужде, так как у пего повсюду враги, - разглагольствовал Владислав, развалясь во главе длинного стола. - Злобой покрылся как плесенью, так и норовит до всех соседних князей мечом дотянуться. А с соседями надо дружить!

Владислав с важностью поднял кверху толстый указательный палец, громко рыгнув при этом.

Глядя на хозяина застолья, Олег невольно проникался к нему все большим отвращением. Ему казалось, что для Польши нет большего бедствия и позора, чем такой правитель. Это значит, как бы ни был жесток и недальновиден Болеслав, благодаря своему умению держать меч в руках, он более достоин стоять во главе поляков. Олега также огорчало, что во главе польского войска, идущего в Чехию, будет стоять столь бездарный полководец, как Владислав.

«Будет ли он по-настоящему воевать с чешским князем, если уже сейчас не скрывает своих симпатий к Братиславу, который к тому же женат на его сестре», - мрачно размышлял Олег.

Чем дольше затягивалось пребывание Олега в Калише, тем больше ему внушал опасений предстоящий поход в Богемию. Ведь хорошо известно, что князь Вратислав воин хоть куда!

Когда на другой день Олег поделился своими опасениями с Владимиром, тот согласился: недооценивать правителя чешских земель нельзя.

- Спитигнева[28], старшего брата Братислава, когда тот правил в Чехии, боялись и немцы, и венгры, и поляки, - молвил Владимир, знавший от отца историю соседних с Русью государств. - Спитигнев на войне был неустрашим и неодолим. Особенно ненавидел немцев, при нем всех немцев изгнали из Чехии за три дня. Вратислав многому научился у Спитигнева, поскольку тот воевал и с родными братьями, не терпя в них даже малейшего своеволия. Вратислав воинственностью нисколько не уступает покойному Спитигневу, то уже испытали на себе венгры и поляки. Младшие братья Братислава, Конрад и Оттон, ратной славы тоже не чураются. Оба ходят в его воле, владея землями в Моравии. Чаю, тяжко нам придётся, коль три этих чешских князя дружно против нас выступят. От поляков-то большого подспорья ждать не приходится.

Однако при всех своих опасениях Владимир вовсе не собирался поддаваться унынию: не такой это был человек. Он тем охотнее желал встречи с противником, чем этот противник был сильнее: повышалась «ценность» победы…

Наконец, Сецеху и Дыглошу удалось собрать девятьсот тяжеловооруженных всадников и около восьми тысяч пехоты для вторжения в Богемию. Было очевидно, что с такими силами Владиславу не только не одолеть чешского князя, но и просто опасно вторгаться на его землю, потому главная надежда поляков в предстоящем походе возлагалась на двадцатитысячное русское войско.

В начале июля польские и русские отряды стали переправляться через реку Одру у города Глогова. Сюда загодя были согнаны из окрестных деревень крестьяне польских магнатов, владевших здешними землями. В лесах над Одрой стучали топоры, сотни лесорубов валили медно-ствольные сосны, заготовляя бревна, из которых на берегу реки сколачивались плоты.

Олег и Владимир, желая видеть все своими глазами, осматривали плоты, уже готовые к спуску на воду, глянули и на то, как трудятся над ними польские смерды, ворочая тяжёлые длинные бревна.

Олег обратил внимание, что у многих польских мужиков нет или носа, или уха, или глаза. Он спросил у Дыглоша, почему у крестьян так много похожих увечий.

Воевода пояснил, что в Польше крестьян за провинности секут розгами, либо наносят им всевозможные увечья.

- Провинившемуся смерду могут отрезать не только нос или ухо, но и руку отрубить по кисть или по локон, - спокойно молвил Дыглош. - А если мужик поднял руку на своего господина, то за это он платит головой. Такой у нас Закон.

Он самодовольно усмехнулся, гордясь суровостью польских законов.

- А это что за люди с железными ошейниками? - Олег кивнул на нескольких работников, которые волокли обвязанное верёвками, гладко обтёсанное бревно. Их измождённые лица потемнели, спутанные длинные волосы были грязны, одежда напоминала лохмотья.

- Это рабы, - небрежно обронил Дыглош, пришпорив коня. - Их жизнь вообще ничего не стоит. Раба можно убить за малейшую провинность. А разве у вас на Руси не так?

Олег отрицательно помотал головой.

- Не так. По «Русской Правде»[29] господин не имеет права убивать ни смерда, ни холопа. Ежели такое случается, то боярин платит за это виру[30].

- Если боярин не имеет права убивать своих рабов, то какой же он господин?! - искренне удивился Дыглош. - Ваша «Русская Правда» написана для рабов, а не для господ. Так быть не должно!

- Когда мой дед Ярослав Мудрый составлял «Русскую Правду», он стремился к тому, чтобы большие люди не ощущали себя богами пред меньшими людьми, - сказал Олег, - ибо всевластие порождает беззаконие. Даже князь не может быть выше Закона.

- Я этого не понимаю, - пожал плечами Дыглош. И добавил в порыве откровенности: - Если честно, князь, то у вас, русичей, странный склад ума, хоть вы славяне, как и мы.

«Плохо, что милосердие ты считаешь странностью», - подумал Олег, но вслух ничего не сказал.

Он и прежде не испытывал к Дыглошу большой симпатии, а теперь и вовсе разочаровался в нем.

Самый удобный проход из Польши в Богемию пролегал по лесистой равнине, где начинались верховья рек Одры и Моравы. Эту равнину с запада теснили Богемские горы[31], поросшие лесом, а с востока вздымались ещё более высокие кряжи Угорских гор.

На реке Одре, запирая единственную пригодную для конницы и обозов дорогу, стоял небольшой, хорошо укреплённый чешский город Градец.

С осады этого города польско-русское войско и начало войну с князем Братиславой.

Поляки много раз осаждали Градец, когда ходили войной в чешские земли, но захватывали город лишь однажды и то благодаря измене.

Градец с трёх сторон был окружён водой. С северо- запада его омывали воды реки Одры, с юга протекала узкая речка, приток Одры. Каменные стены и башни, окружавшие Градец, отражались в спокойной глади протоки, которая отделяла градчан от вражеского стана, где белели шатры и крытые белым холстом повозки обоза.

Перенег, посовещавшись с Олегом и Владимиром, решил штурмовать город одновременно с двух сторон: с восточной стороны, засыпав ров и подкатив к стене осадную башню, и с западной, преодолев реку на плотах. Польские воеводы с большой долей сомнения отнеслись к замыслу Перенега. Особенно им не понравилась идея русичей попытаться преодолеть западную стену с помощью лестниц, поставленных на зыбкие плоты.