Анна замолчала. Она сидела на стуле, облокотившись на его спинку и положив ногу на ногу. В свои двадцать семь лет половчанка выглядела замечательно, как степной цветок, обласканный весенним солнцем. Длинное платье из синего мухояра[69] с узорами из бордовых и жёлтых цветов красиво облегало её гибкую стройную фигуру. Густые черные волосы были заплетены по русскому обычаю в косы, украшенные монистами. Голову венчала круглая половецкая шапочка с подвесками из серебряных кругляков.

Олег, стоя у окна вполоборота, слушал и нервно поглаживал маленькую бородку.

Когда Анна умолкла, Олег спросил, глядя в окно:

- А что же супруг твой? Тоже таит нож за пазухой против меня?

- Всеволод под братнюю дуду пляшет. Он боится, как бы Изяслав не сговорился со Всеславом у него за спиной, - Анна вздохнула. - Устала я от этой вражды, Олег. Всеволод стал не тот, каким был при твоём отце. Недоверием объят, мыслями нехорошими полон. Мнится мне, жалеет, что уступил киевский стол Изяславу.

- Наверно, - согласился Олег. - Да, Всеволод Ярославич сильно изменился после смерти моего отца. Что же ты мне присоветуешь, Аннушка?

Анна встала.

- Беги из Чернигова, - тихо промолвила она, положив руку Олегу на плечо. - Денег на дорогу я тебе дам из мужниной казны. Ода не простит мне, ежели с тобой что случится.

Олег с благодарностью прижал Анну к себе, ощутив своею щекой мягкий шёлк её волос.

Спустя час Олегова дружина была готова в дорогу.

- Куда двинемся, княже? - поинтересовался Регнвальд.

- В Тмутаракань, дружище, - без раздумий ответил Олег. - Куда же ещё?

Регнвальд понимающе усмехнулся:

- Верно, княже. Больше некуда.

Перед тем как сесть на коня, Олег зашёл в Спасо-Преображенский собор. Там в полумраке покоилась мраморная гробница с массивным православным крестом вдоль верхней крышки надгробия, последнее пристанище Святослава Ярославича.

Олег постоял, сняв шапку и склонив голову.

«И года не прошло, как ты помер, - мысленно обратился он к отцу, - а я уже изгой. Изяслав-скиталец опять на столе киевском, торжествует и глумится над памятью твоей. Ухожу я из Чернигова. Но, клянусь крестом животворящим, вернусь сюда с Борисом и Романом. Тогда поглядим, чья возьмёт!…»

Вернувшийся из Киева Всеволод Ярославич узнал от супруги, что Олег с дружиной подался в Тмутаракань.

- Вот, беда-то, - сокрушался Всеволод. - Почто не удержала Олега! Договорился я с Изяславом, что Олег вновь сядет князем на Волыни.

- Я не только проводила Олега в путь, но и отсыпала ему триста гривен серебра, - добавила Анна, радуясь в душе, что досадила мужу.

Ей было известно, что Всеволод завёл себе наложницу в Киеве, поэтому половчанка таким образом мстила.

- Ну, жёнушка - вознегодовал Всеволод. - Ну удружила ты мне! Теперь щедрость твоя боком выйдет! Олег ведь не будет сиднем сидеть в Тмутаракани, а соберёт в тамошних землях войско на мои же деньги и двинет вместе с Борисом обратно на Русь. Ты поняла, безмозглая, что наделала!

- Поняла, - огрызнулась Анна. - Надо было вам с Изяславом слово данное держать, так не ушёл бы Олег в Тмутаракань.

- Цыц! - рявкнул Всеволод на жену. - Поучать ещё меня будешь.

Тем временем Изяслав Ярославич дошёл до того, что отнял у сына жену и начал открыто сожительствовать с нею, нимало не смущаясь толков и пересудов по этому поводу. Безвольный по характеру Святополк не посмел выступить против воли отца, боясь потерять туровский стол. Как бы в качестве отступного Изяслав отдал Святополку и Вышгород.

Изяслав ещё в пору, когда была жива его супруга, подступался к Эльжбете с нескромными намёками. Однако тогда Эльжбета, находившаяся в особой милости у Гертруды, решительно отвергла все похотливые домогательства. Благодаря ей Эльжбета стала сначала наложницей Святополка, а потом и его законной женой. Тому способствовало дальнее родство Эльжбеты с Гертрудой, а также её необыкновенная красота.

Ода поначалу обрадовалась новому увлечению Изяслава, полагая, что красавица-полька, которая была на пятнадцать лет её моложе, отныне станет безраздельно властвовать в опочивальне великого князя. Но не тут-то было. Изяслав по-прежнему держал Оду как наложницу, находя особенное удовольствие наслаждаться её прелестями после Эльжбеты.

Постельничему, прибиравшему великокняжескую ложницу, Изяслав любил говорить, переспав с Одой: такова моя месть германскому королю за все плохое. Если же в постели с Изяславом бывала Эльжбета, то месть великого князя предназначалась польскому князю за негостеприимство. Коснячко, частенько обедавший с Изяславом, не раз слышал от него, что покуда воевода «дрых как сурок», великий князь с утра пораньше «долбал своим мощным мечом Германию и Польшу».

Наконец дело дошло до того, что Изяслав все чаще стал совокупляться с Одой и Эльжбетой одновременно. При этом ему нравилось всячески унижать своих наложниц, доводить их до полного изнеможения, измышляя на пару с постельничим все новые способы совокупления.

Постельничим у великого князя был тридцатилетний детина по имени Спирк, потерявший в сражении левый глаз и два пальца на правой руке. За свою верность и храбрость он и получил столь выгодную должность. Но для Изяслава Спирк был не просто постельничий, он был также его телохранителем, поверенным многих тайн, слушателем и собеседником во время затяжных попоек. Заметив, что Ода и Эльжбета испытывают отвращение к недалёкому, грубому и страшному на вид Спирку, Изяслав, стремясь насладиться их унижением, иногда позволял постельничему силой овладеть какой-либо из женщин.

Для Оды сущим наказанием стало её умение петь и играть на лютне, поскольку Изяслав перед сном любил послушать какую-нибудь саксонскую балладу. Побывав в Германии и неплохо выучив немецкий язык, Изяслав даже разговаривал с Одой по-немецки, когда просил спеть ту или иную песню. Ода, естественно, уступала, но при этом старалась что-нибудь выгадать, зная, что в такие моменты Изяслав особенно мягок.

…Однажды великий князь на несколько дней уехал в Вышгород.

За Одой и Эльжбетой должен был присматривать Спирк. Он делал это столь усердно, что не только трапезничал с пленницами, но даже ходил вместе с ними в баню, дабы везде и всюду слышать их разговоры. В бане Спирк нагонял такого жару, что несчастные женщины на все соглашались, лишь бы поскорее вырваться из пекла.

Но даже осторожный и предусмотрительный Спирк раз не доглядел. Он приказал одному из княжеских гридней проводить Оду из бани в её покои. Случайно этим гриднем оказался Бажен, сын Богуслава.

Оде не нужно было много времени, чтобы рассказать Бажену, как она страдает и как уповает на его помощь, которая будет непременно вознаграждена. Бажен не раз слышал от старших дружинников, что Изяслав Ярославич умышленно не отпускает от себя Оду. Великий князь желает обиняками вызнать у неё, куда они с Борисом Вячеславичем спрятали сокровища, вывезенные из казны. Тщательные поиски золота в Вышгороде результата не принесли.

Падкий на деньги Бажен согласился помочь Оде бежать, уловив в обещании щедрой награды явное подтверждение того, что ей ведомо место сокрытия пропавших сокровищ. К тому же гридень рассчитывал и на другую награду от Оды, коей однажды она его уже побаловала.

Выполняя наставления, Бажен. в тот же день встретился с Регелиндой и взял у неё сонный порошок, который лекари подсыпали в пищу Святославу Ярославичу, когда того мучили сильные боли в спине. Регелинда же должна была приготовить лошадей и ждать в условленном месте: Ода собралась бежать к Давыду Игоревичу в Канев.

О своём намерении она не сказала Эльжбете ни слова, опасаясь, что двоим вряд ли удастся выбраться из дворца. Однако в тот вечер подвыпивший Спирк так долго насиловал Эльжбету, что довёл её до слез. Когда Ода вступилась за несчастную польку, то Спирк набросился и на неё, повалив прямо на пол. Ода изобразила удовольствие, которое якобы подступило к ней против воли. Она исходила блаженными стонами, помогая Спирку своими телодвижениями.