Но нужно все-таки сказать, что парикмахерское искусство в деле употребления фальшивых волос достигло высокой степени совершенства, и парик или башня до такой степени подражает естественным волосам, что вводит всех в заблуждение.

Только в Париже можно встретить тех неустрашимых поставщиков, которые годами поставляют в долг хлеб, мясо, вино, мебель, бакалейные и аптекарские товары разным маркизам, графам и герцогам. Это привилегия знати. С представителями буржуазии так бы не поступали; их прижимают, не оставляют в покое, когда же дело идет о титулованных особах, терпеливо ждут.

Нередко какой-нибудь знатный дворянин бывает должен мяснику за целых шесть лет, бакалейщику за пять, булочнику за четыре года; прислуга, и та подолгу не требует жалования, тогда как разночинец имеет обыкновение расплачиваться в конце каждого года.

Если над воротами дома красуется герб, обойщик обставляет весь особняк за счет предполагаемого наследства. Свободные от долгов дома можно сосчитать по пальцам: даже в самых богатых и хорошо поставленных всегда имеется изрядная задолженность.

Когда же поставщики, потеряв терпение, обращаются с просьбой рассчитаться с ними наконец, управляющий является к господину герцогу и говорит:

— Сеньёр, дворецкий жалуется, что мясник не хочет больше отпускать ему провизию, потому что за последние три года он не получил ни одного су; кучер говорит, что сейчас у вас в порядке всего только один экипаж, а каретник отказывается от чести на вас работать, пока ему не будет уплочено по счету десять тысяч франков; виноторговец отказывается пополнять ваш погреб, а портной — шить вам платье…

— Вот наглецы! — восклицает хозяин дома. — Обратитесь к другим. Я отказываю им в своем покровительстве.

Он находит других поставщиков, хотя с первыми так и не расплатился. Вечером он ставит на карту пятьсот луидоров, а проиграв и их и еще другие пятьсот луидоров, выплачивает проигрыш на следующий же день. Карточный долг для него несравненно важнее долга за хлеб или мясо.

Употребляемая при постройке домов штукатурка приносит много вреда, так как долго не сохнет; а обычно имеют неосторожность поселяться в только что выстроенных домах. Нет ничего опаснее: стенные испарения пагубны и являются источником бесчисленных заболеваний; их влияние в высшей степени вредно; они вызывают параличи и другие болезни, которые часто приписывают посторонним причинам.

Обычно новые дома предоставляют проституткам; это называется просушкой штукатурки. Но даже по истечении двух-трех лет последняя не теряет своих ядовитых свойств.

Послушаем, что говорит по этому поводу один физик; привожу его слова:

«Штукатурка и известь насыщаются во время прокаливания большим количеством флогистона, постоянно стремящегося улетучиваться. Этот флогистон, имеющий большее сродство с кислотами, чем с теми двумя землянистыми веществами, с которыми он соединен, легко от них освобождается и соединяется с углекислотой воздуха. В результате такого соединения получается летучая сера, которая в свою очередь соединяется с щелочной землей штукатурки и извести и образует особую смесь, известную в химии под именем гиперсульфура или серной печени. Присутствие этой серной печени ощущается, когда гасят известь в каком-нибудь закрытом помещении.

«На основании наблюдений всех химиков, серная печень растворяет не только бо́льшую часть металлов, но точно так же и животные и растительные вещества; особенно сильно она разъедает животные вещества, и можно легко представить себе те разрушения и расстройства, какие она может причинять и действительно причиняет в наших внутренностях, когда мы ее вдыхаем».

Граф де-Мийи, член Академии наук, стяжавший себе громкую известность открытиями в области химии, написал докладную записку относительно оздоровления свежеоштукатуренных стен. Это подарок друга человечества большим городам и главным образом нашей столице, чересчур равнодушной ко злу, причиняемому штукатуркой. Благодаря этому ученому мы теперь имеем удовлетворительную теорию, касающуюся как самой природы этой опасности, так и способов ее устранения. Его докладная записка помещена в Журналь де Мсьё за 1779 год. Приглашаю всех хозяев и жильцов новых домов ознакомиться с нею.

Так долго отвергавшееся нами оспопрививание наконец восторжествовало. Целый ряд неизменно удачных опытов утвердил его господство; его выгоды теперь признаны. Пример монарха, его братьев, многих принцев и более трехсот тысяч простых смертных европейцев, которые подверглись без всякого вреда оспопрививанию, расположил умы в его пользу.

Когда вспоминаешь все, что было сказано и напечатано против этого спасительного средства, то отдаешь себе отчет в партийном упрямстве и в том, как часто представители медицины возражают против самых интересных открытий. Но вместе с тем убеждаешься и в том, что время, действуя заодно с опытом, является владыкой общественного мнения, так как не неблагодарные современники награждают удачливого изобретателя, а потомство.

Прежде ошибочно думали, что оспа представляет собой случайное заразное заболевание и что от него можно уберечься надлежащими заботами и предосторожностью. В числе прочих и г-н Поле^{204} писал об этой болезни, руководствуясь существующими взглядами на чуму. Если бы действовать по его указаниям, достаточно было бы издать особые законы и распоряжения и принять ряд полицейских мер против оспы, подобно тем, что касаются удаления уличной грязи и очистки улиц.

Это заблуждение привело г-на Поле к осуждению оспопрививания; для борьбы с опустошениями, причиняемыми этой болезнью, он советует полнейшую изоляцию больных, но все его предложения совершенно неисполнимы и химеричны.

В таком городе, как Париж, подобные мероприятия только стеснили бы жителей, прервав все отношения, все связи между гражданами, друзьями и родными. И разве удалось бы применить все это на практике, если бы даже и захотели в точности исполнить такое странное предписание?

Поскольку, согласно собственному признанию г-на Поле, стрелы этого бедствия совершенно невидимы, поскольку решительно все служит им средством передвижения, они все равно распространятся повсюду, и их не остановят никакие преграды. Как же в таком случае сковать их в различнейшие минуты человеческого существования? А между тем оспопрививание дает единственное верное средство уничтожить болезнь и спасти и жизнь и красоту множества людей. Многочисленные опыты не позволяют уже больше в этом сомневаться.

Сколько призрачных страхов распространил г-н Поле! Какими вымышленными ужасами он нас окружил благодаря своей учености! И как хорошо, что можно немного посмеяться надо всеми этими бреднями, рожденными в тиши кабинета, где автор накапливает тысячи разнообразных доводов, опровергаемых множеством фактов!

Но в Париже оспопрививание пользуется уважением только среди высших классов и среди богачей; оно еще не спустилось ни в среду мелкой буржуазии, ни в среду ремесленников, не говоря уже о бедном люде.

Живя в Швейцарии, я вижу во время прогулок, с каким вниманием отец семейства относится к прививке оспы своим детям, начиная с самого нежного возраста. Он счел бы, что не выполнил одну из важнейших обязанностей, если бы по нерадивости не сделал этого. И в результате я вижу там новое поколение вырастающим красивым, свежим, прекрасным. На лицах не видно знаков, оставляемых этим жестоким бичом. Все лица отличаются сверкающей свежестью, придающей красивым чертам еще большее очарование.

Когда же я прогуливаюсь по Парижу, то с грустью вижу, что старые предрассудки здесь все еще живы: какое тяжелое зрелище — вид обезображенных оспой лиц у крепких, стройных людей! Ведь прибегали даже к помощи религии, прося ее противодействовать новому обычаю, принятому всеми благоразумными народами, и неизвестно, сколько еще времени на парижских красавиц будет сыпаться ужасный град^{205}, который щадит города и деревни счастливой и безмятежной Гельвеции^{206}.