Если у вас в доме есть темное, грязное, зловонное место, заваленное всевозможными отбросами, то в нем обязательно заведутся мыши и крысы. Так, в тине и сутолоке нашей юриспруденции появилась особая порода грызунов в лице стряпчих и судебных приставов.

Они чувствуют себя превосходно в темных закоулках крючкотворства, жиреют в лабиринтах судопроизводства, поневоле приходится за ними следовать и подчиняться их руководству.

Эти бумагомаратели покупают за деньги свои презренные должности, которые делают из них явных и привилегированных вампиров. Но так как корень зла лежит в нашем противоречивом и запутанном законодательстве, то искусный стряпчий смеется над бедой истца и крепко придерживается путаных старинных законов, столь для него выгодных.

Наше законодательство представляет собой груду загадок, почерпнутых наудачу из сочинений тех или иных чужестранных законоведов. А когда обычаи и законы лишены ясности, нечего удивляться уродствам судопроизводства.

Войдите к какому-нибудь стряпчему в его канцелярию, неправильно называемую конторой. Восемь-десять юношей, восседая на жестких скамейках, с утра до вечера царапают гербовую бумагу. Великолепное занятие! Они переписывают вызовы в суд, повестки, копии решений, прошения, заготовляют бумаги. Что значит выражение: заготовлять бумаги? Так называется искусство удлинять слова и строчки, употреблять как можно больше бумаги, продавать эту исписанную вдоль и поперек бумагу несчастным истцам, затем составлять из всего этого толстое дело. А что такое дело? Это и есть курьезное собрание подобных чудовищных бумаг. Сколько же может стоить такое толстое дело? От семи до восьми тысяч франков, которые берут за то, чтобы только слегка разобраться в обстоятельствах тяжбы.

Но, по крайней мере, пользуется ли судья всей этой грудой исписанных бумаг? Никогда. В тех случаях, когда имеется докладчик, секретарь выписывает для него на отдельном листке краткое извлечение изо всех этих бесконечных бумаг, и все доводы стряпчего остаются на дне мешка. Таким образом, весь этот бумажный потоп не будет играть никакой роли при разбирательстве данного дела, а судья увидит только точное или неточное извлечение, сделанное секретарем. Вот что называется судебным следствием у цивилизованного или якобы цивилизованного народа.

В канцелярии стряпчий окружен, как трофеями, всеми этими делами, возвышающимися грудами почти до самого потолка, — подобно тому, как какой-нибудь американский дикарь окружен в своей хижине горами шевелюр скальпированных им людей.

В Париже насчитывают около восьми сотен стряпчих (в Шатле^{2} и в парламенте) и около пятисот судебных приставов, — и все это существует за счет чернил, потоком льющихся на гербовую бумагу.

Попробуйте сказать какому-нибудь судейскому, что в Европе существуют страны, где правосудие совершается без злополучного участия стряпчих; где расходы по ведению дела совсем ничтожны; где в вестибюле храма правосудия вас с трогательным вниманием выслушивают посредники и от всего сердца стараются мирно уладить дело, что́ им обычно и удается. Слушая вас, стряпчий пожмет плечами, позвонит в колокольчик и скажет явившемуся клерку: Подготовляйте, раздувайте тяжбы! И помните, что философия — вещь опасная!

Грабежи, практикуемые в пыльных канцеляриях, узаконены этими охотниками до взяток. Между собой они не ссорятся, они мирно делят третью часть наследств. Они всегда в черном, — говорил один крестьянин, — а знаете ли почему? Потому что они ото всех получают наследства.

Грабеж должен зайти уж очень далеко, чтобы сочли необходимым его пресечь. Стряпчие почти всегда отделываются тем, что во время разбирательства выслушивают несколько саркастических замечаний от адвокатов, а от судей несколько угроз быть временно отрешенными от должности. Один судья сказал как-то особенно обнаглевшему стряпчему: Господин такой-то, вы — мошенник. — У вас, сударь, всегда в запасе забавное словечко, — ответил тот.

Некоторые стряпчие живут на широкую ногу; их конторы приносят им от сорока до пятидесяти тысяч франков в год. За ними всячески ухаживают адвокаты, чтобы получать побольше дел. По вечерам адвокаты играют в карты с женою стряпчего, уже распустившей на ночь волосы, и изо всех сил стараются угодить ей, чтобы выбор пал на них при раздаче особенно доходного дела, столь любезного адвокатскому сословию. Такое дело стоит того, чтобы немного пренебречь ораторским искусством и постараться угодить жене стряпчего.

Именно стряпчий выбирает адвоката. Истец знает только лавочку стряпчего, а так как дела начинаются с вызова в суд, то стряпчий, по необходимости, является зачинщиком всех тяжб; поэтому адвокаты слушаются его больше, чем аптекари — докторов.

Нужно пройти ряд долгих испытаний, чтобы быть в состоянии хорошо справляться с должностью стряпчего; подъем по этой крутой лестнице совершается медленно! Печальный период обучения в качестве клерка продолжается лет восемь-десять. Вот почему стряпчие располагают множеством дешевых клерков; даже старший клерк и тот получает очень небольшое жалованье, остальные же с утра до вечера марают бумагу за одно только жалкое пропитание. Они живут надеждой и ютятся в мансардах в ожидании вакансии.

В небольших конторах наиболее ловкие из них стараются привлечь внимание жены стряпчего, чтобы смягчить тягость давящего их ярма; но в больших конторах хозяйка никогда не согласится обедать за одним столом с клерком.

Она забывает, что ее муж — ни кто иной, как бывший клерк, купивший себе должность. Глупец-стряпчий одобряет благородную гордость жены, — ее чванство, наряды, ее горничных, ее тон, ее жеманство. Он не желает знать никого кроме друзей жены, которые сулят ему богатую клиентуру.

Судебные пристава, идущие по пятам стряпчих, не менее их опасны и еще более алчны. Когда же брешь пробита, они начинают форменную осаду и поступают с тем или иным домом совершенно так же, как солдаты с городом, оставленным на разграбление. Посмотрите на коршуна, набросившегося на добычу и разрывающего ее на части своим черным и крючкообразным клювом, — это точное подобие алчной радости судебных приставов, когда их руки, вооруженные роковым пером, хватают мебель, чтобы отправить ее на публичные торги.

Эти же самые судебные пристава, которые, едва только им дадут волю, подобно прожорливой своре набрасываются на частных лиц, не осмеливаются послать повестки ни члену парламента, ни одному из должностных лиц; каждый старается свалить эту обязанность на другого. Когда судишься с вельможей, приходится прибегать к главному прокурору, чтобы заставить судебного пристава исполнить его обязанность.

Таким образом, парижский буржуа, помимо всяких других обуз, должен еще вести борьбу с властным дворянством. Он встречается со сплоченным союзом, который незаметно становится все могущественнее и могущественнее.

Эти-то низшие служители правосудия, наводняющие его храм, и являются причиной того, что к нему приближаются теперь не иначе, как со страхом и трепетом. Благодаря этим людям судьи оказались окруженными всякими ловушками и неожиданностями, а медлительность судебных учреждений заставляет пострадавших отказываться от самых ценных своих прав, так как каждое законное ходатайство ведет за собой неизбежное разорение целого семейства.