— Ну, ведь гады недорезанные, — фыркнула Анна Митрофановна, наливая вторую рюмку и готовя к ней второй, такой же толстенький, бутерброд. — Я им, можно сказать, товар первого сорта поставляю, а они мне норовят влупить медикаменты, у которых вот-вот срок годности кончится! Это как же крутиться приходится, чтобы успеть сбыть эти лекарства в больницы и аптеки. Если бы не имя мужа, наверное, так и мудохалась бы, пока сроки не пройдут. А так, все знают, кто муж у гендиректора медико-фармацевтической фирмы «Мосфармахим». А кто не знает, тем и объяснить можно.

И сразу иной расклад.

С другой стороны, грех обижаться. Это ведь официально на адрес ее фирмы из Австрии идут лекарства, медоборудование, всякие там презервативы с усиками, тампексы-тутпексы: А неофициально на ее счета в банках Швейцарии и Лихтенштейна такие бабки идут, такие... Вот, зараза, слово неинтеллигентное привязалось — «бабки». Ну, да это она ведь мысленно. Точно так же, как и ест — жадно, некрасиво, — только когда одна. На людях и выражаться, слава Богу, умеет, воспитание у нее не барнаульское, уборщицкое, как у мужа. Как-никак ее папенька был завсектором МГК. Это вам не хухры-мухры. И выражаться культурно она умеет. «Дожить» или «ты мне позвонишь» не скажет. А что во всяких там мане-моне, сезаннах-сурбаранах, как ее муж, страстный поклонник искусства, она, Анна Митрофановна, не разбирается, так для ее бизнеса это и не надо. Она, слава Богу, еще со времен работы в лаборатории биохимии стоматологического основы своего бизнеса усвоила. И вот теперь сама себе голова, «новая», так сказать, русская — гендиректор своей ФИРМЫ.

Правда, сегодня не скажешь, где сама пробилась, где дорожку проложило имя мужа. Он ведь рос первым, она за ним.

Конечно, она давно была обеспеченной женщиной. Разумеется, благодаря себе, а не замминистерской зарплате мужа. Он помогал своим именем ее карьере. Но карьеру она строила сама. И деньги зарабатывала сама.

Сегодня даже смешно сравнивать зарплату мужа с ее доходами. Но она не такая дура, чтобы бросить мужа — замминистра министерства, в компетенцию которого входит и ее бизнес.

Ее бизнес... Началось с малого. При оформлении контрактов на официальные поставки она завышала стоимость приобретаемых лекарств и оборудования, а разницу с герром Францем Мейнингом из австрийского министерства они делили «по-братски».

Дальше больше... Кому принадлежала идея создания геронтологической клиники для миллионеров? Тяжело больному барону фон Раумницу, для которого клиника была единственной надеждой на продление его собственной жизни? Доктору Врунксу из Вены? Или Иону Чогряну, авантюристу-врачу из Кишинева? Или Францу Мейнингу, фактически и создавшему торный геронтологический курорт на родине Раумница, в горах Тироля, в Шварцвальде? Или все-таки ей?

В конечном итоге образовался своего рода международный консорциум по эксплуатации этой идеи. И не так важно, кто ее первый придумал, в чьей темной голове зародилась эта светлая идея.

Важнее то, что сегодня именно она, так сказать, держит контрольный пакет акций этого консорциума. А у кого пакет, тот и заказывает музыку.

Другой вопрос, кто из музыкантов в оркестре ей сегодня нужен.

Раумниц? Безусловно. Он, так сказать, извините за каламбур, «нужняк». Анна Митрофановна кисло (низ живота все еще время от времени «схватывало») улыбнулась своему отражению в огромном зеркале, занимавшем треть ванной комнаты. Она медленно, без охоты, но старательно делала свой «утренний» макияж.

Раумниц ей нужен. Он дает не только деньги и связи там, в Австрии. Но и ощущение надежности. Все-таки бизнес, как ни крути, криминальный. А детей, после того, как на место их молодой крови приходит кровь богатых стариков, дороже лечить, чем уничтожать. А этим надо заниматься, имея крепкие связи на месте. Из Москвы не наруководишь. И, подобно ядерным отходам, обратно в Россию не увезешь. Их живыми-то туда переправлять — немалый риск. А больных везти назад, рискуя каждую минуту? Когда туда везешь, хоть риск оправдан. Нет, конечно же, дешевле отработанный материал уничтожать на месте. Для этого и нужен фон Раумниц с его связями.

И Франс Мейнинг ей нужен. Слишком давно они сотрудничают. Слишком хорошо знают друг друга. Слишком много компромата друг на друга накопили за эти годы.

Кто же лишний?

Доктор Брункс. Владелец частной клиники в Вене. Клиника, после строительства геронтологического санатория в Шварцвальде, стала лишней. Пусть и на окраине Вены, но все-таки в крупном европейском городе. Там и утечки информации легче случаются, да и попивает доктор Брункс. И вообще не нравится он ей, не нравится! Опять же, кажется, еврей.

Евреев Анна Митрофановна боялась и ненавидела с детства. Без объяснения причин. Она не любила евреев, негров и цыган. Но боялась больше всего евреев. В ее фирме евреев на работу не брали.

Брункс слишком много знает. А пользы от него после того, как он привлек к ним, к ней и Мейнингу, этого сумасшедшего молдаванина Иона Чогряну, эмигранта из Кишинева, почти никакой.

Она в последний раз мазнула карандашом помады по губам, кисточкой с тушью — по ресницам, феном подправила выбившийся локон.

С удовлетворением оглядела свое лицо, высокую грудь в зеркале. Конечно, если не смотреть ниже, где начинались ее гигантские, как кавалерийское галифе времен Первой Конной армии Семена Буденного, бедра... Бедра у нее всегда были большие. И ноги толстые. Прямо от щиколоток так и шли толстые. Мишке, дураку, все в ней нравилось. Но она-то видела свои недостатки, видела. Огорчалась. И еще больше ненавидела однокурсниц, имевших складные фигуры.

И все-таки за что ее на курсе Сучкой прозвали? В сексуальном смысле совершенно бессмысленная кличка. Она никогда особенно сексом не интересовалась. И, к восторгу Мишки, вышла замуж, будучи девицей. К слову сказать, с тех пор у нее всего раз и был другой мужчина. Это случилось десять лет назад, когда она только начинала свой международный бизнес.

Франс Мейнинг так был похож на знаменитого австрийского актера из фильма ее детства «Пока ты со мной» — стройный, с небольшими усиками, косым проборчиком, такой весь прилизанный, приглаженный, вежливый и предупредительный. Она даже чуть не вообразила, что это любовь. Потом поняла, она была нужна Мейнингу. Благодаря ей или, точнее, их СП он стал долларовым миллионером. Да и ей вскоре наскучили его прибрильянтиненные, дозированные ласки. Так все и кончилось. Без горечи и неприятного осадка. Было и сплыло.

Так почему Сучка? Она не стучала на однокурсников, хотя могла бы. Слава Богу, у отца было достаточно знакомых чекистов.

Она даже давала списывать конспекты, те конспекты, которые писал для нее под копирку Мишка, ее будущий муж.

Если просили, давала денег до стипендии. Неохотно давала, но давала же!

А то, что презирала всех своих однокурсников за бедность, слабую начитанность, деревенские манеры, провинциальный вид, так это она, как ей казалось, хорошо скрывала. Ну почему Сучка? Почему?

Звонок телефона раздался совершенно неожиданно и в тишине кухни особенно как-то зловеще, пугающе. Она нервно сорвала трубку:

— Ну, кто еще? — спросила раздраженно.

— Анна Митрофановна, это я, Манефа Васильевна. Я отчитаться, голубушка, только отчитаться. Простите великодушно, коли оторвала от государственных дел.

— Ну, говори, чего уж там.

— Заказик ваш выполнен. Ребеночек аккурат четвертой группы, резус отрицательный. То, что надо. Сердечко у него слабое, я его медкарту смотрела, оказия для того вышла. А вот почечки у мальчика годятся для пересадки, здоровенькие. А главное, кровь та, что заказывали.

— Откуда ребенок?

— Из психдиспансера № 4 Горздрава, из Томилино.

— Не буйный?

— Избави Бог. Тихой. Приветливой. Прям прелесть. Он из даунов. Так поверите ли, молчун такой! Слова не сказал. Сидит и смотрит на дверь, словно ждет чего, а говорить не говорит.

— Это хорошо. А то в прошлый раз двух девочек с третьей и второй группами крови и с глазными яблоками для пересадки поставила, так от сопровождавших их жалобы были. Болтушки. Лишнего чего-то натрепались проводнице и пассажирам, пришлось потом чистильщика посылать. А это расходы. В следующий раз с тебя вычту.