Амелия больше удивилась, чем обрадовалась этому открытию; она еще раз допросила девочку, обещая ей полное прощение за честное признание и в то же время строго пригрозив наказать ее, если та хоть чуточку покривит душой.

– Вся эта история с грабителем, дитя мое, – сказала Амелия, – не иначе, как твоя выдумка; сюда приходил какой-то человек и ты ему показывала вещи, так что ответь мне чистосердечно, кто это был?

Служанка стояла на своем и клялась, что понятия не имеет, кто приходил; однако теперь ее рассказ несколько отличался от первоначального: например, Бут долго добивался у нее, действительно ли она видела пистолеты, и девочка в конце концов воскликнула:

– А как же иначе, сударь, он непременно должен был иметь при себе пистолеты!

Теперь она уже не утверждала, что грабитель ворвался в дом, а призналась, что тот осведомился у входа, дома ли хозяин с хозяйкой, и попросил провести его к ним в комнату. Там он сначала сказал, что намерен дождаться их возвращения; «откуда мне было знать, – причитала она, – что от этого будет такой вред, ведь у него был вид настоящего джентльмена! И я, конечно, сначала так про него и думала, пока он сидел и держался очень вежливо, но потом, когда он открыл комод и увидел вещи хозяина и хозяйки, он закричал: «Ишь ты! Это что такое?» – и сразу стал там рыться и все переворачивать верх дном, точно сумасшедший. Тогда я подумала, – про себя, конечно, подумала, – что он не иначе как разбойник, это уж точно, и потому побоялась и словечко вымолвить: ведь я знала, что миссис Эллисон и ее служанки нет дома, а где уж такой слабой девочке, как я, сладить с таким большим сильным мужчиной? И кроме того, подумала я, у него непременно должны быть при себе пистолеты, это уж точно, хотя я не могу, конечно (этого я не сделаю ни за что на свете), поклясться на Библии, будто видела их у него; но уж, ясное дело, он бы тотчас вытащил их и убил бы меня насмерть, стоило только мне отважиться сказать ему что-нибудь обидное, это уж точно.

– Понятия не имею, что все это означает, – воскликнул Бут. – Бедняжка, вне сомнения, рассказала нам все, что ей известно. Во всяком случае это уж никак не вор, ведь он решительно ничего не взял, хотя совершенно очевидно, что он держал в руках часы нашей дочурки. Будь это судебный пристав, он бы наверняка дождался нашего возвращения. Судя по рассказу девочки, это был не иначе как какой-то сумасшедший.

– Ваша правда, сударь, – подтвердила служанка. – Все так, как вы сейчас рассудили: уж если он не вор, то значит какой-то полоумный, это уж точно, потому что и видом своим и повадками очень уж он смахивал на полоумного: ведь он, я теперь вспомнила, разговаривал сам с собой и слова говорил какие-то чудные, каких я и понять не могла. Да и вид у него был ну точь-в-точь как у сумасшедших, каких я видела в Бедламе;[184] и кроме того, если бы он не был сумасшедший, то чего ради он стал бы ни с того, ни с сего раскидывать вещи куда попало? Да, и еще он что-то говорил про моего хозяина перед тем, как поднялся наверх. Я до того перепугалась, что слов его теперь не припомню, но только что-то очень плохое, это уж точно; он все повторял – дескать, я с ним еще разделаюсь – уж это он точно сказал и еще всякие нехорошие слова… да только мне их не припомнить.

– Клянусь честью, – заявил Бут, – это самое правдоподобное предположение, но только я все же не могу представить, кто бы это мог быть; среди моих знакомых вроде бы нет ни одного сумасшедшего, а между тем девочка говорит, будто он обо мне спрашивал.

Тут он опять стал допытываться у служанки, точно ли она это помнит. Поколебавшись немного, бедняжка пробормотала:

– Сказать по правде, ваша милость, я в точности ни в чем не уверена, ведь он меня до того перепугал, что у меня почти все сразу же вылетело из головы.

– Что ж, кто бы он ни был, – воскликнула Амелия, – я довольна хотя бы тем, что не случилось чего-нибудь похуже; однако пусть это послужит тебе уроком и научит тебя быть в будущем более осмотрительной. Если тебе снова придется остаться в доме одной, ни в коем случае никого больше не впускай, а сначала взгляни в окно, кто там стучится. Я обещала тебя не бранить и сдержу слово, однако же совершенно уверена, что ты сама предложила этому человеку подняться наверх в нашу комнату, а вот этого в наше отсутствие делать никак не следовало.

Бетти собиралась было что-то возразить, но Амелия прервала ее:

– И не пытайся больше оправдываться, я ненавижу обман и готова простить любой проступок, но только не ложь.

Сказать бедняжке было нечего и она принялась помогать Амелии приводить комнату в порядок, в то время как маленькая Эмили, нежно прижимая к себе часы, пролепетала, что никогда больше с ними не расстанется.

Тем собственно и окончилось это странное приключение, оставившее у Бута неприятное чувство, ибо неутоленное любопытство всегда доставляет нам немалое беспокойство; как и у любого другого на его месте, в душе у него возникли какие-то смутные опасения; чего же именно опасаться, он и сам не знал. И впрямь, страх особенно мучителен именно в тех случаях, когда нам неясно, чем он вызван: ведь разум тогда только тем и занят, что придумывает тысячу призраков и химер, куда более ужасных, нежели любая действительность, и подобно ребенку, рассказывающему всякие истории про домовых, словно бы старается сам себя запугать.

Не успели еще навести в доме прежний порядок, как у входа раздался оглушительный стук, и человек непривычный непременно бы вообразил, будто побывавший здесь недавно умалишенный посетитель явился вновь в приступе крайнего бешенства.

Однако вместо столь нежелательного гостя в дверях показалась чрезвычайно нарядная дама; это была миссис Джеймс собственной персоной. Незамедлительным нанесением ответного визита она вознамерилась показать Амелии, как несправедливы были ее упреки в небрежении обязанностями дружбы; помимо того ускорить свой визит ее побуждало и желание поздравить свою приятельницу с благополучным исходом дуэли между полковником Батом и мистером Бутом.

Упреки миссис Бут благотворно повлияли на даму – и на этот раз в ее поведении незаметно было и следа той чопорности и церемонности, которую она напускала на себя в свой предшествующий визит. Напротив, она казалась теперь воплощением самой любезности и непринужденности и так старалась расположить к себе, что ее общество доставило Амелии живейшее удовольствие.

Во время этого визита произошел эпизод, который сам по себе, возможно, покажется кое-кому слишком уж незначительным, чтобы о нем стоило рассказывать, и все же, поскольку он произвел очень сильное впечатление на Бута, мы не считаем возможным обойти его вниманием.

Случилось так, что как раз тогда в комнате находилась и маленькая Эмили, которая, стоя неподалеку от миссис Джеймс, забавлялась своими часами; девочка все не могла нарадоваться тому, что они остались целы и невредимы после неожиданного вторжения безумца. Миссис Джеймс была очень ласкова с девочкой, попросила ее показать свои часы и призналась, что прелестнее ей еще не приходилось видеть.

Амелия не преминула воспользоваться возможностью распространить эти похвалы и на своего благодетеля. Она тотчас же сообщила миссис Джеймс имя их дарителя и произнесла целый панегирик по поводу доброты милорда и особенно его щедрости. Миссис Джеймс откликнулась:

– О, что и говорить, сударыня, милорд повсюду слывет человеком чрезвычайно щедрым… когда ему того хочется.

Эти последние слова были произнесены ею не только с особенно подчеркнутым выражением, но сопровождались также весьма загадочным взглядом, многозначительной усмешкой и усиленными взмахами веера.

Величайший поэт[185] из всех когда-либо рождавшихся на свет заметил в одной из самых совершенных своих пьес, что