– Но постойте, дорогая моя, – вскричал он, – мне только что пришло в голову, а почему бы вам не обратиться к моему старому приятелю Джеймсу; ведь теперь вы, я полагаю, достаточно удостоверились в том, что ваши опасения на его счет были беспочвенными. У меня нет ни малейших причин сомневаться в том, что он и сейчас будет так же готов помочь мне, как и прежде.

При имени Джеймса лицо Амелии сделалось мертвенно бледным; вместо прямого ответа, крепко обняв мужа, она промолвила:

– Дорогой мой, я прошу вас об одном одолжении, но только обещайте мне непременно исполнить мою просьбу.

Бут с готовностью поклялся, что ни в чем ей не откажет.

– Я прошу вас, дорогой мой, – взмолилась Амелия, – только об одном: если этот ненавистный полковник явится сюда, – не встречайтесь с ним. Пусть ему скажут, что вас здесь нет.

– Так ведь он и не подозревает, что я здесь, – возразил Бут. – Но почему же я должен отказываться от встречи с ним, если он будет настолько любезен, что придет сюда меня проведать? Право же, моя Амелия, вы прониклись неприязнью к этому человеку без достаточных оснований.

– Я прошу вас совсем не по этой причине, – воскликнула Амелия, – а потому, что прошлой ночью вы мне оба приснились. Вы, возможно, посмеетесь над моей глупостью, но, прошу вас, уступите мне. Более того, я настаиваю на этом: ведь вы только что обещали ни в чем мне не отказывать.

– Какой еще сон, милая! – отозвался Бут. – Что вам могло присниться о нас обоих?

– Сон слишком ужасный, чтобы его пересказывать, – ответила она. – Я и сейчас не могу вспомнить о нем без ужаса, и пока вы не обещаете мне не видеться с полковником до моего возвращения, я ни за что отсюда не уйду.

– Признаюсь, Амелия, я никогда прежде не замечал за вами подобного безрассудства. Возможно ли, чтобы женщина с вашим умом ссылалась на какие-то сны?

– Позвольте мне по крайней мере хоть раз проявить безрассудство, – настаивала Амелия, – коль скоро вы так великодушно признали, что со мной это бывает нечасто. Примите в соображение, сколько я за последнее время перенесла и в каком я сейчас подавленном состоянии.

Бут собрался было ей ответить, но в эту минуту пристав без всяких церемоний вошел в комнату со словами:

– Надеюсь, сударыня, вы не в обиде; моя жена, похоже, не узнала вас. Она решила, что капитану вздумалось пока суд за дело полакомиться немного клубничкой. Но я ее на сей счет успокоил: ведь я вас прекрасно знаю и много раз видел это славное личико, когда в прошлый раз имел честь присматривать за капитаном; надеюсь, сударыня, вы не в обиде. Да будь моя жена так хороша собой, как вы, мне не было бы нужды искать товар на стороне.

Нельзя сказать, что эта речь пришлась Буту по вкусу, однако он счел возможным ограничиться одним «тьфу» и затем спросил у пристава, что означал тот грохот, который они только что слышали.

– А я так никакого грохота не слыхал, – ответствовал пристав. – Разве только что мои люди волокли наверх мешок с дерьмом: жалкий мошенник вздумал сопротивляться закону и правосудию, вот я и угостил его разок-другой своим тесаком; если это окажется смертельным, пусть пеняет на себя; коль скоро человек не желает вести себя с должностным лицом как подобает джентльмену, он должен расхлебывать последствия, но что касается вас, капитан, считаю своим долгом заметить, вы вели себя как истинный джентльмен, а посему я всегда буду соответственно обращаться с вами; от души желаю вам как можно скорее найти за себя поручителей. Нынешний ваш долг в сравнении с прошлым – сущий пустяк, и можете мне поверить, что ничего другого против вас в суде нет.

Последние слова пристава в какой-то мере успокоили Амелию, напуганную было началом его речи, и вскоре после этого она рассталась с мужем, чтобы отправиться на поиски доктора, приезд которого, как она узнала нынешним утром, ожидали сегодня же, то есть несколько раньше срока, назначенного им при отъезде.

Однако перед тем как уйти, Амелия обратилась с настоятельной просьбой к приставу, чрезвычайно любезно проводившему ее вниз до самых дверей, в случае если сюда явится некий полковник Джеймс и станет справляться насчет ее мужа, отвечать, что капитана здесь нет.

Как только Амелия уехала, пристав тотчас же строго-настрого наказал жене, служанке и своим подручным, что, если некий полковник Джеймс или кто-нибудь от него станет справляться насчет капитана, они должны отвечать, что капитан находится здесь наверху; пристав нимало не сомневался в том, что полковник не иначе как один из кредиторов Бута, а посему надеялся стребовать и с него сумму залога.

По пути к доктору Гаррисону Амелия решила заехать к себе домой, хотя это было немного в стороне, чтобы наскоро проведать детей.

Это оказалось весьма кстати: если бы она наведалась сначала к доктору, то ничего бы о нем не узнала и была бы этим встревожена и огорчена; между тем священник сразу же велел отвезти его к дому миссис Аткинсон, где ему указали новый адрес Амелии; туда он и отправился, не заезжая к себе, и здесь Амелия застала его играющим с ее малышами.

Доктор был несколько удивлен, не найдя Амелию дома и не получив от хозяйки сколько-нибудь внятного объяснения. Теперь же он был еще более удивлен жалкой одеждой Амелии и расстроенным выражением ее бледного печального лица. Начать разговор она явно не спешила – и посему он обратился к ней первый:

– Дорогое дитя, что случилось? Где ваш муж? Боюсь, что в мое отсутствие с ним опять стряслась какая-то беда.

– Ах, дорогой доктор, – ответила Амелия, – не иначе как милосердный ангел послал вас сюда. Мой несчастный Уилл опять заключен под стражу. Я только что оставила его в самом горестном положении в том же самом арестном доме, откуда вы его по доброте своей уже однажды вызволили.

– Опять арестовали! – воскликнул доктор. – Но в таком случае это, должно быть, какое-нибудь совершенно пустячное дело.

– Хорошо бы, если так! Речь идет о сумме не меньше чем пятьдесят фунтов.

– В таком случае он был со мной неискренен, – заметил доктор. – Ведь он заверял меня, что у него не наберется теперь и десяти фунтов долга, которые с него могли бы взыскать по суду.

– Не знаю, что и сказать вам, – воскликнула Амелия. – Признаться, я не решаюсь сказать вам правду.

– То есть, как это, дитя? – изумился доктор. – Надеюсь, вы никогда не станете скрывать правду от кого бы то ни было, а тем более от меня. Если вы хоть в чем-то покривите душой, даю вам слово, что вы навсегда утратите мою дружбу.

– Хорошо, я ничего от вас не утаю и полностью полагаюсь на вашу доброту.

И тут она рассказала, как Бут проигрался в карты, не упустив ни одной важной подробности и особенно подчеркнув обещание мужа никогда больше не притрагиваться к картам.

Выслушав ее рассказ, священник глубоко вздохнул и проговорил:

– Я глубоко сожалею, дитя мое, о том, что вам приходится так расплачиваться за поступки вашего мужа, но что касается его самого – он, я считаю, не заслуживает сострадания. Вы говорите, он обещал никогда больше не притрагиваться к картам, но я должен сказать вам, что он уже давал мне такое обещание и, как видите, нарушил его; ведь я слыхал, что он и прежде предавался этому пороку, и всячески его предостерегал. Не забывайте, дитя, что я и так уже взял на себя немалые обязательства за него – и понимаю, что каждый фартинг придется уплатить мне. Вы знаете, что я был бы готов дойти до крайних пределов, допускаемых благоразумием, только бы помочь вам, но я не могу не считаться со своими возможностями, а они не так уж велики; кроме того, на моем попечении находится несколько семей, впавших в нищету единственно по несчастью. Поверьте, я не могу поручиться за названную вами сумму, не расстраивая собственное состояние.

– Тогда да смилуется над всеми нами Господь – вскричала Амелия, – потому что никаких иных друзей у нас на свете нет; мой муж разорен, и мои несчастные малютки обречены на голод!