Как раз в этот момент вошел Бут, прервав тем самым их беседу. Глаза Амелии просияли от радости, да и он при виде жены выказал не меньшее удовольствие. Бут был, конечно, несколько возбужден от выпитого вина, но лишь в той мере, в какой это содействовало его хорошему настроению, ничуть не помутив ему рассудка. Напротив того, он сделался самым приятным собеседником, и, хотя было уже начало второго, ни его жена, ни миссис Эллисон еще целый час даже и не вспоминали о том, что давно пора лечь в постель.
Наутро к ним в дом явился сержант и с огорченным видом сообщил Буту, что накануне вечером, сидя в харчевне, он услыхал как некий мистер Мерфи, стряпчий, объявил во всеуслышание, что добьется распоряжения об аресте некоего капитана Бута как только начнется ближайшая сессия департамента зеленого стола.[150]
– Надеюсь, сударь, – прибавил сержант, – вы не рассердитесь на меня за то, что я сразу подумал о вашей милости и счел своим долгом предупредить вас, ведь на днях то же самое произошло здесь с другим джентльменом.
Бут от души поблагодарил мистера Аткинсона за его сообщение.
– Вне сомнения, – пояснил он, – речь шла именно обо мне, и с моей стороны было бы нелепо отрицать, будто мне нечего опасаться.
– Надеюсь, сударь, – сказал сержант, – что у вашей милости скоро не будет причин опасаться кого бы то ни было, а до тех пор, если что-нибудь и случится, мое поручительство, насколько оно может быть вам полезным, к вашим услугам: ведь я домовладелец и могу присягнуть, что имею сто фунтов наличными.
Столь сердечное и дружеское заявление Бут воспринял с должной благодарностью. Бедняга был не на шутку встревожен услышанным, но одновременно и немало удивлен тем, что стряпчим, которому поручили возбудить против него судебное преследование, стал не кто иной, как Мерфи; ведь все его кредиторы, за исключением полковника Джеймса, жили в провинции, и он не подозревал, что у Мерфи водились там какие-то знакомые. И тем не менее, Бут ни минуты не сомневался, что Мерфи имел в виду именно его, а посему решил подвергнуть себя строгому тюремному заточению в собственной квартире, дожидаясь результатов предложения, сделанного ему накануне вечером в таверне, где оказавшийся в их компании почтенный джентльмен, занимавший пост при нынешнем правительстве, обещал похлопотать за него перед военным министром. Новый знакомый заверил Бута, что непременно добудет ему офицерскую должность с полным жалованьем в каком-нибудь из находящихся за границей полков, от чего Буту при его нынешнем положении ни в коем случае нельзя было отказываться, коль скоро ему не представлялось иного выбора, если он хотел избежать тюрьмы.
Часы после полудня Бут и его жена провели в обществе миссис Эллисон, – едва ли это стоило бы упоминать, если бы Амелия не явила здесь пример того благоразумия, которое никогда не должно покидать осмотрительную замужнюю женщину; пить чай с миссис Эллисон она согласилась только при условии, что при этом не будет присутствовать джентльмен, с которым они встретились во время исполнения оратории. Правда, на сей раз ее осторожность оказалась излишней, ибо к немалому облегчению Амелии новый знакомый не обеспокоил их своим визитом; Амелия и без того была смущена насмешками миссис Эллисон и в мыслях своих придавала слишком большое значение каждому комплименту и всем знакам внимания, оказанным ей незнакомым джентльменом, причем заходила далеко за пределы правдоподобия. Теперь все ее тревоги опять улеглись, и она полагала все сказанное на сей счет миссис Эллисон не более чем шуткой или заблуждением.
За чаем присутствовала также молодая дама, которая была четвертой в игре в вист и провела с ними весь вечер. Звали ее Беннет. Ей было, примерно, лет двадцать пять, но из-за болезни она выглядела старше и в значительной мере утратила свою миловидность, от которой, несмотря на ее молодость, сохранились лишь немногие следы. В одном отношении она составляла полную противоположность миссис Эллисон, отличаясь в такой же мере серьезностью, в какой вторая была жизнерадостна. Однако при всей своей серьезности она отнюдь не была угрюмого нрава: напротив того, лицо ее выражало приветливость, а манеры свидетельствовали о прекрасном воспитании. Одним словом, Амелия отнесла ее серьезность за счет плохого здоровья и прониклась состраданием, которое в добрых душах, то есть, иначе говоря, в душах, способных испытывать сочувствие, непременно вызывает некоторую толику сердечной склонности или приязни.
Одним словом, Амелию настолько очаровала беседа с этой дамой, что, хотя ей было совершенно несвойственно неуместное любопытство, она все же не могла удержаться от того, чтобы при первой же возможности расспросить, кто она такая. Миссис Эллисон рассказала ей, что миссис Беннет очень несчастна, ибо, выйдя замуж по любви за молодого священника, который вскоре умер от чахотки, осталась вдовой и притом почти без средств к существованию. Услыхав об этом, Амелия прониклась еще большим сочувствием, что в свой черед еще усилило то благорасположение, которое Амелия уже испытывала к новой знакомой. Вот почему Амелия попросила миссис Эллисон поближе познакомить ее с миссис Беннет и предложила в любой удобный для этого день вдвоем навестить ее.
– Да когда вам будет угодно, – воскликнула та, – чего тут чиниться, ведь миссис Беннет не придерживается всяких там церемоний, и поскольку вы, как я сразу приметила, очень ей понравились, то я уверена, что смогу пригласить ее к вам на чашку чая, когда вам это заблагорассудится.
Два последующих дня Бут не покидал дома к чрезвычайному удовольствию Амелии; одно его присутствие заставляло ее забыть о любой горести. И то сказать, Бут всегда, если только это зависело от его воли, оставался с Амелией: и на этот раз не было никаких оснований приписывать его домоседство какой-нибудь особой причине, а посему у нее и не возникло на сей счет ни малейших подозрений. В субботу малышка была не совсем здорова и жаловалась на озноб, вследствие чего Амелия почти не выходила из своей комнаты и не пошла в этот день вместе с мужем пить чай у миссис Эллисон, которую случайно как раз в этот день навестил знатный лорд, доводившийся ей кузеном: несмотря на стесненные обстоятельства, вынуждавшие ее сдавать часть дома квартирантам, миссис Эллисон была из хорошей семьи и состояла в родстве с некоторыми высокопоставленными особами.
Хотя милорд сам не занимал никакой государственной должности, однако благодаря своему богатству имел немалый вес среди власть имущих. Миссис Эллисон не преминула поэтому воспользоваться случаем, чтобы без всяких околичностей порекомендовать Бута вниманию его милости. Едва только милорд в разговоре с Бутом соблаговолил назвать его капитаном, как она тотчас вставила:
– Ах, если бы с вашей помощью, милорд, он и в самом деле стал им… Это было бы лишь данью справедливости, а ведь стоит вам лишь захотеть – и вы, я знаю, можете добиться куда большего.
Она не упустила случая упомянуть о заслугах Бута, о ранениях, полученных им во время осады Гибралтара, о чем ей было уже известно из чистосердечного рассказа Амелии. Бут вспыхнул от смущения и не проронил ни слова, как юная девица, слушающая, как ее расхваливают.
– Вы ведь знаете, кузина Эллисон, что можете располагать моим влиянием, – откликнулся милорд. – Скажу больше, я почту за удовольствие оказать услугу столь достойному человеку, как мистер Бут; что до меня, то я считаю, что заслуги людей любого звания следует всемерно поощрять, однако министерство, насколько мне известно, сейчас прямо-таки завалено подобными ходатайствами. Но, как бы там ни было, мистер Бут может не сомневаться, что я воспользуюсь первой же возможностью, а до тех пор буду рад видеть его у себя в любой удобный для него день.
Бут, разумеется, не поскупился на изъявления благодарности в ответ на эти слова великодушного вельможи, испытывая в то же время втайне не меньшую признательность своей хозяйке, выказавшей столь дружескую и редкостную заботу о его благополучии.
