— Для нас. Но это не моя вина, заверяю вас. Эти вопросы решаю не я!

— Конечно, не ты! Значит, ты здесь не при чем? Решаешь не ты, но именно ты принимаешь участие в экспериментах! Значит, отвечаешь точно так же, как и остальные! Ты понял меня?

— Да, конечно.

— А теперь говори правду.

— Опыты проводятся для выращивания подобных существ.

Мороз пробежал по коже Кавендиша. Он вспомнил брата, которого довели до скотского состояния такие же люди без стыда и совести, как этот химик. Воспоминания буквально всколыхнули Кавендиша. С перекошенным от ярости лицом он отступил на шаг и резким ударом ствола разбил химику нос. Затем, прижав приклад карабина к животу, Кавендиш открыл беспорядочную стрельбу, разнося вдребезги оборудование лаборатории. Потом он сорвал со стены деревянный брус, служивший вешалкой для одежды, и начал крушить им все, что попадало под руку.

Когда Кавендиш приблизился к ряду бутылок, наполненных коралловым маслом, химик попытался остановить его.

— Только не это! — умоляюще прохрипел он. — Только не это! Здесь целое состояние! Они убьют меня! Они и вас убьют!

Но Кавендиш только рассмеялся в ответ. На секунду остановившись, он глянул химику прямо в глаза, поднял брус и одним ударом очистил всю полку. Бесценная жидкость растеклась и моментально впиталась в сухую землю.

— Вы подписали себе смертный приговор! Они будут преследовать вас даже в аду!

— Побеспокойся лучше о собственной судьбе! У меня нет к тебе ни малейшей жалости!

— Но что я вам сделал плохого?

— Ты существуешь на этом свете. А это уже много. А теперь освободи их! — указал Кавендиш на малышей.

— Это ничего не даст, — забормотал химик дрожащим голосом. — Им перерезали мышцы крыльев. Они не смогут больше ни летать, ни ходить…

Кавендиш с горечью и отчаянием взглянул на подростков. Сейчас он совсем не гордился тем, что принадлежит к роду человеческому.

— Что представляют собой кораллы, которые вы извлекаете из их голов?

— Они выполняют функцию коры головного мозга и органа зрения, — поспешно ответил химик, стараясь быть услужливым. — У них он находится прямо над зрительными буграми. А у нас с вами аналогичный орган располагается в затылочной части мозга за эмисферами. Кроме того, у них он имеет более насыщенную консистенцию.

— Они слышат нас? — кивнул Кавендиш на икаров.

— Это очень трудно определить, — промямлил химик, ощупывая разбитый нос. — Мы еще слишком мало о них знаем.

— Думаю, что они нас слышат, — сказал Кавендиш.

— Почему вы так считаете?

— Надеюсь, им понравится твоя смерть!

Он направил на химика карабин и тут же выстрелил.

— Легкая смерть! — воскликнул Кавендиш. — Может быть, слишком быстрая и безболезненная, но я не сторонник длительной возни!

Он повернулся к изнемогающим от боли пленникам и подошел к ним.

— Я не знаю, как вам помочь, — зашептал он. — Может быть, когда-нибудь и будут созданы тюрьмы для ученых и охотников, но пока что рассчитывайте на меня: я займусь этой сворой! Прощайте!

Смахнув, навернувшиеся на глаза слезы, разведчик передернул затвор карабина и в одно мгновение освободил их от страданий.

После этого Кавендиш выбежал из лаборатории и ринулся к конюшне. Но там остались только три лошади с разбитыми ногами.

Кавендишу ничего не оставалось, как выбрать ту, чьи бока были изодраны ударами шпор. Видимо, хозяин мало о ней заботился.

— Нам с тобой предстоит долгий путь, — прошептал он, и лошадь в ответ мягко толкнула его головой в плечо.

Он быстро накинул на нее уздечку, пристроил седельные сумки и прочее снаряжение, вскочил в седло и галопом погнал лошадь прочь, оставляя горы за спиной.

Через несколько минут Кавендиш остановился и нежно потрепал гриву лошади — этот его машинальный жест свидетельствовал о принятии какого-то важного решения.

Кавендиш крепко выругался, развернул кобылу и погнал ее назад к ущелью.

Зал был похож на облицованный мрамором собор, купол которого возносился на высоту не менее пятидесяти метров и был окутан белесой дымкой.

С обеих сторон по бортам этого окаменевшего корабля возвышались высокие статуи — каменные идолы с незрячими глазами, направленными в небеса, как бы моля об освобождении из гранитного рабства.

Из разинутых в беззвучном крике ртов идолов, казалось, веяло ледяным, пронизывающим холодом. Таким было бы дыхание мертвецов, если в они умели дышать…

Охваченный противоречивыми чувствами, Джаг осторожно приближался к центру собора.

Тысячи искусных мастеров должны были трудиться многие годы, чтобы создать внутри горы этот храм-некрополь, этот склеп для еретических цивилизаций.

В ногах статуй, одетых в манто из птичьих перьев, спали икары, в три раза превышающие ростом Энджела.

Поначалу Джаг принял их за мертвых, но потом понял, что они действительно спят. Они никак не отреагировали на появление Джага — во всяком случае, он не заметил ни малейшего движения.

Если бы охотники ворвались сюда, то устроили бы настоящую резню.

Чувство благоговейного восхищения, возникшее у Джага с момента входа в храм, сменилось гневом и возмущением. Стоило ли так рисковать жизнью, поднимаясь на плато, чтобы оказаться среди совершенно апатичных мутантов!

И тут Джаг увидел Энджела. Ребенок лежал в небольшом углублении на пьедестале справа от клироса. Забыв обо всем на свете, Джаг кинулся к нему.

— Энджел! Это я, Джаг! Вам надо немедленно улетать отсюда! Охотники уже близко!

Но Энджел никак не отреагировал — лишь его крылья вздрогнули от нежного прикосновения Джага.

Застыв от изумления, Джаг осмотрелся по сторонам. Ничего не изменилось — все икары остались на своих прежних местах.

Джагом овладело чувство полного бессилия. Ему никогда не удавалось войти в контакт с Энджелом. Инициатива всегда исходила от него, а Джаг только слушал и смотрел.

Он снова склонился над ребенком и погладил его по нежному и хрупкому плечу.

— Энджел, я знаю, что ты меня слышишь! Охотники совсем рядом! Я пришел, чтобы предупредить вас!

Энджел оставался неподвижным. Тогда Джаг повернулся и, обращаясь ко всем его собратьям, закричал:

— Ну почему вы спите? Охотники идут за мной по пятам! Они уничтожат вас всех! Улетайте немедленно! Вы умеете летать или нет? Поторопитесь, вы еще можете успеть!

Его зов был подобен безответному гласу в пустыне. Джаг решил еще раз обратиться к Энджелу.

— Энджел, я рядом с тобой! Ты же сам хотел, чтобы я полетел за тобой и помог тебе, а теперь не признаешь меня! Ну, что я могу сделать для тебя? Чего ты ждешь?

— Он не ответит вам! — неожиданно прозвучал голос из-за клироса.

Джаг резко обернулся и замер от удивления. Перед ним стоял человек-птица. Его серо-голубые крылья развернулись и вновь сложились.

Он отличался от своих соплеменников более развитой мускулатурой и тем, что на его безглазом лице явственно выделялись надбровные дуги. Кроме того, в нем чувствовалось еще какое-то более существенное отличие, которое Джаг смутно улавливал, но не мог четко определить.

— Мы не говорим человеческим языком, — медленно произнес человек-птица. — И зрение у нас не такое, как у людей…

— Люди убьют вас, если вы немедленно не улетите! — перебил его Джаг. — Они уже на подходе к карнизу!

Человек-птица медленно взмахнул голубоватыми крыльями, словно бы подчеркивая безысходность создавшегося положения.

— Мы не улетим отсюда, — вздохнув, произнес икар. — Пока он не родится…

— Он? Кто это «он»? — спросил Джаг.

— Первый ребенок в стае крылатых людей! — торжественно ответил икар, и Джаг поежился от эха, которое разнеслось под сводами храма.

Оглянувшись, он вдруг увидел, что все безглазые лица спящих икаров медленно повернулись в сторону алькова, закрытого ветвями дерева, растущего прямо из стены.

Пройдя через весь зал, Джаг раздвинул листву и в нерешительности остановился. Открывшееся его взору помещение освещалось зеленоватой флюоресцентной дымкой.