— Ты здесь работаешь?
— Нет, не узнаю место. Наверно, какой-то собирательный образ, — он принялся оглядываться и как будто принюхиваться. — Тебе здесь спокойно? А мне работы дня на два… Если кто за ноги схватит — сразу кричи. Отобью.
Она не поняла, шутит ли он.
— А кто может схватить? Мёртвые?
— Нет, это такие сущности, они полупрозрачные и на больших собак похожи… Впрочем, живых кладбищенских собак стоит бояться больше…
Это уже точно была шутка, и у Тель приятно защекотало в животе. Вот уж не думала, что придётся пережить то чувство, с каким подростки рассказывают, слушают и смотрят сны про «чёрную-чёрную комнату». Страшно и весело. И притягательно, дери тебя Подземный, особенно в компании человека, который видит больше и заставляет тебя верить в то, что этот мир существует.
Мир Тьмы.
Пара держалась за руки, продираясь между оградами, упавшими деревьями и зарослями, иногда приходилось перешагивать могилы, холмики которых уже сравнялись с землёй. Иногда виднелись старые надгробья: каменные бруски, покрытые мхом и полустёртыми узорами. Некоторые лежали на боку или по диагонали к остальным могилам — были сдвинуты. Девушка и парень присели на одно из таких, разогнав паучков с мха и привлекая комаров.
…Какой-то слишком натуральный сон. Сон ли?..
Эстелиель устала. Она предпочла бы просто поспать, чем разгребать свою неожиданную личную жизнь. Странные, но не новые для неё ощущения — засыпать во сне. Она отодвинулась и опустилась на тёплый камень, положив голову на худые колени мага. Он обнял её, чуть наклонился, и чёрные пряди коснулись её лица. Спокойствие накрыло её волной вслед за этими прядями. И сейчас она хотела ощутить рядом дыхание Навана.
— Спой мне что-нибудь, — внезапно попросила она.
Он удивился и чуть отпрянул назад:
— Мне казалось, ты считаешь Пашку лучшим певцом.
— А услышать хочу тебя…
— Только я чужую песню спою. Про себя, но чужую.
Он почти прильнул к её уху и зашептал, чуть давая голос, размеренно и слегка пришёптывая:
Он с детства был слаб, он познал унижения.
Изгой в этом мире искал силы суть,
И в книгах волшебных, найдя утешение,
Ступил на извилистый магии путь.
«Я знаю эту песню! Откуда бы…»
Он не просил, не просил помочь —
Он видел свет, он знал ответ.
Он не хотел, не хотел, но ночь
В его душе оставит след!
Она продолжила, не считаясь с ритмом:
Ты Чёрный Маг — ты обречен,
Такая плата, таков закон!..
Чёрный балахон
Не спасет тебя от страшных снов.
Погребальный звон
По твоей душе колоколов…
Велика цена…
Он улыбнулся:
Надо собрать волю в кулак,
К свету лицом встав, сделать шаг,
Ну а пока ты Чёрный Маг!
[82] — Оптимист…
— Да, Наван-дурак, — грустно ухмыльнулся он и провёл ледяной рукой по её щеке.
Неожиданно нежно и приятно. Неожиданно желанно, пусть и холодными тонкими пальцами.
— У тебя совсем нет защиты, я проверял — в том сне и потом. Позволь сделать тебе подарок. — Перед лицом девушки закачался кулон: крестик с острыми краями, у которого над верхним лучом был круг. — Это анкх, символ вечной жизни в Древнем Египте…
— Египет? — ужаснулась Тель, вспоминая, какими приехали тамплиеры после войны с мусульманским Египтом… а также, где родился Саид-Четырнадцатый.
— Древний, — рассеянно уточнил Наван, не поняв её беспокойства, но утешив, не ведая. — Это от Грима, на всякий случай…
Она рассматривала кулон, подняла голову, снова села. Не решалась взять его в руки.
Маг помолчал, потом неуверенно продолжил:
— Я сделал систему «кольца» на три амулета: первый, этот — у тебя, у меня — печатка, — он кивнул на свою правую руку, — третий закопан на кладбище, где я работаю. Через свою часть буду постоянно подкачивать энергию в твою…
— Надень мне его сам…
После объяснений ей вовсе расхотелось дотрагиваться до этой штуки, самовольно заключать себя в такой энергетический поток, происхождение силы в котором даже вообразить было страшно… Но, как ни странно, она не почувствовала прикосновения амулета — ни холода, ни тяжести, ни вползающей в него через печатку жути… Ах, ну да, это же сон.
А хороший ход! Она проснётся, амулета не видно, а сама Тель под защитой! Не увидят, связь не порвётся, амулет будет на ней только тогда, когда она во сне, когда она Странница. Будет неплохо.
— Вот так. Не снимай его, а то разорвётся цепочка, — он справился с узлом и убрал руки.
Только сейчас Тель заметила перстень-печатку на указательном пальце правой руки. Ничего особенного, серебряный с чернением квадратик. Никаких потусторонних символов, свечения. Заодно она рассмотрела на левой руке церковное серебряное кольцо с короткой молитвой.
Да, спокойствия эта любовь не даст. Зато будет интересно. Но Даша…
Над кладбищем пронёсся гнусавый вой и шелест земли, раскапываемой лапами. Наван схватил Тель за руку, выпалил: «Бежим», и они проломились в противоположную сторону сквозь какие-то заросли. Как могли быстро побежали, и, вопреки законам снов, у них получилось. Они с хохотом мчались через кладбище, задевая ограды, подныривая под кресты. Это был сон, это было нереальным, поэтому не казалось неэтичным. В конце концов, всего через несколько мгновений они подбежали к кирпичной разрушающейся стене. Наван шустро забрался первым и подсказал, за какие уступы от выпавших камней цепляться и куда ставить ноги. Помог Тель подняться на стену. Внизу среди могил никого не оказалось, звуков тоже не было слышно. Беглецы рассмеялись и принялись слезать с другой стороны.
Тель боялась высоты. Даже два метра — немногим выше её роста — повергали в лёгкую панику. Спрыгнуть со стены, даже на руки магу, оказалось непосильной для неё задачей, и в самый ответственный момент, когда головокружение почти прошло, а ладони Навана легко касались колен, готовясь поймать девушку… она проснулась.
Первый жест — на шею — ни шнурка, ни собственно амулета. Укутавшись в одеяло, она встала и включила свет. Из-под скомканной подушки торчала записка:
«В полдень полночь у совы».
Наван опирался как раз на фигуру совы, он позвал её в тот парк, как зовут девушек на свидания. Только обычно говорят: «В двенадцать у кино», там же рядом такой загадочный для Тель кинотеатр. И печатку она раньше не видела, потому что перстень — там, в снах, где она Странница.
Судя по цвету неба, до рассвета ещё оставалось немного времени. Лишь бы только в свой сон провалиться!
Могло быть и так, или Признание Даймоники. (Навану)
И музыка в ушах,
И мир не существует,
А перейти дорогу очень надо.
Задумавшийся шаг,
И мой любимый трек,
Нет чувств — лишь боль, черно, и я упала…
Всё жжёт, тошнит, лежу,
Мне вновь ломают кости,
Как дико — не могу открыть глаза.
Куда меня везут?
Каталка, кафель, койка…
Подушку жаркую убрать нельзя.
Нет, выключите то,
Что пикает над ухом —
Оно меня уже в конец достало.
Я разве не одна?
Кто эти двое рядом?
Потом расскажут, долго ль я лежала.
Привет, Наван, привет,
Любовь моя, ты тут!
Не отпускай руки, мне очень жарко.
Тут женщина стоит,
Не знаешь, кто она?
Не видишь? Села мне на одеялко.
Она рисует мне
Детей весёлый круг
И милую зверушку, вроде, белку.
Она меня зовёт,
Но я хочу с тобой,
Держи меня — останусь человеком.
Я не пойду, пусти!
Мне страшно умирать!
Любимый, ты вцепился больно в руку!
Зачем ему служить
Тебе — ради меня?
Обратно я вернусь — его заслуга?
Наван, прошу, не пей,
Мы выберемся вместе! —
Не понимает он бельчачьих слов!
Сегодня надо нам
Троим дарить покой,
Потом пойдём смотреть на колдунов.
Что, Тель? Нет, ты и Тель?
Я дико протестую!
А как же я? Останусь белкой вечно?
А, впрочем, что я, правда…
Где я и где она.
Я отпускаю, да, иди, конечно…
Вас Смерть свела, Наван,
Она вас и разлучит… —
Плохое, что-то, вышло предсказанье.
Захочешь вновь ко мне —
Я буду тебя ждать
Уже за призрачной смертельной гранью.