— Знаешь, о чем я думаю? Через месяц с небольшим тебе стукнет двадцать пять. Надо бы отпраздновать это как следует, тем более что будет как раз воскресенье. Я думаю позвать господина Линя, господина Юаня, господина Чэня и мисс Чжэн, устроить маленькую пирушку. Как ты на это посмотришь?

Ее прозрачные, как хрусталь, бесхитростные глаза глядели на него, ожидая ответа; Ли Лэна не могла не тронуть неподдельная искренность ее улыбки. Он понимал и то, что она заметила его плохое настроение, но не подала виду, и был вдвойне благодарен ей.

— Я знаю, о чем ты думаешь, сестричка… Не беспокойся, со мной ничего особенного не произошло, просто мы крепко поспорили с Ду Дасинем… Нет, правильнее сказать, он нападал на мои идеалы. Я вовсе не считаю, что он прав, но, должен признаться, почувствовал себя уязвленным.

Было очевидно, что он все еще переживает происшедшее.

— Брат, когда ты познакомился с этим Ду Дасинем? Почему я ничего об этом не знала? — На нее произвела большое впечатление поэма Ду Дасиня, в которой он проклинал жизнь, и потому при упоминании имени поэта она не смогла остаться равнодушной. — И что вы с ним обсуждали?

Ли Лэн не спеша, подробно рассказал сестре обо всем, что с ним случилось за день, о своем разговоре с Ду Дасинем. К концу рассказа в его голосе зазвучало волнение:

— Теперь я понял, почему он мог написать те полные проклятий стихи. Ведь он сам признал, что отрицает любовь и верит лишь в ненависть. Он говорит, что я счастливчик, и ведь он прав…

Внезапно он закрыл лицо руками и упал на кушетку. Цзиншу перестала улыбаться, ямочки на ее щеках исчезли, ясные, как осенние воды, глаза потемнели. В глубоком раздумье она подошла к окну и произнесла:

— Верно, мы с тобой счастливчики…

Ли Лэн заговорил взволнованно, по-прежнему не отнимая рук от лица:

— Ду Дасинь говорил: «Поэты вроде тебя без умолку вещают о любви, о мире, о красоте природы. Но ведь вы присвоили себе и любовь, и мир, и природу с ее красотой. Всего этого не существует ни для меня, ни для того задавленного бедняги, ни для бессчетного множества людей, погибающих от голода и холода. Не существует! Оттого-то я и проклинаю эту жизнь. А вы своими вкрадчивыми речами обманываете, усыпляете людей!» Мне было страшно слушать его и сознавать, что в чем-то он прав… Нет, я не собирался никого обманывать, я действительно миролюбив, я действительно люблю природу и хочу, чтобы каждый был счастлив… Проклинать человеческую жизнь — нет, это слишком страшно. У меня в душе нет ненависти, есть только любовь… Но утверждать, будто я обманываю людей, — нет, это несправедливо…

Он как будто все еще продолжал спор. Сестра прекрасно понимала его состояние, она и сама чувствовала себя уязвленной. Ведь она руководствовалась в жизни теми же принципами, что и брат, и вот теперь кто-то старается поколебать эти принципы. И этот «кто-то» — тот страшный человек, который сочинил «Триумф Сатаны». Вдруг брат на секунду отнял руки от лица, и Цзиншу увидела, что ему мучительно больно. Охваченная состраданием, она сразу забыла обо всем остальном, присела рядом с ним на стул и стала гладить его руки:

— Брат, ты слишком взволнован, таким я тебя никогда не видела! Перестань думать об этих обвинениях, им все равно никто не поверит… Ты устал, приляг, отдохни…

Слова сестры на самом деле принесли Ли Лэну успокоение. Цзиншу помогла ему поудобнее устроиться на кушетке, а когда он уснул, взяла с полки книгу и расположилась поближе к лампе. Но в тот вечер ей так и не удалось сосредоточиться на чтении, она то и дело с чувством какого-то необъяснимого страха вспоминала рассуждения Ду Дасиня. Ей никогда дотоле не доводилось сталкиваться с такой всепоглощающей ненавистью. Она была уверена, что ведет правильную жизнь, что никому не оспорить принципы, которыми она руководствуется. А вот нашелся человек, который относит ее к числу баловней судьбы, говорит, будто ее вера в благотворность любви не что иное, как обман… Это было нестерпимо. Ей почудилось, что она стоит на краю пропасти. Только сейчас она осознала, что в ее образе жизни, который она считала безупречным, может таиться опасность… А потом она подумала о своем отце, и по телу пробежала дрожь…

С того дня врата ее души приоткрылись, в нее проник новый свет, она узнала, что в жизни есть иной путь. Она еще не понимала, как сможет она вступить на этот путь. Знала лишь, что он существует.

Та случайная встреча сделала Ли Лэна и Ду Дасиня друзьями. Ли Цзиншу же она позволила завязать знакомство с этим внушающим ужас поэтом, который проклинает человеческую жизнь.

Поначалу он произвел на Цзиншу совсем иное впечатление, нежели на ее брата, чему она удивилась. Дело в том, что этот хулитель, этот проповедник ненависти держался как мальчишка, ничего не смыслящий в жизни. Его движения были неуклюжи, поведение отдавало ребячеством — словом, он никак не походил на того Ду Дасиня, которого она себе вообразила. Он представлялся ей суровым, высокомерным, резким. Но сейчас, наблюдая за его по-мальчишески неловкими действиями, она даже испытала к нему сочувствие, какое старшая сестра испытывает к провинившемуся братишке (хотя на деле он был старше ее). Он вовсе не напугал ее, не внушил неприязни — напротив, она пожелала, чтобы он почаще приходил в их дом…

Однажды вечером Ду Дасинь вернулся к себе после собрания своей организации. В ходе прений он долго спорил по какому-то вопросу с одним пожилым товарищем, и теперь у него побаливала голова. Не раздеваясь, он упал без сил на кровать и погрузился в тяжелый сон. Пробудился он лишь на следующее утро часов в десять.

К полудню он собрался пойти поесть, но тут его взгляд упал на лежащую возле порога визитную карточку, явно подсунутую кем-то под дверь. Он поднял карточку и прочел:

Мы с сестрой явились нанести визит старшему брату, но, к нашему большому огорчению, Вас не застали. Не могли бы Вы пожаловать к нам завтра сразу после полудня?

Младший брат Ли Лэн, суббота.

Так, значит, они с Цзиншу приходили еще накануне, но Дасинь сразу завалился спать и не заметил карточки.

Около двух он пришел в дом Ли. В гостиной, помещавшейся на первом этаже, светло-зеленые стены были увешаны репродукциями знаменитых произведений западной живописи, на полу лежал дорогой ковер. Центр помещения занимал большой обеденный стол, украшенный цветочной вазой и окруженный креслами из эбенового дерева, по стенам стояло несколько кушеток. В глубине находился невысокий буфет, на котором располагались изящные фарфоровые безделушки немецкой работы. По левую руку от него высилось большое трюмо, прямо напротив красовался рояль.

Ли Лэн сидел в кресле, остальные расположились на кушетках. Среди присутствующих Ду Дасинь увидел знакомые лица: тут были университетский профессор Юань Жуньшэнь — в красивом европейском костюме, с сигаретой во рту; облаченный в длинный халат редактор журнала «Весенний прибой» Чэнь Бинбо и его супруга Чжэн Яньхуа, с которой они только что поженились; коротышка в порядком потертом костюме, по имени Линь Цююэ, — однокашник хозяина дома. Ли Цзиншу сидела возле рояля.

Все поднялись навстречу вошедшему Дасиню, а он кивнул в ответ и уселся на кушетку поближе к двери.

Ли Лэн заговорил с улыбкой:

— Столько дней тебя нигде не видно, чем ты был так занят? И почему сегодня запоздал?

— Да занимаюсь разной ерундой с утра до вечера… Прошу извинить за то, что вчера вам пришлось наткнуться на запертую дверь. Я вернулся поздно и сразу улегся, вашу же карточку обнаружил лишь сегодня, когда собрался уходить. А мог и не заметить, так что вообще бы не пришел! — Тут на худом лице Дасиня мелькнуло подобие улыбки.

— Нет уж, господин Ду, сегодня мы бы не позволили вам не явиться, — с деланной серьезностью промолвила Ли Цзиншу. — Мы пригласили сегодня нескольких друзей, чтобы отметить двадцатипятилетие брата. Все пришли с утра пораньше, один вы изволили запоздать. Сейчас на вас будет наложен штраф!