— Держу пари, что не пройдет и двух месяцев, как Германия капитулирует. Японцы тоже долго не продержатся. Может быть, Новый год мы уже будем встречать в Нанкине, — говорил за соседним столиком человек в кителе.

Услышав это, Вэньсюань испытал какое-то странное чувство. Не радость, нет, скорее зависть. Он снова перевел взгляд на чашку напротив, вздохнул и, расплатившись, вышел. У дома он встретил мать с бельем.

— Опять стираешь?

— Мне это не трудно.

— Ведь я же говорил, чтоб ты не экономила. Нельзя так уставать.

— За стирку берут дорого, а Шушэн присылает мало. Приходится экономить. — Мать едва сдерживала раздражение. — Продукты подорожали, а наши доходы не увеличились. Какой же выход?

Вэньсюань не знал, что ответить, и молча прошел в комнату, а мать отправилась развешивать белье. Ему не хотелось ни лежать, ни сидеть, ни читать. И он ходил из угла в угол. Чем она занята, почему пишет короткие письма? Если она действительно хочет, чтобы я был спокоен, почему ничего не пишет о своей жизни? Сомнения терзали его.

Размышления Вэньсюаня были прерваны донесшимися до него тяжелыми шагами и стуком в дверь. «Заказное!» — крикнул почтальон. Вэньсюань взял толстый конверт со множеством марок. Письмо от Шушэн. Он поставил в книге свою именную печать и поблагодарил почтальона.

Наконец-то оно пришло, долгожданное письмо, как раз в ту минуту, когда он так его ждал. Вне себя от радости, он стал целовать конверт, тихо смеялся, снова и снова перечитывал адрес. Он забыл о болезни, забыл о невзгодах. С нетерпением вскрыл конверт.

Подробное письмо! Как много она написала! Он сиял от счастья. Развернул письмо, увидел свое имя, снова сложил. Прошелся по комнате, прежде чем сесть в кресло, и принялся за чтение.

Почерк ровный, как всегда, но тон письма необычный. Она не пишет, что занята, не упоминает о делах в банке. Она изливает ему душу, жалуется на свою жизнь. Он читал затаив дыхание, слова рвали сердце на части, словно когти. Неотступно преследовала мысль, зачем она это пишет.

…Я часто страдаю из-за своего характера и причиняю страдания тем, кто меня любит. За эти годы я принесла тебе немало мучений. Я была плохой женой и очень перед тобой виновата. Иногда я испытывала укоры совести, но… не знаю, как бы это лучше сказать, чтобы ты понял… Особенно последние несколько лет я чувствовала, что мы не можем быть счастливы вместе, что нам чего-то недостает. Ты не понимал меня. Я часто сердилась, ты шел на уступки, прощал, лишь смотрел на меня умоляющим взглядом. Я боялась этого взгляда, он мне был неприятен. Но почему ты так слаб? Хоть бы раз ты отругал меня! Я испытала бы облегчение. Но ты умел лишь вздыхать, умолять, плакать. Я раскаивалась, готова была просить прощения, обещала стать лучше, но любить не могла — только жалеть…

В дверь постучали:

— Старина Ван!

Вэньсюань вздрогнул, сунул письмо в карман. Пришел Чжун.

— Ты дома, старина? Как здоровье? Выходишь гулять? — Он весело улыбался.

— Присаживайся, присаживайся, — вежливо пригласил Вэньсюань, деланно улыбаясь: мысли его были сосредоточены на письме. — Как на службе? — спросил Вэньсюань, наливая чай гостю. Он делал все через силу, перед глазами стоял образ Шушэн, ее нахмуренное лицо.

— Спасибо за чай, я только что пил, — деликатничал Чжун.

— У меня просто кипяток, выпей, если не брезгуешь. — Вэньсюань смущенно подал Чжуну чашку.

— Ладно, можно и кипяточку, — улыбнулся Чжун. — Он полезный. — Чжун отпил глоток и продолжал: — А матери нет? Как ты себя чувствуешь? — Он оглядел комнату.

— Ничего, благодарю, — улыбнулся Вэньсюань, но улыбка тут же сбежала с лица. Сердце громко стучало. Он не мог ни о чем думать, кроме письма. — Мать только что вышла, — ответил он, разумеется не сказав, что старая женщина пошла развесить белье.

— Я к тебе с радостной вестью, — проговорил Чжун. — Нам прислали нового управляющего. Хороший человек. Я вчера говорил о тебе. Он очень сочувствует и не возражает против твоего возвращения на прежнюю должность. Просил переговорить с тобой. Видишь, дружище, вот и улажен вопрос с работой.

— Да-да, — ответил Вэньсюань, равнодушно растянув губы в улыбке, не выразив никакой радости. Глаза его были устремлены в одну точку, казалось, он не слышал слов Чжуна.

— Когда выйдешь на службу? — поинтересовался Чжун, ожидавший or Вэньсюаня иной реакции. Он был уверен, что тот запрыгает от радости.

— Дня через два, спасибо тебе за заботу, — словно очнувшись, ответил Вэньсюань и опять улыбнулся из вежливости.

— Как же все-таки твое здоровье? — в третий раз спросил Чжун. — Что-нибудь беспокоит?

— Ничего, ничего, все хорошо, — рассеянно ответил Вэньсюань, размышляя, что означает это письмо. Неужели она решила?..

— Советую тебе не затягивать с выходом на работу. Не часто представляется такая возможность.

— Да-да, непременно приду, через два дня, — коротко ответил Вэньсюань.

Чжун изумленно поглядел на него: Вэньсюаня явно что-то беспокоило, но расспрашивать было неловко. Добрый старик понимал, что разговор тяготит больного, и, посидев немного, простился.

Вэньсюань его не задерживал и пошел проводить. У лестницы Чжун стал упрашивать Вэньсюаня вернуться, но тот проводил его до самого выхода.

— Ты приходи пораньше, дружище, — сказал на прощанье Чжун.

— Непременно! — Вэньсюань повернулся и быстро побежал наверх. Внезапно он наскочил на прислугу, которая несла чайник с горячей водой, вода расплескалась, брызнула ему на ногу, он даже вскрикнул. Прислуга разразилась руганью, он извинился и пошел к себе. Мысли его по-прежнему были прикованы к письму. Даже сообщение Чжуна не принесло радости. Мать еще не вернулась, и он с сильно бьющимся сердцем продолжал чтение. Руки дрожали.

…Я говорю правду, поверь мне. Жизнь наша не приносила никакой радости, и вместе мы никогда не узнаем счастья. Ты в этом не виноват, скорее я. Мы заставляем страдать друг друга, мучаем твою мать, а она мучает нас. Зачем все это нужно? Избавиться от страданий нет никакой возможности. Еще раз тебе говорю: не надо обижаться и друг друга винить. Это не судьба — обстоятельства. Я не такая, как ты и твоя мать. Мы разные люди. Мать — старая женщина, ты болен. А я молода, полна сил, я не могу влачить это жалкое существование, мириться с бесконечными ссорами, терпеть одиночество и тоску. Я стремлюсь к жизни полной, насыщенной. Я никогда не питала к тебе отвращения, старалась быть хорошей женой, заботливой матерью, делала все, чтобы дать тебе радость. Отказывала себе в удовольствиях, хотела всегда быть с тобой, оберегать тебя, утешать в трудные минуты, но у меня не хватало сил, и всякий раз я терпела поражение. Ты хорошо ко мне относился, но не понимал. Твоя мать меня ненавидит, я же просто жалею ее — с самой юности она терпела бедность и лишения и так и состарилась. Она может только готовить, стирать, убирать. Считает, что я непочтительна к ней, потому и ненавидит. Чего стоят ее разглагольствования о культуре и образовании, если сама она превратилась в прислугу, да еще плохую. До сих пор помню, с каким злорадством она заявила, что я твоя любовница.

Прости, что я так говорю о твоей матери. Я не питаю к ней дурных чувств, на ее долю выпало страданий больше, чем на мою. За что же я стану ее ненавидеть? Брачного обряда мы не совершали, значит, мать права, я тебе не жена — любовница. Я решила расстаться с тобой. Может быть, выйду замуж. Я все сделаю для твоего блага, хочу, чтобы и мать порадовалась. В общем, я не собираюсь возвращаться в твой дом и быть твоей любовницей…

Он вскрикнул, убитый горем. На лбу выступил пот. Он с трудом откашлялся, поднял письмо, которое выронил.

…Прости меня, Сюань, я не сержусь на тебя. Я много думала и решила, что ничего, кроме страданий, нас не ждет, пока мы живем вместе с твоей матерью. Расстанемся друзьями. Кто знает, быть может, когда-нибудь мы опять будем вместе. Тебе трудно, я знаю, но я не могу жить так, как жила до сих пор. Женщина рано стареет. Я не эгоистка, но хочу хоть немного радости. У меня никогда ее не было. Жизнь одна, упустишь случай, второй не представится. Я покидаю тебя ради собственного счастья, ради своего будущего. Уверена, ты поймешь и простишь меня.