Станция ВКГ функционировала в соответствии с приказами, предписывающими минимизировать биологическое загрязнение первой обнаруженной людьми инопланетной биосферы, первой обнаруженной вне Земли формы жизни. Как и на антарктических научных станциях в прошлом веке или на станциях на Марсе и Луне, все отходы либо перерабатывались, либо — как в случае со станцией «Кадмус», на которой отсутствовало оборудование, необходимое для переработки экскрементов в удобрения, — обезвоживались, упаковывались на специальной автоматической линии и складировались на поверхности в замороженном виде для последующей вывозки. С момента появления на станции первых людей накопилось уже несколько тонн таких отходов, которые хранились рядом с одним из навесов.

Командир китайского крейсера должен был понимать, что в случае уничтожения «жука» в его сторону на огромной скорости полетит облако обломков. Оборонительные лазеры не могли уничтожить все обломки до единого, и командиру следовало изменить скорость или курс корабля. Достаточно было подняться или опуститься всего на пятьдесят метров, чтобы предотвратить столкновение с грудой мусора.

Именно поэтому Чести навел бочки с тщательно упакованным дерьмом так, чтобы перекрыть возможные пути маневра китайского боевого корабля. Будто из дробовика выстрелил…

Точечные лазеры могли уничтожить лишь некоторые из замороженных пакетов, но справиться со всеми им было явно не под силу.

Каждый десятикилограммовый пакет дерьма глубокой заморозки, летящий со скоростью 4,8 километра в секунду, обладал энергией в 115,2 мегаджоулей, что было эквивалентно взрыву двадцати трех килограммов тротила.

Джефф понимал, что изобрел новейший вид оружия, но почему-то в голове его все время возникали изображения рассерженных обезьян, бросающихся дерьмом при приближении опасности.

— Попадание! — воскликнул сидевший у экрана радара пехотинец. — Проклятье! Как закувыркался! Дерьмо с цели так и сыплется!

— Точно в цель! — засмеялся Лаки.

Все пехотинцы радостно завопили и захлопали в ладоши.

— Эй! — крикнула Бэпэ. — Электромагнитный импульс распространяется в космосе со скоростью света, верно? А если через тысячу лет какой-нибудь инопланетный радиоастроном услышит нас и примет за послание братьев по разуму?

— Да, — согласился Поуп. — А сколько времени им понадобится на то, чтобы понять, что говорится в послании только: «Пригнись! В тебя летит куча дерьма!»

Хохот и крики стали еще громче. Рассерженные обезьяны…

22 октября 2067 года.

Радиорубка космического корабля США «Томас Джефферсон»;

американская геостационарная орбитальная верфь «Лагранж-3»;

15:27 по времени гринвичского меридиана.

— Господи, Кармен! — воскликнула Кэтлин в состоянии, близком к отчаянию. — Только не говори, пожалуйста, что они не желают отправить на Европу подкрепление!

Кэтлин находилась в радиорубке на борту АМ-крейсера «Томас Джефферсон», где царила полная невесомость. «Джефф» относился к тому же типу кораблей, что и погибшие недавно «Рузвельт» и «Кеннеди». Жилые модули «Томаса Джефферсона» начали набирать обороты, чтобы обеспечить искусственную гравитацию, как только морские пехотинцы прибыли на борт. Кроме того, корабль имел некие «специальные агрегаты», прикрепленные к переднему баку для хранения воды. Но радиорубка была расположена позади мостика, на центральной оси длинного корабля. Поэтому Кэтлин приходилось все время держать левую ступню в тканевой петле, прикрепленной к одной из переборок. Полковник Гарроуэй смотрела на открытый экран «манжеты», пристегнутой к ее левому предплечью. Благодаря комплексу связи, которым был оборудован «Джефферсон», Кэтлин подключилась к прямому скремблер-каналу и соединилась с офисом Кармен Фуэнтес, сенатора от штата Калифорния.

Капитан-лейтенант Джон Рейнольдс, офицер, отвечающий за средства связи корабля, благородно покинул отсек, чтобы не нарушать конфиденциальность разговора, предстоявшего полковнику Гарроуэй. Она была рада остаться в одиночестве. Кэтлин чувствовала, что в любую минуту может расплакаться или разразиться бранью. Однако она считала, что офицер, находящийся при исполнении служебных обязанностей, не должен вести себя подобным образом.

Лицо Кармен на экране было хмурым и несчастным.

— Жаль, что я не могу порадовать тебя хорошими новостями, Кэтлин, но так уж получилось. Я изо всех сил стараюсь задержать голосование, но, вероятно, в середине следующей недели будет решено не посылать подкрепление на Европу.

— Но… но разве они не понимают? Там же почти сотня наших людей! На них постоянно нападают китайцы! Черт побери, мы не можем бросить наших ребят на произвол судьбы!

— Все было гораздо проще, когда мы имели, по существу, только две партии, — ответила Кармен. — Как демократы, так и республиканцы все еще остаются в подавляющем большинстве. В общей сложности им принадлежит семьдесят одно из ста двенадцати мест в Сенате. Но теперь у нас есть либертарианцы, которые занимают девятнадцать мест. Партия зеленых владеет двенадцатью местами. Глобалистам принадлежит шесть мест. Остальные сенаторы считаются независимыми.

— И у всех свой взгляд на повестку дня, так ведь?

— Конечно. Либертарианцы, зеленые и глобалисты единогласно выступают против войны. Клянусь, что я вижу такое в первый раз за восемь лет В кои-то веки у них появилась общая точка зрения на стоящую перед ними проблему! Разумеется, все они голосуют против войны, хотя и по разным причинам. Глобалисты просто хотят, чтобы население Земли было большим, сплоченным и счастливым сообществом. Им наплевать, что планета может оказаться под властью какого-нибудь воинствующего диктатора, одержимого манией величия. Зеленые не доверяют любой крупной индустрии. Они не любят космическую технику и полагают, что мы должны сперва навести чистоту на собственной планете, а уж потом мечтать о контактах с внеземными цивилизациями. Кроме того, большинство все еще верит Женевскому отчету и считает, что нам следует объединить планету, пока мы все не погибли. А либертарианцы просто считают, что на Европе нет никаких поводов для войны. — Кармен Фуэнтес развела руками. — Итак, мы имеем сплоченный блок из тридцати семи сенаторов, которые дружно проголосуют против оказания помощи Европейской экспедиции. Им не хочется сердить Китай, потому что это может привести к вооруженному конфликту здесь, на Земле. В данном случае потребуется простое большинство голосов. Что ж, им надо найти еще двадцать сторонников. Это не сложно. По крайней мере, четверо из независимых автоматически не согласятся послать подкрепление только потому, что являются сторонниками позиции «МиР»!

— МИР?

— Мир и Радость. Любите себя, любите вашего соседа, и весь мир сразу станет лучше!

— Значит, голосование состоится? Мы не пошлем подкрепление на Европу?

Кармен покачала головой:

— Милая моя, им не трудно набрать большинство, чтобы запретить отправку помощи на Европу. Во-первых, демократы уже довольно единогласно выступают против этой экспедиции. Мы только-только вышли из войны… Мы не смеем рисковать полным уничтожением человечества из-за того, что творится у черта на куличках… И так далее, и так далее, и тому подобное. И некоторые республиканцы, которых я знаю, поддержат эту точку зрения только из доброты душевной. Пусть все видят, что сердца у них из чистого золота! Я предполагаю, что человек восемьдесят проголосуют против, тридцать — за, а пара сенаторов воздержится.

— Это больше, чем два к одному! — воскликнула шокированная Кэтлин. — Я просто не могу поверить, что Сенату так мало дела до наших людей! А главное, ведь это наши конгрессмены отправили войска на Европу!

Кармен закрыла глаза. Она выглядела невыносимо утомленной.

— Кэтлин, ты не хуже меня знаешь, что политика всегда плевать хотела на интересы конкретных людей. Политика вынуждает делать только то что выгодно. Или удобно. Возможно, когда-то, давным-давно, правительство состояло из разумных людей, принимавших разумные решения. Но теперь почти все зависит от тех, кто потратил больше денег на избирательную компанию. Кроме того, принимаются в расчет оказанные друг другу услуги. Однако нельзя сказать, что политические деятели не заботятся о людях, особенно о мужчинах и женщинах, которые служат в вооруженных силах. Будь я циничной сукой, я бы обратила твое внимание на то, что военные, как мужчины, так и женщины, принимают участие в выборах. Но все гораздо сложнее. Нам не наплевать на людей. Но система, черт побери, стала слишком большой и вышла из-под контроля. Мнение какого-то одного политического деятеля теперь не играет важной роли. С одной стороны, это даже хорошо. Контроль и равновесие. Никто из политиков больше не сможет стать демагогом или тираном. Но всякий раз, когда возникает необходимость поддержать наших военных, почему-то получается так, что практические потребности политики оказываются важнее долга и справедливости. Ситуация повторяется снова и снова.