– Ну, что же, друзья мои, – начал Борис, – когда они остались в гостиной втроем. – Вы, видимо, хотите задать мне один вопрос: когда же я вернусь к делам. Отвечаю: никогда. – Он с усмешкой посмотрел на их лица. – Переубеждать меня не надо. В сущности, зачем я вам? Вы молодые, сильные, здоровые люди. Можете сами построить свою жизнь. В то время, как я решил полностью изменить свою. А для этого я хочу использовать некоторую часть нашего общего капитала. То есть, я выхожу из игры.

– Борис, это твои деньги, – растерянно сказала Маша.

– Маша, девочка, – терпеливо начал объяснять Борис, – когда я уезжал, то думал, что еду на тот свет. Но оказалось, что я еще покопчу этот. Ты знаешь, что я все перевел на твое имя. Стало быть, теперь у меня своих денег нет, – он развел руками и засмеялся.

– Не говори ерунды, – вспыхнула Маша.

– Борис, ты все хорошо обдумал? – вступил в разговор Андрей.

– Да, я все обдумал. Считай, что у меня произошла переоценка ценностей.

– И чем же ты намерен заняться, если не секрет?

– Пока секрет. Боюсь сглазить.

– Ну, что же, – Андрей пожал плечами, – в конце концов, тебе решать; дело твое и деньги твои.

– Борька, ты скажи, что надо подписать, я подпишу, – тихо сказала Маша.

– Эй, вы чего загрустили? Я вам такое дело оставляю, причем, без всякого контроля! Все в своих руках. Живите и радуйтесь!

– Мы радуемся, – улыбнулся Андрей.

– Кстати, о радостях: когда ваша свадьба? – спросил Борис.

– Весной, – поспешно ответила Маша.

– Все-таки весной?

– Да, мы так решили.

– Андрей, а ты почему не настоял, чтобы свадьба состоялась раньше? – не унимался Борис.

– Маша так хочет, было бы нехорошо по отношению к ней, к ее убеждениям давить…

– Ну, весной, так весной! Ладно, ребята, глядите веселей!

Счастливые люди слепы и, по-своему, эгоистичны. Борис был счастлив. Может быть. Поэтому он не замечал Машиной грусти и безразличия Андрея. Если бы заметил, то, наверное, нашел бы слова, убедил бы, ускорил свадьбу, заставил бы двух не любящих друг друга людей, спать в одной постели. Но он не заметил, не придал значения тому, что Андрей ни разу не взял Машу за руку, а она ни разу не улыбнулась ему той загадочной улыбкой, которой умеют улыбаться только влюбленные женщины и только для своих мужчин.

Борис думал о том, как бы поскорее пробежали эти дни: уедут Маша и Андрей, вернется Рита, он примется за осуществление своего плана, перестанет заниматься ненужной суетой, а станет делать только важные для него дела. А пока он изо всех сил изображал рачительного хозяина, закатывал обеды, ездил на экскурсии, был словоохотлив, блистал остроумием, лучился довольством.

Новогоднюю ночь они провели все вместе. Получился тихий семейный ужин при свечах. На следующий день Андрей и Маша улетели. Борис даже проводил их до Аэропорта. Возвращаясь, они с Францем пели хором рождественские песенки.

Отец поговорил с Ритиным лечащим врачом и остался доволен. Дочь действительно изменилась в лучшую сторону, была весела, только жаловалась, что очень соскучилась. Доктор Росс поведал Соболеву старшему, что у Риты завелся подопечный, какой-то русский, видимо действительно серьезно больной человек. Так вот, доктор считает, что благодаря этому русскому, точнее, той заботе, которую девушка проявила по отношению к нему, ей удалось избавиться от депрессии.

– Давно известный в лечебной практике феномен, – объяснил доктор Росс, – больной забывает о своих несчастьях, помогая другому больному.

– Хм, – Соболев старший задумался, – влюбленность тоже может излечить депрессию, насколько мне известно.

– Любовь вообще побеждает все! – философски заметил доктор.

– Возможно, – ответил Соболев. Он не решился расспрашивать дочь об этом русском, надеясь, что она сама расскажет.

Он спросил, хочет ли Рита в Лондон. О, да, она очень хотела в Лондон! Во-первых, ей безумно надоела клиника, во-вторых, в Лондоне жили их старые друзья, а так же, Рита надеялась встретиться с кем-нибудь из однокашников. Соболев понял, что о влюбленности пока речи нет.

В Лондоне они провели довольно веселую неделю. Рита все время где-то пропадала с друзьями, успевая, при этом, водить отца на театральные премьеры, в какие-то никому не ведомые галереи и чопорные английские музеи.

Соболев старший немного успокоился. Так как Рита не заговаривала о возвращении в Москву, он предложил ей остаться в Англии.

– Может быть, тебе имеет смысл попробовать себя в искусстве? – спросил он Риту.

– Боюсь, что у меня нет никаких особых талантов, – смеясь, ответила дочь.

– Ну, не знаю. У тебя есть чутье на настоящее. Что касается выбора, тут ты всегда безупречна. Займись модой. Я знаю, у твоих друзей есть маленькое ателье, я мог бы вложить деньги…

– Папа, ты шутишь! – Рита расхохоталась, – мои друзья шьют исключительно для панков! Хороша же я буду в их тусовке. Быть спонсором модельного агентства и заниматься модой – это совсем разные вещи.

– Хорошо, хорошо, оставим этот разговор, – согласился отец.

Они бродили по узким улочкам старого города, захаживали в магазинчики, торгующие всякой всячиной, то и дело сталкивались с вездесущими японскими туристами, оснащенными мощными камерами. Сполохи вспышек были подобны фейерверкам; взрывались петарды, лопались в небе разноцветными огнями, и каждая искорка хотела быть похожей на Рождественскую звезду.

Вечером, сидя с друзьями у камина, Соболев старший вспоминал прошедший день, перебирая детали, маленькие события, слова и жесты. Слушал комплименты, расточаемые в адрес дочери, добродушной английской четой. Их взрослые дети, прихватив Риту, веселились где-то в злачных местах, это радовало Соболева, потому что дочь становилась похожей на своих сверстников.

Дочь не вспоминала о своей прежней работе. Только один раз спросила: как там ее команда. Соболев осторожно принялся рассказывать, что без Риты рейтинг программы упал, и ее пришлось временно закрыть. Но Рита отнеслась к сообщению отца равнодушно, словно программа никогда не имела к ней никакого отношения.

Для отца, для своих и его друзей Рита накупила множество подарков. И очень радовалась, когда видела, что подарок пришелся по душе. Однажды она затащила отца в спортивный магазин и долго выбирала для себя лыжный костюм. Помимо костюма она купила мужской комплект: лыжная шапочка, шарф и перчатки.

– Чем собираешься заняться после моего отъезда? – спросил отец.

– Я обещала одному человеку, что научу его спускаться с гор, – задумчиво сказала Рита.

– Это для него? – Соболев кивнул на шапочку.

– Да.

– Старый знакомый?

– Ты его знаешь, – ответила дочь.

– И кто же он?

– Шахматов.

Впервые с момента своей встречи с дочерью, Соболев напрягся.

– Пап, что такое? – Рита всегда чувствовала изменение в поведении отца.

– Да, так… в общем, не самое лучшее знакомство, я бы сказал.

– Ах, при чем здесь все ваши старые счеты! – в сердцах ответила Рита, – человек очень болен, перед этим все отступает, это все меняет, в том числе и самого человека.

Соболев, наконец, узнал, кто был Ритиным подопечным. Правда, это знание не обрадовало его.

– Хм, возможно, ты права, – согласился он. – Но, все же, я попросил бы тебя не обольщаться и быть поосторожнее с такими людьми, как Шахматов.

– Пап, я уже взрослая! – отрезала Рита.

– Конечно, – вздохнул отец.

Неприязнь Соболева старшего по отношению к Борису была скорее интуитивного, а значит, метафизического порядка. То есть она ни на чем не основывалась. Более того, Соболев раньше даже приятельствовал с Шахматовым. До недавнего времени у них были кое-какие общие дела. Правда, приятельство постепенно сошло на нет; и у Соболева осталось ощущение, что Борис Петрович из тех людей, которые, видя цель, не видят препятствий, а потому не останавливаются ни перед чем.