— Может, ты еще передумаешь, отец? — осторожно спросила Оливия, с облегчением убирая прибор для измерения давления. — Или это из-за Витора и ты не хочешь с ним работать?

— Нет, я не передумаю, дочка. Что касается Витора, то вопрос этот не так прост. Он принял неверное решение, а вот уволил меня практически Гаспар. И это обидно. Ведь я ему помогал строить эту империю, а теперь только попытался предостеречь от ошибок. Он еще не понял, что натворил, отстранившись от дел. Изабел права: вся моя преданность, добросовестность гроша ломаного не стоят… Единственное, что меня сейчас волнует, — как я скажу Изабел, что стал безработным… Ты представляешь, что меня ждет?

На лице Бонфиня изобразилось страдание, он уже предчувствовал истерику, которую закатит ему жена.

— Ну покричит немного, потом успокоится, — философски заметила Оливия. — В первый раз, что ли? Но сначала поговорю с ней я. Подготовлю почву. А пока почему бы нам не пообедать вместе?

Потом можем по городу прокатиться. Заедем в какой-нибудь бар, посидим. Как врач я тебе позволяю немножко гульнуть, — продолжала Оливия, — ты слегка расслабишься, и разговор с сеньорой Изабел не будет тебе казаться таким страшным.

Глаза Оливии смеялись, и Бонфинь благодарно улыбнулся дочери.

— Хоть я и безработный, — сказал он, — но заплатить за обед с хорошенькой девушкой пока в состоянии.

Ни Оливия, ни Бонфинь не подозревали, что у Изабел возникли свои непредвиденные осложнения. Едва она успела проводить Фреда, как Жанаина доложила, что внизу ее спрашивает какая-то женщина. Изабел распорядилась проводить эту женщину к ней наверх, потому что как раз раздался телефонный звонок. Жанаина привела ее. И кого же увидела Изабел? Илду, свою кузину!

— Что ты делаешь в моем доме? Кто тебе позволил приходить ко мне? — со свойственной ей импульсивностью накинулась на гостью Изабел.

Она не видела кузину уже много лет и не собиралась ее видеть никогда в жизни! Утвердившись в Форталезе в качестве донны из высшего света, Изабел покончила со своим прошлым раз и навсегда! И вот нате вам! Прошлое тут как тут!

— Тебе, однако, повезло, Красотка! — нимало не смущаясь горячей родственной встречей, заговорила Илда. Уж кто-кто, а она прекрасно знала темперамент Изабел, но и ее отходчивое сердце тоже. — Живешь ты шикарно, да и выглядишь неплохо. А видишь, как я постарела?

Илда в самом деле выглядела неважно, и, если бы речь шла не о престиже, Изабел, пожалуй, пожалела бы ее.

— Я пришла к тебе, Красотка, только потому, что оказалась в совершенно отчаянном положении. Два года назад я потеряла мужа.

— И думаешь найти его здесь? — съязвила Изабел.

— Он умер, — серьезно ответила Илда, — а я осталась с пустыми руками. Пошла работать горничной, но никак не могу найти себе приличное место. Может, ты мне поможешь, у тебя, похоже, большие связи!

— Да как тебе в голову такое пришло? — разъярилась Изабел. — Как ты себе это представляешь? Я звоню своим приятельницам, благородным дамам, и спрашиваю: не найдется ли у вас места горничной для моей кузины? Что они обо мне подумают? Да ты без ножа меня зарезать хочешь! Сейчас же вон из моего дома, и чтобы о тебе больше ни слуху ни духу!

— Ты всегда была как кипяток, Красотка, — не отступалась от своего Илда. — Ты вспомни, что когда-то и ты сидела на мели и я, а не кто другой, нашла тебе место горничной у Бонфиней, там ты и познакомилась со своим будущим супругом, я тебе и платье бесплатно сшила для свадьбы.

— Не платье, а уродство! — попрекнула Изабел. — И не зови меня больше Красоткой. Что еще за фамильярности!

— Я ведь что подумала: поживу какое-то время у тебя, потом хорошее место найду, пристроюсь… На последние деньги билет купила! Ты только представь себе, на старости лет остаться без денег, без крова! — Илда заплакала.

Изабел уже было жаль ее, но она никак не могла придумать, как же ей с честью выйти из этого дурацкого положения.

— Понимаешь, в этом доме никто не знает о горничной Красотке. Бонфинь даже детям не рассказывал. И жестокая вовсе не я, а общество. Мне не простят моего прошлого. А если мне в жизни повезло, то я же в этом не виновата!

— Да никто ничего не узнает! — уговаривала кузину Илда. — Оставь меня у себя, а я оплачу кров и стол работой — дом у тебя будет сверкать, как стеклышко, обещаю!

Изабел начала было возражать: да разве можно нанимать в горничные собственную кузину? Ей уже мерещились разоблачительные заголовки: «Известная своей благотворительной деятельностью Изабел Бонфинь облагодетельствовала и свою кузину тряпкой и шваброй, сделав прислугой в собственном доме…»

Но вдруг Изабел замолчала: ей в голову пришла счастливая мысль. Она достала из гардероба отлично сшитое строгое и скромное платье.

— Ну-ка примерь, — распорядилась она.

— Что это ты придумала? — спросила Илда, переодеваясь.

— Сейчас все знаешь. — пообещала Изабел.

Когда Бонфинь с Оливией вернулись домой, час был уже довольно поздний, и надо сказать, что Бонфинь был крепко навеселе, чего с ним не случалось уже давным-давно. Подвел его коктейль, который он все попивал для храбрости, готовясь сообщить своей дорогой супруге, что семья отныне по его вине будет терпеть лишения.

Встретила их заплаканная Жанаина, и с Бонфиня сразу слетела половина хмеля: неужели дурная весть уже донеслась до его дома и в нем уже воцарился траур?

— Может, мы лучше дадим Изабел телеграмму? — заплетающимся языком спросил он Оливию.

— Какую? — поинтересовалась Оливия. — Что ты просишь уволить тебя с поста ее мужа тоже? Объявляешь этакое всеобщее увольнение, да?

— Я уже чувствую, как меня распинают, — бормотал Бонфинь, — в голову вонзаются шипы тернового венца, в ладони — гвозди. Ты видишь, Жанаина уже плачет. О чем ты плачешь, Жанаина?

— Хозяйка взяла мне начальницу, — всхлипнула Жанаина, — немку Хильдегарду. Она теперь у нас в экономках…

Оливия и Бонфинь переглянулись — за время их отсутствия домашняя фирма существенно расширила штат, но, очевидно, придется произвести сокращения…

Чтобы Бонфинь не вернулся к ужину, такого еще не бывало, и встречать его вышли все: и Пессоа, и Адреалина, и конечно же грозная Изабел.

— Я тут истерзалась вся, — начала Изабел, упирая руки в бока, — а он там пьет, да еще в компании собственной дочери! — удивленно прибавила она, переведя взгляд на Оливию.

— Я подал заявление об уходе, Изабел. Твой муж теперь безработный, — разом сжег все свои корабли Бонфинь и приготовился к буре.

— Это правда, Оливия, или он болтает спьяну? — попросила Изабел подтверждения у дочери, но лицо у нее уже начало наливаться краской.

— Правда, мама, — ответила Оливия. — Что с тобой, что? — стала спрашивать она у матери, видя, как та меняется в лице.

— Ну ты даешь, отец! — вступил в разговор Пессоа. — Наконец-то ты поступил как настоящий мужчина! Черт с ней, с этой поганой фирмой!

— Здорово! Мы организуем рок-ансамбль, — одобрила решение Бонфиня Адреалина, — будем играть на улицах. Вы, Бонфинь, будете ударником, у вас здорово получится. Мы с Пессоа будем играть на гитарах, а Оливия, если захочет, на контрабасе…

Лицо Изабел все краснело и краснело, но стояла она молча, и Оливия со все возрастающей тревогой посматривала на нее.

— Сейчас пройдет, мама, только не позволяй себе волноваться! Сейчас все пройдет, — повторяла она.

Изабел воздела руки к небу, домашние не без опасения уставились на нее.

— Господи! — громко провозгласила она. — Благодарю тебя! Наконец-то иго Веласкесов пало! Посмотрите на своего отца, дети, сегодня он освободился от рабства!

Растерянный, растроганный до слез, Бонфинь стоял в окружении своего семейства, которое искренне за него радовалось. Какие упреки! Огорчения! Слезы! Все были полны самых радужных проектов.

— Что бы ни случилось, я с тобой, — энергично заявила Изабел. — Я сделала кое-какие сбережения, мы поставим ларек и будем торговать сладостями. Начнем с нуля, как Гаспар, а потом у тебя будут свои верфи и ты будешь экспортировать лангустов.