— Я чувствую в тебе ее с-споры, — прошипел скал'тум, возвышаясь над ним.

Рокингема вырвало прямо в сорняки.

Жонглер пошел за странной женщиной. Она привела его в комнату, далеко не самую лучшую, стоившую всего шестнадцать медяков. Было темно, и служанка зажгла фитиль. При свете комнатка не стала уютнее. Стены давно следовало покрасить, а единственная кровать, похоже, являлась прибежищем для горстки мотыльков, бросившихся на свет лампы. Кроме кровати здесь имелся покрытый пятнами шкаф из кедра, стоявший чуть в стороне. Эр'рил подошел к нему и открыл одну дверцу. Наружу вылетело облако пыли и еще одна стайка мотыльков. Шкаф был пустым.

В комнате сильно пахло старым воском и немытыми телами, ее не мешало бы проветрить. Но единственное узкое окно, выходящее во двор, было замазано краской и не открывалось. В трех этажах внизу, во дворе, слышались громкие голоса и стук копыт. Пожар в саду переполошил весь город. Но его пожар не волновал.

Жонглер вложил служанке монетку в руку, и та выскользнула из комнаты. Затем закрыл дверь на щеколду и подождал, пока стихнут шаги. Других шагов, приближающихся к двери, он не услышал. Убедившись в том, что их никто не подслушивает, повернулся к женщине-барду. Она поставила свою сумку у изножья кровати, а лютню в футляре держала в руке и с ней вместе тихо опустилась на мятое покрывало. Лютнистка слегка повернула голову, и ее прямые светлые волосы рассыпались, обрамляя лицо, словно занавес сцену.

— Имя, которое ты произнесла… Эр'рил, — сказал он, пытаясь сразу разобраться в ситуации. — Почему ты меня так назвала?

— Но это же твое имя, разве не так?

Женщина, миниатюрная и крошечная, точно ребенок, осторожно положила лютню рядом с собой, но руки с нее не убрала.

Не обращая внимания на ее вопрос, он спросил:

— А ты кто такая?

— Я Ни'лан, из Лок'ай'херы, — кратко ответила она и подняла на него глаза в надежде, что он узнает имя.

Лок'ай'хера? Почему это название кажется ему знакомым? Жонглер попытался вспомнить, но не смог, за свои странствия он побывал в невероятном количестве городов и деревень.

— Где это?

Женщина отодвинулась от него и словно ушла в себя. Потом достала лютню из футляра, и снова ему показалось, что красное дерево, когда на него упал свет, зажило собственной жизнью.

— Как же быстро ты забыл, Эр'рил из Станди, — прошептала она, глядя на лютню.

Он вздохнул, ему надоели эти игры.

— Никто не называл меня этим именем сотни зим. Тот человек давно умер.

Он подошел к окну и отодвинул ветхую занавеску. Мужчины с факелами толпились во дворе. У многих в руках были ведра и лопаты. Подъехал фургон, и мужчины забрались в него. Двух тягловых лошадей пришлось хлестать бичами, чтобы они сдвинули с места такой груз. Фургон медленно покатил в сторону дороги. На западе оранжевое сияние заката заливало предгорья.

Неожиданно он вздрогнул, вспомнив, как в последний раз так же стоял у окна в той проклятой долине. Потом увидел пожары, бушевавшие среди холмов.

— Зачем ты меня искала? — спросил он, не оборачиваясь.

В стекле он видел отражение женщины-барда, которая сидела на кровати, опустив голову, и перебирала струны лютни. Одинокие ноты смягчили неприятную атмосферу, воцарившуюся в комнате.

— Потому что мы последние.

Ее музыка уводила его воображение из этой комнаты куда-то вдаль.

— В каком смысле — последние? — пробормотал он, повернувшись к ней.

— Мы — последний шепот силы из далекого прошлого, силы Чи.

Жонглер нахмурился. Он возненавидел имя бога, бросившего Аласею на растерзание гал'готалам.

— У меня нет этой силы, — сказал он жестко.

Она склонила голову набок, и волосы полностью закрыли ее маленькое лицо.

— Ты прожил пять веков и все еще сомневаешься в своей силе?

— Это сделал мой брат.

— Шоркан, — прошептала она.

Эр'рил едва заметно вздрогнул, когда она произнесла это имя. Затем, приподняв одну бровь, внимательно посмотрел на женщину.

— Откуда ты так много знаешь обо мне?

— Я изучала древние истории. — Тонким, изящным пальцем она убрала с лица прядь волос, и он увидел один фиалковый глаз. — И знаю древние слова: «Трое станут одним, и Книга будет связана».

— Старые слова из давно забытых времен.

Она прищурилась:

— Ты уже не похож на человека из тех историй. Тот человек спас Книгу и защитил ее. Он путешествовал по стране, пытался поднять восстание против Верховного Повелителя Гал'готы. Говорят, он все еще не оставил надежды сокрушить его.

— Я же сказал, это старые истории.

— Нет, это одна история. — Она убрала палец, и волосы снова закрыли лицо. — И она продолжается по сей день.

Эр'рил сел на подоконник.

— Как ты меня узнала?

Она погладила лютню у себя на коленях и тронула струну:

— Музыка.

— Что? Какое отношение твоя лютня имеет ко всему этому?

Она снова погладила лютню кончиком пальца.

— За Зубами, в глубине Западных Пределов когда-то стояла древняя роща деревьев коа'кона. Ты ведь знаешь о них — о волшебных деревьях коа'кона. Или забыл и про них?

— Я помню одно такое дерево, оно росло в центре долины А'лоа. — Он мысленно представил, как вечернее солнце просвечивает сквозь усталые ветви одинокого дерева коа'кона и его цветы в закатных лучах кажутся сапфировыми. — Оно выросло выше всех шпилей города.

Ни'лан выпрямилась на кровати, и впервые за все время он увидел ее лицо. В голосе и глазах неожиданно появилась тоска.

— Оно по-прежнему цветет?

— Нет. Когда я видел его в прошлый раз, корни сгнили из-за морской соли. — Эр'рил заметил, что его слова больно ранили ее. — Думаю, оно погибло, — мягко проговорил он.

По щеке Ни'лан скатилась слеза. Она продолжила, и ее голос наполнила печаль.

— Та роща называлась Лок'ай'хера, Сердце Леса. Она…

Эр'рил вскочил на ноги, неожиданно вспомнив все! Как река, хлынувшая на берег во время наводнения, к нему вернулась память. Лок'ай'хера! Он вспомнил отца, как тот курил трубку за кухонным столом, потирая рукой полный живот. Картина была такой ясной и четкой, что от волнения у него задрожали ноги. Вспомнил паутину кровеносных сосудов на носу отца и его свистящее дыхание, когда он затягивался трубкой, скрип стула на деревянном полу.

— Мой отец… — пробормотал он, — однажды рассказал мне, как в юности побывал в таком месте. Я всегда думал, что это сказки. Он говорил про нимф, чьими мужьями были духи деревьев, волков ростом с крупного мужчину и деревья со стволами толстыми, как дом.

— Лок'ай'хера не сказка. Это была моя родина.

Эр'рил замер, представив собственный дом. Воспоминания об отце вызвали в его памяти целую вереницу старых образов, картины, которые он так старательно пытался забыть: они с братом играют в прятки в поле; праздник урожая, когда он впервые поцеловал девушку; ему тогда казалось, будто долине нет конца и края.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Что случилось с твоим домом?

У нее поникли плечи.

— Это длинная история о временах еще до того, как твой народ появился на этих землях. На наши волшебные деревья было наложено проклятие злым народом под названием элв'ины.

Ни'лан ушла в себя и словно покинула грязную комнату. Эр'рил уловил в голосе старую боль, которая жила в ее сердце.

— Ты сказала: элв'ины, — проговорил он, — я слышал истории про призраков с серебряными волосами. Я думал, что они существа из мифов.

— Время превращает любую правду в мифы. — Она подняла на него глаза и снова опустила голову. — Ты лучше других должен это знать, Эр'рил из Станди. Для большинства людей сегодня ты — миф.

Эр'рил молчал.

А она продолжила свой рассказ:

— Невозможно сосчитать, сколько лет мы искали способ спасти наши деревья от смерти. Но болезнь, древнее проклятие элв'инов, распространялась. Листья рассыпались в пыль прямо у нас в руках, ветви провисали под тяжестью личинок. Наш могущественный дом, древний лес, превратился всего лишь в несколько деревьев коа'кона. Но и им суждено было умереть. А потом пришел маг из вашего народа и сохранил последние деревья при помощи благословения Чи. Когда же сила Чи покинула эти земли, болезнь вернулась. Наши дома снова стали умирать. На деревьях, которые цвели с незапамятных времен, исчезли цветы. Крепкие ветви склонились к земле. И вместе с деревьями умирает наш народ.