Янсенисты оказались в очень сложном положении: они не хотели рвать ни с Церковью, ни с двором и тоже одобрили буллу… утверждая, что пять заклейменных положений были взяты не из текста «Августина». Противники возражали, что если их и не было там «в прямом смысле слова», они тем не менее выражали дух этого произведения. Столкновение оказалось очень серьезным, хотя и не казалось таковым, и длилось бесконечно. Мазарини принял решение покончить с этим, тем более что его выводили из себя кардинал де Рец и его сподвижники, поддерживавшие янсенистов, и госпожа де Лонгвилль с «остатками Фронды», сблизившиеся с Пор-Роялем, и Паскаль, выпустивший свои «Письма к Провинциалу», где серьезное проглядывало сквозь едкую сатиру и где бичевалась мораль казуистов иезуитов.

Мазарини собрал в Лувре ассамблею епископов, приказав им выработать текст, одобряющий буллу. Сначала, в сентябре 1660 года, комиссия изучила «Письма к Провинциалу», заклеймила их, после чего палач сжег «приговоренного». На Ассамблее духовенства Франции король заявил, что необходимо завершить это дело. Два месяца спустя (Мазарини тяжело болел, но сохранял ясность ума и чувств) Ассамблея составила текст «Формуляра», под которым должны были подписаться представители духовенства. «Формуляр» клеймил все пять положений якобы из «Августина», заявляя, что автор не понял истинного учения святого Августина. Этот текст больше столетия смущал сознание многих священников Франции.

Тогда же начались так называемые «великие гонения». Настоятельницы обоих монастырей Пор-Рояля получили приказ отослать пансионерок, послушниц и просительниц и больше никого не принимать; в конце концов «наставники» и «отшельники» удалились. Мазарини мог умереть спокойно: теперь он был уверен, что его крестник продолжит — и как энергично! — великую «чистку», которую он начал. Для них обоих янсенизм сводился к политической проблеме, следовательно, речь шла об уничтожении секты, партии или скрытого заговора. Но дело было далеко не кончено.

Близкие к янсенистам старинные враги Ришелье и Мазарини — «партия благочестивых» — по-прежнему сохраняли влияние в разных местах, оставаясь почти неуловимыми.

В течение всего XVII века, особенно в период с 1630 по 1670 год, «благочестивых» чаще упоминали в неблагоприятном для них контексте, чему они были обязаны своим немногословием, тайной Деятельностью и происпанским настроением. Ришелье метал в их адрес громы и молнии, у Мазарини они вызывали простое недоверие.

Сыновья или внуки надменной и суровой Контрреформы, выходцы из какой-нибудь старинной семьи, сторонницы Лиги, «благочестивые» отличались показной набожностью, приверженностью к милосердию и покаянию, любовью к монастырям, ненавистью к гугенотам и способностью незаметно просачиваться в семьи и государственные учреждения. Главные «благочестивые» составляли тайный костяк Общества Святых Даров, к которому принадлежали Венсан де Поль, Ванта-дур, Шомберг, Олье, Конти, Боссюэ, Ламуаньон («глава»), д'Агессо, отец Сюффрен и аббат Гринь-ян. Они руководили работой небольших групп, связанных только с парижским центром и чаще всего даже не знавших друг о друге. Во время Фронды и после нее они помогали бедным, активно боролись с дурными нравами, союзами подмастерьев, протестантами, иногда с евреями и, с трудом скрывая ненависть, нападали на политику Мазарини, в основном на союз его с Кромвелем. «Благочестивые» проникли в недавно созданные приютские учреждения, они входили в янсенистские общества (и в общества их противников), часто участвовали во фрондерских выступлениях. Они так умело путали следы, что часто невозможно было понять, в какое именно общество входит тот или иной святоша. Точно известно одно: объединяли всех святош происпанские настроения, но не только они,

«Пошарив» в этом «тумане», Даниэль Дессер «выудил» «благочестивых» вокруг Фуке: его жену, семью его жены, его друзей (в том числе Севи-нье), его окружение, возможно, его самого. Возможно, что причиной ареста и заключения Фуке в тюрьму, если исключить ревность и зависть к нему Кольбера, было желание осудить в его лице «партию благочестивых», которых Кольбер в письмах к Мазарини приравнивает к «неблагонамеренным».

Случилось так, что «партия благочестивых» обнаружила себя некоторыми неосторожными поступками: Конти превратился в ханжу, Мсье впал в крайнюю набожность, нунций Баньи задумал — весьма неосторожно — открыть в Риме отделения Общества Святых Даров (1658 год). Отличилась и провинция: в 1656 году в Бордо многие женщины и девушки по подозрению в дурном поведении были заключены в монастырь. Год спустя этому примеру едва не последовали в Блуа, но, к счастью, эшевены уладили дело. Худшее произошло в Казне, в 1660 году: два пасквиля разоблачали «скандал в Эрмитаже», состоявший, кажется, в сумасбродствах известных «братьев», таких, как Берньер и Лувиньи. В мистических этих сочинениях Общество Святых Даров открыто называлось вслух, разоблачалась его тайная деятельность.

Мазарини, прекрасно информированный и не доверявший набожности (иногда чрезмерной) королевы, воспользовался ситуацией (прелаты Казна и Руана прислали разоблачительные доносы), чтобы в декабре 1660 года добиться от парламента полного запрета подобной деятельности… не упоминая при этом Общество Святых Даров. Благодаря этому Общество, покровительствуемое Ламуаньоном, упорно, в течение многих лет, продолжало действовать. Только заключение всеобщего мира лишило Общество возможности и предлога действовать происпански, тем более что начало правления молодого короля было отмечено языческими развлечениями. В подобной атмосфере набожность могла показаться старомодной. Все это не помешало Ги Патену, врачу, человеку умному и желчному, написать в конце 1660 года, после появления каэнских пасквилей: «Париж полон фальшивыми пророками. […] У нас есть фарисеи, мошенники и даже религиозные жулики. […] Никто больше не живет религией и монашеством, в обществе так мало милосердия. Все эти люди пользуются именем Господа, чтобы делать свои дела и обманывать всех. Религия — огромное покрывало для мошенников».

Несколько позже тот же Ги Патен напишет, что Общество Святых Даров «собирается ввести Инквизицию»(!), а пока «сует нос в дела правительства и двора». Как не вспомнить Тартюфа — именно в 1665 году Людовик XIV окончательно упразднил Общество (некоторое время оно просуществует тайно). Утрированное и слишком злое свидетельство Ги Патена тем не менее передает усталость парижского общества от чрезмерной набожности и тайных происков «партии благочестивых». Возможно, это была всего лишь видимость, ожидание момента, когда каждый сможет наброситься на протестантов?

Протестанты прекрасно понимали, что их религиозное выживание зависит от короля; собственные интересы, чувства и мораль побуждали их к верности. В силу этого они никогда не доставляли хлопот Мазарини, как и Людовику XIV в начале его правления. Процитируем никогда раньше не цитировавшиеся слова короля из его «Мемуаров за 1661 год»: «…возможно, протестанты во многом были правы…», в том числе в том, что говорили о дурных нравах, невежестве, роскоши и разврате «лиц духовного звания прошлого века». Мудрый Мазарини никого и ничего не разоблачал, утверждая, что «маленькое стадо» хранит верность, и ничего в принципе не писал о гугенотах.

В 1643 году Мазарини мудро возобновил Нантский эдикт Генриха IV, просто подтвердив его королевским указом. Девять лет спустя, в мае 1652 года, то есть в разгар Фронды, он подтвердил свою приязнь к гугенотам: «Наши подданные-протестанты дали нам доказательства своей верности, в том числе и в нынешней ситуации, чем мы очень довольны». Спустя еще семь лет, во время синода протестантских Церквей в Лудене (он был последним), кардинал писал: «Заверяю вас в своем уважении, вы добрые и верные слуги короля». В первое время Людовик говорил тем же языком, но постепенно перешел к подавлению гугенотов, побуждаемый своим благочестием, иезуитами, католической Церковью и придворными юристами. Протестантам следовало готовиться к неприятностям: Ассамблеи духовенства Франции не упускали случая напомнить, что Нантский эдикт был временной мерой, и клеймили «злосчастную свободу совести, разрушающую свободу детей Господа». Триста лет спустя подобное утверждение кажется странным.