Казалось, что наступает спокойствие. Оно продлилось несколько месяцев. Что было потом — другая история.

Я в нерешительности останавливаюсь перед тем, что мне предстоит рассказать: бурный океан интриг, низости, беспорядки, неразбериха, вооруженные бунты — и все это в то время, когда продолжается война с Испанией и на несчастное королевство — к счастью, не на все — обрушиваются голод, эпидемии, чума и солдатня. Что главное? Какой взгляд на события выбрать?

Посмотрим на события глазами Мазарини, королевы и юного короля, для которых местные события, даже серьезные, всего лишь перипетии, поскольку первостепенными остаются интересы королевства. Череда дней отмечена четырьмя событиями.

Первое случилось 16 января 1650 года — арест Конде (важен только он), его брата Конти и зятя Лонгвилля. Сенсация, весьма рискованная для Мазарини. Париж аплодирует.

Второе — их освобождение год спустя самим Мазарини, уезжающим в изгнание в немецкие земли. Париж аплодирует, но не более того.

Третьему, гораздо более серьезному событию, которое произошло 7 сентября 1651 года, Париж радостно рукоплескал: королю исполнилось четырнадцать лет, он стал совершеннолетним, и парламент, как и полагалось, объявил об этом с величайшей торжественностью. Главной подоплекой всеобщего ликования было окончание регентства: теперь король сам принимает решения и подписывает указы (конечно, ради соблюдения приличий, он просил мать помогать ему). Неповоротливый, громоздкий Регентский совет распущен. Гастон более не главный наместник, он вновь становится просто' Мсье, а регентша — королева-мать — возвращает себе всю полноту власти, конечно, под началом сына. В сей торжественный день отсутствует недовольный Конде: он у зятя в Три, что в Вексене. В глазах юного короля и его матери такое поведение выглядит неразумным и непростительным. Мазарини не смел и надеяться, что Конде избавит его от своего присутствия, что добавило удовольствия к его радости по поводу наступления совершеннолетия короля. А принц отправляется на юг, ближе к мятежникам и к Испании, где своим появлением практически провоцирует вооруженный мятеж, практически готовый разгореться сразу в нескольких местах.

Последним важным событием было возвращение Мазарини в январе 1652 года, в разгар гражданской войны. Он присоединился к королевской семье в Пуатье, где она укрывалась, переезжая вместе с ней с места на место, энергично и ловко участвуя в последних схватках в абсурдной войне, в которой противостояли друг Аругу Конде и Тюренн. Когда были разбиты мятежные принцы, а Мазарини сошел в августе со сцены, король смог с триумфом вернуться в Париж 21 октября 1652 года под приветственные возгласы ликующего народа… так же три месяца спустя встречали Мазарини.

Итак, Фронда была практически уничтожена, очаги сопротивления тлели лишь в непокорной Гиени. Однако в период с 1653 по 1661 год Франция не выглядит страной, в которой царят всеобщий мир и порядок, страной торжествующего абсолютизма.

Так в общих чертах выглядят сорок с лишним месяцев, в период с весны 1649 по зиму 1652/53 года. Мы не станем подробно рассказывать о каждом из них — это было бы скучно, да и невозможно (свидетельства противоречивы, было слишком много интриг), однако следует, с одной стороны, выделить роль, которую играла вечно мятежная провинция, и с другой — рассмотреть причины и значение поездок королевы и двора, исследовать причины их победы. Наконец, мы не можем забыть об огромной массе французов — почти девять десятых населения страны, которые никогда не примыкали к фрондерам, не проявляли недовольства, но жили и страдали в те трудные годы. Даже если они не решали непосредственно судьбу королевства, они его кормили и мужественно поддерживали, страдая от опасностей, разгула стихии, эпидемий. Мы уделим этим людям подобающее внимание.

Уже давно многие провинции, раздавленные налогами (так они говорили) и разъяренные появлением все новых королевских чиновников, особенно из финансового ведомства, и интендантов, шумно и даже неистово выражали свое недовольство.

Можно было не опасаться коротких и яростных бунтов в провинциях: Ришелье навел порядок в самых дерзких, в том числе в Перигоре и Нормандии, в других бунтари быстро отвлекались на полевые работы, по мере необходимости их «подталкивали» несколько рот стрелков. Ситуация стала привычной…

В городах возникали другие проблемы (особенно в некоторых): они были окружены стенами, и солдаты либо восставшие могли там «окопаться». Объединение сельских и городских жителей могло создать серьезную проблему, но это случалось крайне редко.

На таком фоне парижские волнения — с баррикадами при осаде столицы — не могли не найти отклика, чему через коллег в провинциях способствовали парижские парламентарии. Чаще Других бунтовали города на юге страны, особенно в Бордо. Город, подверженный испанскому влиянию, самый беспокойный в королевстве, пришлось трижды брать в осаду. Не утруждая себя придумыванием нового термина вместо слова «Фронда», Порассуждаем о «провинциальных фрондах». Много чести называть «фрондами» выступления, мятежи и бунты, ни длительность, ни размах, ни причины которых не представляли опасности для государства, даже если они и усиливали разногласия между главными действующими лицами: Мазарини, Конде, Парижем и королем Испании (исключение, пожалуй, составлял Бордо).

Итак, отбросим термин «фрондер»: речь шла о продолжении старых разногласий, приводивших порой к острым конфликтам, между старыми и новыми чиновниками, интендантами и губернаторами, сборщиками налогов и их жертвами, случайными и нет. Все это происходило в атмосфере ослабленной власти меньшинства, управляемого итальянцем. Отсюда вывод: Франция была соединением плохо уживавшихся друг с другом провинций, герцогств, графств, поместий, управляемых важными вельможами, окруженными множеством личных сторонников. Все они были вассалами — не всегда верными — короля, личности одновременно мистической и священной, которую весь народ религиозно почитал, хотя каждый француз оставался при этом гражданином своей провинции, своего «края».

Провинциальная Фронда или то, что называют этим словом, является в общем и целом естественным выражением старинной раздробленной Франции, которую Людовик XIV и его министры попытаются не объединить, но заставить подчиняться, что удастся, по большому счету, одному только Наполеону, сыну якобинской Революции и отцу ярко выраженного и длительного централизма.

Высказав наше понимание проблемы, последим за королем и его свитой в путешествии по Франции, где вспыхивали маленькие, средние и серьезные «фронды», напомнив, что заключение в тюрьму принцев (январь 1650 года) усилило волнения в провинциях по всей стране.

Пикардия и ее окрестности не вызывали серьезного беспокойства у Парижа. Эта трудолюбивая и верная провинция могла быть недовольна только солдатами, которые зимой добывали здесь фураж, грабили и квартировали. Но крестьяне привычно и умело защищали себя: они прятали скот и зерно в настоящих подземных деревнях с хорошо замаскированными входами, практически повторявшими наземные постройки (такие деревни существуют и поныне). А вот некоторых губернаторов хорошо укрепленных городов, таких, как Перонна, стоило опасаться, поэтому двор и несколько полков провели там лето 1649 года, охраняя близкую границу.

Иначе обстояло дело в соседней Нормандии. В этой богатой провинции при прежнем короле произошел ужасный мятеж, причем бунтовали в основном простолюдины, и этот мятеж Руанский парламент не сумел или не осмелился подавить, а королевские войска подавили жестоко и без малейших колебаний, поскольку ни Людовик XIII, ни Ришелье никогда не боялись жестокости. Руанский парламент был распущен больше, чем на год. При восстановлении его наказали секвестром (разделением должностей надвое и продажей новых должностей). В Руане, как и в других местах, семестры приносили большие деньги и почет, но всегда приводили в бешенство тех, кого называли «Господами» или «Нашими вельможами из парламента» (кстати, и многие другие должности, в том числе скромные).