Не слишком титулованное провинциальное Дворянство, считавшее себя «породистым» (часто оно таким и было), «дворянством шпаги» (хотя Жан-Мари Констан доказал, что две трети этих людей никогда не служили в армии и оставались на своих землях), давно высказывали недовольство тем, что монархия медленно, но верно эволюционирует по пути централизации власти к «абсолютизму» и правлению чиновников (причем не дворянского происхождения, какой ужас!), комиссаров и интендантов. Эти дворяне были верны королю, но не реальному монарху, а тому традиционному правителю, который созывает средневековой consilium и правит с помощью своих добрых дворян, провинциальных штатов, ну и, в крайнем случае, Генеральных штатов. Генеральные штаты не собирались с 1614 года, за исключением больших (Бретань, Бургундия, Лангедок) и некоторых крохотных (Пиренейские долины), провинциальные штаты были упразднены, превращены в свое жалкое подобие (Прованс, 1639 год, простая «ассамблея общин») или вовсе никогда больше не созывались (в Дофине с 1637 года, в Нормандии с 1655 года). Провинциальные дворяне не могли принять подобного неуважения к себе, они не желали, чтобы их судили простолюдины, не допускали и мысли о том, чтобы должности чиновников передавались по наследству (благодаря полетте), не хотели платить налог за призыв вассалов в армию, требовали, чтобы им снизили налоги на продовольствие, пошлину, габель, но главное — они не собирались делать того, что требовало правительство. «Изыскания по поводу дворянства» (их возобновит Кольбер) оскорбляло и тревожило дворянство, особенно тех, кто, так сказать, «схимичил в родословной и кому пришлось бы платить по крайней мере за одно «подтверждение» титула. Добавим, что эти люди храбро защищали своих вассалов (крестьян), которых облагали непомерными налогами. Они поступали так в силу великодушного патернализма и из реального страха перед новыми налогами короля и местными сборами. Все свои требования они выражали с полной серьезностью и наивным желанием возродить монархию былых времен.

Итак, несколько сот провинциальных дворян собрались, чтобы добиться созыва Генеральных штатов: впервые такое требование прозвучало во времена Фронды, в Париже в 1649 году (уж не по совету ли Мазарини, надеявшегося разделить противников?), потом в 1651 и 1652 годах. В 1651 году в Париже собралось около 460 дворян, 70% из них были простыми «оруженосцами» (самый скромный дворянский ранг, но подлинный); как минимум две трети прибыли из северных областей долины Луары. В столице все хотели быть голосом провинции (о которой часто забывали), голосом простого, истинного дворянства, вскоре подписавшего своего рода «акт о союзе».

Из-за совершеннолетия короля созыв Генеральных штатов «отложили», и дворяне, вернувшись домой, связались с соседями, родственниками и друзьями, чтобы попытаться продолжить игру. С февраля по июль 1652 года в провинциях, близких к столице (Маньи-ан-Венсен, Ментенон, Ла Рош-Гийон, Дрё), состоялись очень важные ассамблеи дворян, требовавших (и опять напрасно) созыва Генеральных штатов и почтительно высказывавших жалобы. О ситуации доложили королю, и Людовик XIV отослал запечатанное его собственной печатью письмо дворянам Ла Рош-Гийона, герцогу де Лианкуру, приказывая забыть о любых «союзах, письмах и бесполезных ассамблеях» и подумать о том, как помочь ему победить врага. Некоторые дворяне «оседлали лошадей» и отправились в Париж, в распоряжение молодого монарха. 23 июня 1652 года король принял их довольно сухо, поблагодарил и отослал обратно в их поместья, где они будут ждать и не дождутся его призыва.

Разочарованные, но не сдавшиеся (пока!) дворяне, без сомнения, подстрекаемые агентами Кон-де, начали тайно проводить своего рода провинциальные собрания (они переставали доверять королю). Это были «конспиративные собрания в лесах».

В 1656 году в Анжу и в 1657 году в Нормандии дворяне создали серьезную организацию: каждая провинция была разделена на «кантоны», в каждом из которых два депутата собирали жалобы. Ассамблеи состоялись в Энгранде (в Анжу), в апреле 1656 года, и в Трене, близ Аржантана, в марте 1658 года, где очевидцы насчитали 700 лошадей (включая сюда лошадей слуг). Вовремя проинформированный Мазарини (это сделал Кольбер) предупредил короля и в июне 1658 года тот запретил любые собрания: принято было опасаться любого неофициального объединения, ожидая от него дурных намерений. Широко использовавшийся термин «недоброжелательно настроенные» применялся к гипотетическим конспираторам.

Заведомо осужденные, но сохранившие иллюзии и желание участвовать в заговоре, дворяне решили встречаться тайно, в лесах, ночью. Мы могли бы посмеяться над таким решением, однако переписка между Кольбером и Мазарини (опубликованная Клеманом) свидетельствует об их беспокойстве: Мазарини относился к таким вещам с особым вниманием, хотя король ни в грош не ставил все, что хоть сколько-нибудь напоминало оппозицию.

Центрами сбора заговорщиков стали леса близ Конша, Руаомона и Орлеана, фермы и постоялые дворы в Мене[69], ярмарка в Гибре (около Казна) и знаменитая гостиница в Пате (здесь слишком много пили и шумели). Мсье поступил мудро, отказав заговорщикам в своем покровительстве, но некоторые важные вельможи — граф д'Аркур, граф де Матиньон, граф де Сент-Эньян и маршал д'Оккенкур (а также Конде — издалека) одобряли и поддерживали опасные собрания. В Конше появились представители «объединенных судебных округов» Руана, плоскогорья Ко, полуострова Котантена, Эврё, Алансона, Мортаня, Орлеанэ и Берри[70]. В Перэ, что в области Вандомуа, «послали делегатов» четырнадцать провинций: от Бургундии до Анжу, от Пуату до Марша[71]. Информатор Кольбера сообщал ему, что парламентарии как будто пообещали им поддержку. Хуже того — в движение впервые приникли протестанты, самым известным из которых был Габриэль де Жокур, сьер де Боннессон, потомок, по боковой линии, Дюплесси-Морне. Солоньо пытался вооружить и использовать в своих целях серьезные крестьянские волнения, спровоцированные заниженным курсом лиарда[72], самой мелкой монеты, обесцененной и изъятой из употребления. Этот бунт, получивший название «восстания башмачников» и забытый историками, был очень жестоким. Его успешно подавил образумившийся Гастон, выдавший самых неосторожных «лесных конспираторов». Некоторые заговорщики из Конша, в том числе Боннессон и его друзья Лобардери, Лезанвиль, Аннери, Креки и Мулен-Шапель, в начале 1659 года решились взять в руки оружие. На территории от Нормандии до Боса и Орлеанэ им удалось призвать под свои знамена совсем мало народа, за ними следили и быстро предали: 2 сентября 1659 года Боннессон и двое его друзей были арестованы. В декабре Боннессона казнили. Других его сторонников приговорили к смерти заочно, их имущество конфисковали, замки разрушили, а леса вырубили — «по человеческой подлости» (так считает Арлетт Жуанна). Не стоило вести себя вызывающе с королем, и Мазарини вынужден был (единственный раз) смириться с пролитой кровью. Дело было предано забвению, как предвидел Сент-Эвремон, которому пришлось уехать в ссылку за сатирическое письмо на запрещенную тему. Так было покончено с тем, что дворяне называли «долгом восстать». На смену ему пришел «долг подчинения».

Будет ли такой же судьба набожных «злонамеренных»?

Тысячи страниц разнообразных исследований посвящены религиозным проблемам и янсенизму (одни считают его обычной ересью, другие — глубоким серьезным учением, и существуют еще десятки иных «подходов» к этой доктрине). Мы же примем позицию Мазарини, который не имел ни времени, ни, скорее всего, желания вступать в теологические споры: его беспокоила только политика.