Мы уже писали о том, как выгодно было помещать капиталы в «дела короля», то есть быть связанным с ним тайным взаимодействием; такую связь практически невозможно было разорвать, разве что по безумному недохУшслию.

Чтобы убедиться в правильности таких выводов, Достаточно вспомнить список принимавших участие в финансовых операциях, составленный Даниэлем Дессером: Орлеанские, Конде, Лонгвиль, Суассоны, Шоны, д'Аркур, д'Эгийон, Ларошфуко, Роган, Вандом» Шомберг, конечно, Бетюны-Сюлли и даже Добряк Тюренн (он появился позже), получивший 300 000 ливров с Оксера и Везле… а еще Сегье, Мазарини, те, кто обычно занимал пост президента парламента… и далее Анна Австрийская в Нормандии (правда, совместно с Сюлли-сыном).

Тесная связь, практически взаимопроникновение дворянства, богатства и финансов с возами денег, подпитывавшими и поддерживавшими монархию, были в середине столетия (да и позднее) самой верной гарантией прочности французского королевства. Порой возникает вопрос: заслуживает ли Фронда, о которой нам придется рассказать в этой книге, опасная, трагическая, иногда неуловимая в своих проявлениях, чтобы ее принимали всерьез, поскольку исторический контекст доказывает ее уязвимость среди ужасов окружающей жизни. Ее поражение являет собой конец старого мира и зарождение нового времени через обретение мира.

Прежде чем войти в лабиринт и попытаться пройти по нему с помощью путеводного клубка, вернемся к «народам» (как тогда говорили), на которых обрушились налоги, чиновники финансового ведомства, финансисты, солдаты, грабители, мародеры, отставшие от своих полков, бродяги, эпидемии, голод, а потом и войска членов Фронды, иногда блестящие, чаще нелепые, но редко безобидные.

Многие жители королевства были людьми «привилегированными» по «положению» или по месту «проживания» (почти все горожане и целые провинции), но очень немногие «не вносили» — тем или иным способом — вклада в королевские расходы. Мы уже говорили, что дворяне Юга Франции обязаны были платить талью за свои «простолюдинские» земли и некоторые другие налоги, однако дело не заходило слишком далеко и не очень ущемляло права сословия. Духовенство, первый собственник королевства, призвано было платить молитвой, но Церковь, в великом милосердии своем, отдавала королю (в действительности — после торга) так называемый «бесплатный дар» — один-два миллиона в год, — что составляло лишь малую часть (одну или две сотых!?) суммы, необходимой королю, и мизерную долю своих реальных доходов (их никто никогда не мог подсчитать). Итак, два «первых сословия» выступали скорее в роли «получателей», чем налогоплательщиков.

В число последних входила подавляющая часть простых людей (кроме, разве что, нищих) и многие «непривилегированные» буржуа (были и такие). Долгое время (века!) они платили за свои «феодальные» или «помещичьи» права (юридический нюанс) сеньору и десятину Церкви, фактически, высшему духовенству, чаще всего присваивавшему все деньги. Размер десятины колебался между 3% и 12% в виде натурального налога с Урожая, а потому каждый пытался схитрить. В первые годы протестантизма появилась слабая надоеда, что изъятие продуктов прекратится, — увы, напрасно! Справедливости ради заметим, что, за редким исключением, налог на десятину не увеличивался, а сама десятина зависела непосредственно от урожая.

Что касается прав сеньоров, они были столь Разнообразны, что мы не в силах подробно их описать; самые широкие в одном месте, более узкие в другом, они заставляли крестьян мошенничать: браконьерствовать там, где была запрещена охота (и ловля рыбы); жульничать на заготовке дров, заниматься незаконным выпасом скота, так что суммы, выплачивавшиеся сеньору, редко увеличивались; в неблагоприятные периоды некоторые налоги на время отменялись.

Единственной настоящей новостью для среднего налогоплательщика вот уже десять лет оставалось увеличение, почти в три раза, королевских налогов с благословения кардинала-герцога Ришелье. Все остальное меркло перед столь чудовищным изъятием. В те времена никакой бум — любого происхождения — не был способен всколыхнуть сельскохозяйственное или промышленное производство; не давала притока денег ни одна новая «торговля», так что приходилось посылать на места все новых и новых сборщиков налогов, чиновников, откупщиков и судебных исполнителей в сопровождении «конных стрелков». Естественно, что уже в 1635 году начались регулярные бунты. Хорошо изученные в XIX веке, в эпоху историка Лависса, и непонятно почему забытые в XX веке, эти так называемые «народные волнения» были воскрешены Борисом Поршневым (он работал во французских архивах, оказавшихся каким-то чудом в Ленинграде). Его книга, чья трактовка проблемы серьезно оспаривалась другими исследователями (марксистско-сталинского образца), вышла на русском языке в 1948 году, на немецком — в 1954, а на французском — только в 1963 году. Тем не менее работа Поршнева побудила историков к творчеству, и Ив-Мари Берсе пришел в своем исследовании к весьма убедительным выводам. Итак, действительно происходили жестокие волнения (в ход шли косы, вилы, железные прутья, редко ружья), они возникали в нескольких сельских общинах, находившихся по соседству, длились недолго (несколько недель, иногда чуть больше, иногда чуть меньше) и практически всегда имели налоговую подоплеку (в этом качестве их иногда поддерживали дворяне и даже священники, бывшие, до некоторой степени, фискальными соперниками короля). Впрямую действия бунтовщиков касались агентов короля, поджигались дома чиновников финансового ведомства и чиновников-откупщиков, им наносились физические увечья, ломались руки, ноги, проламывались головы, случались далее убийства (порой изощренные). Часто усталость или необходимость вернуться на поля успокаивала бунтарей, однако случалось вмешиваться и армии: обычно посылалась одна или две роты, чтобы ни в коем случае не помешать проведению военных операций против Империи или испанцев. Волнения крестьян не могли, конечно, сотрясти основы королевства, но приводили к беспорядкам, заставив всерьез поволноваться даже кардинала Ришелье. Неравные по силе и нерегулярные бунты, бывшие частью жизни нации, составляют один из аспектов так называемой провинциальной и эмоциональной социологии; они отражали вполне страшное лицо фискальной составляющей государственной системы, в большей мере способствовали уменьшению поступлений в казну.

Самые серьезные антифискальные бунты потрясли королевство в конце царствования короля Людовика XIII в Перигоре, Руэрге, Ангумуа и особенно в Нормандии и были жестоко подавлены. Практически одновременный уход из жизни обоих хозяев страны породил сильные и очень Наивные волнения: в какое-то мгновение 1643 года Французы поверили, что налог умер вместе с королем, и попытались сохранить свои денье, увы — безуспешно! Чиновники, откупщики и интенданты не давали себя провести, и налогоплательщики, отказываясь повиноваться, обманывали и бунтовали, получая в ответ палочные удары.

Тому есть множество доказательств: сохранились письма интендантов, комиссаров, губернаторов и верных чиновников, они были опубликованы. В Аквитании (ее территория тянулась до Луары), чья история хорошо изучена, продолжалось упорное, жестокое сопротивление: люди отказывались платить налоги, иногда в течение многих лет, поджигали дома чиновников финансового ведомства, судебных исполнителей, откупщиков, устраивали засады и убивали ненавистных чиновников (расправы порой поражали дикой жестокостью!). Если «налоговые» забастовки или бунты затягивались, расползаясь по территории королевства, правительство посылало одну-две роты солдат, и они легко рассеивали несколько сотен крестьян, вооруженных косами или палками; для острастки некоторых бунтовщиков вешали. Вспомним еще несколько показательных проявлений несогласия: бунты женщин, перезвон колоколов в соседних деревнях, зарождение партизанской войны за заборами домов… Иногда мятежников поддерживали мелкие дворянчики и честные священники, трудившиеся во имя Бога и своих прихожан. Особым упорством отличались некоторые небольшие «местности»: Пардиянк, что в Арманьяке, где погибло немало жителей; в бретонском Марэ (Бретань), защищенном каналами, люди вообще отказывались платить (впрочем, одному интенданту все-таки удалось после успешной осады острова Буэн сжечь несколько домов и повесить подстрекателей). Так же обстояло дело в Сабль-д'Олонн, городе мятежном, как почти вся провинция Нижний Пуату, что рядом с Бретанью — здесь не платили ни талью, ни табель. Жители Пуату, вдохновленные примером «соседей», вели себя неистово. Еще более яростное сопротивление указам короля оказывалось на землях маркизы де Помпадур: она запрещала своим «подданным» платить, несмотря на настойчивые требования генеральных сборщиков и интенданта Лиможа. Дурной пример заразителен — неповиновение распространилось до самого Брива… Бее это происходило в период между 1643 и 1645 годами. Мы можем привести множество примеров нескончаемых протестов, бунтов и самосудов, спровоцированных габелью на соль (габель — старое название любого несправедливого налога, со временем им стали обозначать налог на соль, тоже, впрочем, не слишком законный). В принципе, король владел всеми соляными копями королевства, но главные (от Луары до Жиронды и Пекке в Нижнем Лангедоке) давно были сданы в аренду откупщикам: уже в начале века они продавали соль по цене, в три-четыре раза превышавшей ее себестоимость. В 1635 году и при Мазарини цены на соль удвоились. Самые высокие цены были установлены в краю «большой габели» (древнее владение Капетингов, слегка расширенное), эти цены заставляли жителей активно заниматься контрабандой на границах провинций-производительниц (Бретань, Приморский Пуату), где соль почти ничего не стоила. Из истории нам известно о деле фальшивых солеваров: их поддерживало местное население (извлекавшее свою выгоду) и жестоко преследовали откупщики — вооруженные люди со свирепыми псами на поводках. Пойманных «солеваров» ожидали галеры и даже смерть. В подчиненных провинциях обязанность закупать соль в солевых «амбарах» и тщательный контроль используемой соли (проверялись столовая соль, соль для засолки, и так — у каждого француза в возрасте четырнадцати лет…) провоцировали налоговые правонарушения, сборщики налогов обыскивали дома, даже целые деревни. Друзья и соседи приходили к контрабандистам на помощь, колокола звонили в набат… сборщиков избивали палками до полусмерти, людей бросали в тюрьмы, а фальшивых солеваров травили собаками. Целые провинции тогда платили за соль по сниженному тарифу, вызывая зависть и злобу соседей.