Можно долго продолжать (благодаря Даниэлю Дессеру), называя имена других финансистов. Мы упомянем несколько родственных — братских — союзов, не числившихся среди самых могущественных банкиров.

Клод и Пьер Жирардены родились, соответственно, в 1616 и 1618 годах в Шампани, откуда переехали в Руан, а позже, благодаря заключенным бракам, переселились в Париж, вошли в финансовую олигархию и принимали участие в 71 необычном деле, пользуясь доверием Мазарини, который поручил им управлять своим духовным имуществом и некоторыми другими владениями. Кольбер и Конде заставили Жирарденов заплатить за их деятельность. Принц поймал и посадил в тюрьму в Анвере Пьера, где тот умер в 1657 году. Кольбер посадил и разорил Клода, самого богатого из братьев, который «имел глупость» присоединиться к Фуке; он уехал в Италию и умер там, в нищете, в 1686 году.

Вспомним обоих Моннеро, принимавших участие в 106 финансовых договорах и тоже ставших жертвами Кольбера за то, что оказывали услуги Мазарини и Фуке.

Четверо братьев Грюен (у которых было двое сыновей) могли бы стать героями увлекательной семейной саги. Грюены были выходцами из среднего класса; их предок торговал вином в Париже, его кабачок был знаменит во времена Людовика XIII, там часто бывал маршал де Ламейерэ, который и ввел его в финансовую сферу. Семья специализировалась на армейских поставках и свела знакомство со знаменитым Франсуа Жакье из Шампани, вероятно, самым умелым снабженцем того времени (он принимал участие в 57 договорах). Тюренн очень высоко ценил Жакье, как и Мазарини и Фуке, зато ненавидел Кольбера, заставившего Палату юстиции приговорить его к штрафу в 8 миллионов (он не заплатил). Кольберу не удалось прикончить Жакье, поскольку его услуги оказались бесценными.

Конечно, финансовая элита состояла не из святых — можно подумать, что таковые имелись в правительственных кругах! Но без них ни Ришелье, ни Мазарини, ни (позже) Людовик XIV не смогли бы в XVII веке превратить французское королевство в процветающую страну.

Мы не можем не упомянуть о двух реальных силах, редко упоминаемых серьезными историками. Первая — дворяне всех рангов, особенно высокородные, которые финансировали свое государство, способствуя усилению его мощи и блеска. Это было бы совершенно невозможно, не получай они доходов от неутомимого труда французского народа, способного заработать центнеры золота и серебра, которых дворяне заставляли интенсивно работать. Изобилие не мешало латентной нищете и жестоким кризисам, периодическим, быстро проходящим и локально ограниченным, однако именно три этих фактора составляли полотно скромной повседневной жизни французов того времени.

Впрочем, говоря об огромных успехах, достигнутых страной благодаря мужественным, талантливым и добродетельным мужчинам и женщинам, нельзя не вспомнить, что на Амстердамской бирже, которая была тогда мировым барометром всех денежных и экономических ценностей, турский ливр во времена регентства подешевел на 20% по сравнению с непоколебимым флорином. За восемнадцать лет — небольшой срок — Людовик ухудшит ситуацию. Впрочем, это были всего лишь международные денежные отношения, затрагивавшие главным образом крупных негоциантов и деловых людей. «Среднему французу» не было до них никакого дела, он держал в руках разве что жалкие мелкие серебряные монеты, редко — золотые, хотя историки «заметили» эту незначительную «деталь», только прочитав фундаментальный труд голландца Постумуса.

Девятого марта 1661 года в Венсене (врачи посчитали, что тамошний свежий воздух будет полезнее луврского, тем более что дворец серьезно пострадал от пожара) умер кардинал Джулио Маццарино. Он скончался на пятьдесят девятом году жизни, после долгой болезни, утомленный невероятным объемом работы, которая любого другого человека убила бы намного раньше. Плакали все, но только королева и несколько близких друзей-римлян испытывали настоящую глубокую боль. Король, станцевав свою партию в «Балете нетерпения», ждал продолжения представления. Он выслушал умирающего, записал его слова и тоже заплакал.

При жизни и после своей смерти Мазарини часто предавали анафеме, его имя марали грязью даже серьезные историки, которым это вовсе не пристало. Мазарини заслуживает — я говорю это как беспристрастный исследователь, — чтобы мы поняли, какое наследство и какой след в истории он оставил.

Больше ста лет назад над территорией французского королевства дули только итальянские ветры: Испания была враждебна, Англия и Германия оставили о себе дурные воспоминания или не оставили никаких. После Авиньонских Пап и Анжуйских герцогов, мечтавших о Средиземноморье, на Неаполитанское королевство претендовал полусумасшедший король Карл VIII, его полководцы и солдаты, перейдя через Альпы с удивлением открыли для себя сказочную страну — богатую, культурную и утонченную. Несмотря на все издержки, эти люди привезли из Италии (кроме богатой добычи) идеи, вкусы и людей. Так рождалось первое французское Возрождение, весьма итальянизированное: приезд Леонардо и других художников, украшавших Фонтенбло, крупных негоциантов и банкиров, присоединившихся к тем, кто уже обосновался в Лионе и сделал его богатым городом, а потом перебрался в Париж, ставший столицей во времена первого регентства Медичи — королевы Екатерины. С Екатериной во Францию приехали артисты, деловые люди и алхимики, Флоренция и Тоскана украсили двор и время правления королевы-регентши. В следующем веке, во время регентства Марии Медичи, верх начинает брать Рим.

Рим по-прежнему оставался Городом с большой буквы, древней столицей огромной империи, столицей христианского мира, могущественной, несмотря на раздиравшую ее ересь, высоко державшей голову в разгар католической Реформы (последовавшей за Контрреформой), горделивой победительницей, утвердившей и обогатившей Учение набожной и благочестивой. Римские церкви и дворцы создавались и украшались художниками и декораторами, вызывая восхищение и зависть европейцев.

В Королевский совет входили флорентийцы, но никогда — римляне. Джулио Маццарино заполнил эту лакуну. Дитя Рима (хотя родился он на испанской земле!), воспитанный в Риме, получивший образование в Риме, взрослевший в Риме в доме истинных римлян, брат и дядя коренных римлян, вскормленный во дворце знаменитых Колонна и Барберини в гуще кланов и интриг, оплетавших Рим, «записанный во французы» и ревностно служивший своей второй родине, он оставался в глубине души римлянином — через семью и (частично) собственность; он римлянин по складу ума и привязанностям, по друзьям, артистическим вкусам и стилю, одновременно пышно-великолепному и утонченному. Римлянин по духу, а по крови — наполовину сицилиец, Джулио, добившись успеха, играл роль одновременно главы семьи и падроне на средиземноморский манер: деспот, очень нежный с матерью или сестрой, всегда командующий мужчинами и выбирающий (и почти сразу теряющий его, совсем молодым) преемника и главного наследника, использующий девиц (к счастью, многочисленных) своего семейства как пешек в политической игре. Джулио переехал из Вечного города в Париж — город мраморных и каменных дворцов, картин, мебели, жемчуга, драгоценностей, а еще того, что невозможно взвесить: идей, коварства, благочестия, монахов, парочки кардиналов, но еще и знаменитых художников, музыкантов, оперных режиссеров и певиц. Все это было очень важно для кардинала, особенно если вспомнить, как много забот доставляли ему дворяне, парламентарии, «благочестивые», бунтари и — главное — бесконечная война, которую пришлось вести шестнадцать лет; последние месяцы жизни Джулио провел, обсуждая договоры и выступая в роли посредника и, возможно, самого великого политика Европы всех времен.