Отдельным фрондерам, временно объединявшимся в союз, необходимо было нечто, кроме строителей баррикад, рот не слишком храброй плохо вооруженной буржуазной милиции или банд негодяев, пьяниц и мародеров. У высокородных фрондеров (например, у Конде) были свои войска, но они «таяли» и «рассеивались», если им не платили жалованье и за ними не следовали интендантские обозы.

Лишь иногда самые неистовые осмеливались покуситься на Его Величество короля — юного, а потом и совершеннолетнего, коронованного, зато яростно атаковали его советников и — главное — «отвратительного» итальянца, ничтожного человека, наделенного всеми пороками. К несчастью для них, Мазарини был кем угодно, но только не слабым человеком, он оставался практически неуязвимым.

Этот политик и дипломат плохо разобрался в том, что такое французский парламент, думая, что сможет устрашить претенциозных заговорщиков, арестовав нескольких главарей. Мятежи 1648 года быстро открыли Мазарини глаза. Его тактика стала евангельски простой, если возможно употребить это слово применительно к смертному человеку. Кардиналу пришлось успокоить гордую и страстную Анну Австрийскую и научить ее страдать молча, иногда уступая или делая вид, что уступает. На кон было поставлено будущее сына, и королева поняла. Природный ум и предупредительная нежность кардинала сделали остальное.

Главным в тактике Мазарини было удаление монарха и двора от главной опасности — Парижа (это был и способ наказать столицу). Он разделял противников, лаская их, подкупая, проникая в их среду либо отдаляясь от них (в первый раз — без особой радости, с удовольствием — во второй), то есть делал вид, что уступает, и готовил всегда неожиданный реванш. Джулио с религиозным благоговением полагался на время, своего великого господина, которого не сумели улестить ни Гонди, ни Конде, его главные противники.

Почти всегда в поворотные моменты Мазарини умел быть бесстрашным, даже неосторожным: так, он согласился жить в практически незащищенном Пале-Рояле. Кардиналу повезло, что Конде был с ним в самом начале Фронды, а позже появился Тюренн. Оба великих французских генерала по очереди играли роль защитников трона и, следовательно, министра. Но что могли великие генералы без армии? А как набрать армию, не покупая ее? Когда Тюренн вернулся в королевский лагерь, его полки почти растаяли. Когда Конде покинул Париж, его собственные части, разбитые и павшие духом, не смогли ни питать честолюбие, ни сопротивляться.

Король, которого поддерживали финансисты, гвардия и надежная армия, владел двойной силой денег и оружия, (правда, в какой-то момент показалось, что они исчезнут). Именно тогда швейцарские части, находившиеся на службе у короля Франции, сыграли решающую и благотворную роль и, возможно, спасли королевство от беспорядка.

Уже больше века швейцарские солдаты составляли прочное ядро военных сил французской монархии. Обычный полк из сотни швейцарцев, созданный в 1496 году, являлся личной гвардией короля. Знаменитый полк швейцарских гвардейцев был создан в 1616 году. Швейцарцы служили и в других полках, являясь авангардом и ударной силой, охраняя самые важные пограничные крепости. Десять тысяч человек, надежных и хорошо оплачиваемых солдат (во всяком случае, в обычное время), защищали Пале-Рояль во время бунтов, охраняли короля в момент его бегства в Сен-Жермен и находились в первых рядах защитников Людовика в восставшем Париже. Рассказывают, что Людовик XIV помнил их верность и имена их капитанов до конца своих дней. Хотя Мазарини иногда не платил им или тратил часть их жалованья, робкие попытки солдат «устроить забастовку» с требованием вернуться в свои кантоны никогда не приводили к печальному финалу. Даже в те моменты, когда наниматель должен был швейцарцам миллионы франков (большую часть денег в конечном итого выплатили), люди хранили верность: кантонам нужна была политическая, экономическая и даже финансовая поддержка Франции.

Дисциплина, надежность и храбрость швейцарцев в соединении со славными качествами других полков королевского дома помогали сдерживать и побеждать фрондерские части в самые трудные периоды. Швейцарцы уже играли подобную роль во время Религиозных войн, и Генриху IV пришлось продать многие должности, чтобы уплатить свои долги. Мазарини и король одержали победу над фрондерами, потому что умели в опасные моменты собирать самых храбрых солдат, причем не только потому, что уважение к королю было очень глубоким, но в не меньшей степени и потому, что финансисты и заимодавцы всегда оказывали им поддержку (пусть даже после некоторых колебаний).

В подобные трудные моменты победу обеспечивают надежные армии, большие деньги и ум. Всегда ли Мазарини думал именно так? Кардинал всегда страдал, расставаясь с деньгами. Может показаться абсурдным, что он пытался экономить или зарабатывать на жалованье превосходных армий, не имевших ни привычки, ни возможности «жить на счет страны», как делали многие другие. Кардинал всегда рассчитывал прежде всего на свой талант интригана и явное интеллектуальное превосходство, способности переговорщика и дар обольщения. Тем не менее, решив в конце 1651 года вернуться из Брюля в Париж, Джулио вынужден был купить армию, одолжив для этого деньги. Замечательный пример, подтверждающий простую истину: золото и армия почти всегда решают все…

Великий человек может позировать художнику для портрета в полный рост, его имя может стать названием книги. Его нельзя отделить от окружения и эпохи, в которую он жил, а посему мы посвящаем эту короткую главу тем французам, без которых Мазарини не мог бы стать тем, кем стал.

В 1862 году у «Дидье и Ко» вышла 500-страничная книга Альфонса Фейе, забытого сегодня автора: «Нищета во времена Фронды и святой Венсан де Поль, или Глава об истории обнищания во Франции». Автор воздает должное любимой теме императора Наполеона III и святому, дорогому сердцу императрицы. «История — дочь своего времени», — скажет позлее Люсьен Февр, не до конца понятый исследователь. Кроме замечательно подробного предисловия, мы находим в работе Фейе большую подборку писем, воспоминаний, статистических демографических данных — первоклассных, тщательно подобранных, наверняка поражавших чувствительные души читателей и настоящих историков Второй империи. Мы находим у него описания мародерства, нищеты, эпидемий и голода, неурожаев, поражавших королевство (в основном в провинциях, где свирепствовала гражданская война или шла война с иностранными частями), — и так в течение почти всего периода регентства. Февр описывает случаи людоедства и поедания падали, насилие над женщинами, которым потом набивали животы порохом и взрывали, расправу над сборщиками тальи, которых бросали в кипящие котлы кожевников. Он приводит и свидетельства вещей менее ужасных — крестин, погребений и венчаний.

Вот письмо брату поэта и драматурга Ротру, судебного чиновника королевского оружейного суда в Дрё, в котором он отказывается покинуть свой пост в разгар эпидемии (чумы?): «Дело не в том, что опасность невелика там, где я нахожусь: в эту минуту, когда я пишу Вам письмо, колокола звонят в двадцать второй раз, извещая о двадцать втором погребении на сегодняшний день. Но мой черед наступит, когда Господу будет угодно». Господу было угодно прибрать Ротру несколько дней спустя, 27 июня 1650 года. Ему исполнилось сорок лет…

Два месяца спустя врач и полемист Ги Патен отмечал, что в Париже умерли двадцать два врача из ста, а другие очень больны. Процитируем Мольера: «А разве это такое уж большое несчастье?!»

Фейе цитирует письма (на них неоднократно ссылались) аббатиссы из монастыря Пор-Рояль, матери Анжелики Арно, описывавшей невзгоды в Иль-де-Франс: «Никто больше не пашет поля, нет лошадей, все украдено. […] Мы не сможем посылать вам хлеб, у нас его не будет. […] Крестьяне доведены до того, что спят в лесу, и счастливы, что можно там спрятаться и избежать печальной участи быть убитым (солдатами). Если бы у них еще было хлеба вдоволь (январь 1649 года)!» В ее же письмах находим фразу из Священного Писания: «Великие и сильные и наказаны будут сильно», потому что они отвечают за все… А сильные только и делали, что воевали, как было принято в те времена, — с пытками, грабежами, насилием и поджогами. Мы совершали вещи и похуже, но речь сейчас не об этом.