И страшно, и весело [2398]ему было подумать, что он уже обхвачен и корабли его сожжены. [2399]
Впереди кавалерийской колонны ехал [2400]Мортье с блестящей свитой. И, молодецки подбоченясь, оглядывался вокруг себя. [2401]Несколько человек жителей смотрели на шествие. [2402]Мортье повернул лошадь к Николе Явленному и остановился, указывая на Пьера. Офицер в уланском мундире подъехал к Пьеру и спросил по-русски:
— Милай, ктуры костел Евана Велькаго?
— Не знаю, — отвечал Пьер. Но в то же время, вероятно, дьячок церкви подошел к офицеру и стал говорить ему что-то. Пьер пошел быстрыми шагами прочь от Арбата в переулок. Несколько раз он оглядывался, и лицо его [2403]было изуродовано злобой и волнением. Позади войска, идя мимо Мортье, кричали: [2404]«Vive l’Empereur».
Пьер остановился подле домика, в окнах которого были цветы, и вспомнил, что в этом доме жила княжна Чиргизова, старая девушка, с которой его княжны были дружны и у которой он бывал иногда прежде. Пьер вспомнил это [2405]потому, что он видел перед собой этот дом. Но вслед за этим он вспомнил, живо вспомнил 1805 год, когда он любил еще честь своей жены и когда он в первый раз узнал, что честь эта была потеряна и опозорена.
Это он вспомнил потому, что в душе его в эту минуту [2406]поднялось то самое чувство, которое он испытывал тогда. Тогда предметом этого чувства была жена и честь семьи, теперь предметом его была Москва и отечество. Точно так же, как тогда, растравляя свою рану, он становился воображением на место того, который, забавляясь, лишил его чести, точно так же теперь он живо представлял себе радость и торжество французов-победителей и равнодушие их к страданиям и нравственному унижению русских. [2407]
Нахмуренный, злобный, он стоял у калитки дома, покряхтывая, приговаривая что-то для себя непонятное и тщетно задавая себе один вопрос: «за что?» и «что делать?»
— Ты чего же тут стоишь, чего не видал? — крикнул вдруг на него женский голос из растворившейся калитки.
Это была горничная княжны.
— Дома княжна? — машинально спросил Пьер.
— Ах, батюшки, да никак барин.
Пьер вошел [2408]за горничной в дом княжны.
Княжна была в Москве, и всё у ней было по-старому. Как только вошел в ее переднюю, Пьер услыхал привычный запах затхла и собачки в передней; увидал старика лакея, девку и шутиху, увидал цветочки на окнах и попугая. Всё было по-старому, [2409]и вид этот на минуту успокоил Пьера.
— Кто там? — послышался старухин ворчливо-визгливый голос, и Пьер невольно подумал, как посмеют войти французы, когда она так крикнет.
— Царевна! (так звали шутиху). Подите же, кто там в передней?
— Это я, княжна, можно?
— Кто я? Бонапарте, что ль? А, ну здорово, голубчик. Что ж ты не убежал? Все бегут, отец мой. Садись, садись. Это что ж, в кого нарядился? Или святки? [2410]Царевна, поди, погляди. От французов [2411]скрыться хочешь? Что ж, пришли, что ль? — спрашивала она, точно как спрашивала, пришел ли повар из Охотного ряда.
Она не понимала, [2412]не могла или не хотела понимать того, [2413]что делалось вокруг нее. Но [2414]ее уверенность была так сильна, что Пьер, глядя на нее, убеждался, что действительно ничего нельзя ей сделать.
— А соседка-то моя, Марья Ивановна Долохова, вчера уехала, сынок спровадил; так же, как ты, наряжен, приходил меня уговаривать уехать, а то, говорит, сожгу. А я говорю: сожжешь, а я тебя в полицию посажу.
— Да полиция уехала.
— А как же без полиции? У них, небось, своя есть. Я чай, без полиции нельзя. Разве можно людей жечь? Пускай едут, мне выгода. На двор к ним прачешную перевела, мне простор... [2415]
В это время послышался стук в калитку, и [2416]через несколько минут в комнату вошел французский гусар, [2417]бледный, худой и робкий. Очень учтиво прося извинения за беспокойство, он попросил поесть.
Княжна [2418]не знала по-французски: она посмотрела на него и, поняв, в чем дело, велела отвести его в переднюю и покормить.
— Поди, голубчик, посмотри, дали ли ему всего, от обеда вафли хорошие остались, а то ведь рады, сами сожрут...
Пьер [2419]вышел к французу. [2420]
— Monsieur, mon cher Monsieur, — сказал француз, отзывая в переднюю Пьера. [2421]Пьер вышел за ним.
— Voyez vous, — сказал француз, краснея и показывая черную рубаху. [2422]— Est ce que la bonne dame ne pourrait me donner une chemise, quelque chose en fait de linge? — Voyez vous. [2423]
Пьер вернулся к старухе и рассказал ей.
— Хорошо, голубчик. [2424]Что же не дать? [2425]Я нищим подаю. Царевна! поди ты в кладовую, нет, Матрешку пошли. — И, распорядившись, где взять полотна, княжна прибавила:
— Да сказать ему, что я из милости даю. Да скажи ему, чтобы он своему начальству сказал, что вот, мол, я — княжна [2426]Чиргизова, генерала дочь, живу — никого не трогаю и чтоб они мне беспокойства не делали, а то я на них суд найду; да лучше самого бы ко мне послали. Хорошо, хорошо, ступай с богом, — говорила она французу, который расшаркивался в дверях гостиной, en remerciant la bonne dame. [2427]
Чувствуя себя успокоенным, Пьер вместе с французом вышел от княжны. По Арбату шли теперь пехотные войска, и Пьер почувствовал возвращение прежнего. [2428]
Были уже сумерки. Какой-то человек в кафтане, но по походке и сапогам не мужик, пришел в отворенные двери церкви. Пьер вошел туда же. В церкви было пусто. Вошедший человек, напомнивший Пьеру кого-то близко знакомого, стоял на коленах перед алтарем и крестился и кланялся в землю. [2429]
Прежнее чувство унижения, злобы, ревности, подобное, хотя и гораздо сильнейшее того, которое он испытывал когда-то к своей жене, опять овладело им. «Сейчас войдут французы и выгонят меня отсюда», думал он, слыша из церкви их шаги и веселый говор, раздававшийся по Арбату. «Что мне делать?» опять думал Пьер, и опять тот же ответ, как и тогда на подобный вопрос, представлялся ему. Убить его или самого себя, только смерть могла развязать этот узел. Но тогда ясно было, что убить надо было Долохова. Кого убить теперь? Его, Бонапарте. «Только затем судьба привела меня сюда, чтобы убить его», думал Пьер, «и я убью его».
