Представление того студента в Вене в 1809-м году, который покушался на жизнь Бонапарта и был казнен, беспрестанно возникало в воображении Пьера. И то, что при исполнении своего намерения он рисковал жизнью, еще более возбуждало Пьера.
«Да, один за всех я должен совершить или погибнуть, — думал Пьер. [2690]— Да, я подойду... вот так». Пьер встал, взял в руки пистолет и прицелился в угол шкафа. — Не я, а рука провидения казнит тебя, — проговорил Пьер слова, которые он намерен был сказать Наполеону, убивая его. — Ну что ж, берите, казните меня, — говорил дальше Пьер, принимая покорную позу. Вообще Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни смерти, ни даже раны, которую он нанесет Наполеону, но представлял себе [2691]с необыкновенной яркостью и с грустным наслаждением свою погибель и свое геройское мужество при перенесении казни. [2692]
То неопределенное, но страстное испытанное Пьером в первый раз в Слободском дворце чувство, вследствие которого он решился выставить полк и сам поехал в Можайск и заехал в самый пыл битвы, то же чувство, вследствие которого он убежал из своего роскошного дома и, живя в доме Баздеева, ел одни щи и кашу, это чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия [2693]теперь в задуманном им деле находило себе полное удовлетворение.
Был уже 2-й час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но вместо того, чтобы действовать, он с наслаждением думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие, будущие подробности. К сознанию действительности привели его громкие крики, раздавшиеся в сенях.
«Уж не пришли ли к нам?» подумал он и вышел в сени. В сенях была кухарка, Герасим, дворник [2694]и Макар Алексеевич.
Макар Алексеич в своем обычном халате, но нараспашку и с красным, изменившимся лицом и бегающими глазами отбивался от Герасима и дворника. В одной руке он держал короткое ружье с расширяющимся дулом (называвшееся мушкетоном), другой рукой он тащил за платье визжавшую кухарку Мавру.
— Шпионша! — кричал пьяным голосом полусумашедший старик. — Ружье отнять хочешь? Ты кто? Ты — баба. Изрублю!
Макар Алексеич смутился в первую минуту, увидав Пьера, но, заметив, что [Пьер] смутился еще более его самого, тотчас же ободрился.
— Граф! — закричал он. — Ты — патриот? Патриот ты или нет? Ты кто?.. А? Или ты — подлец.
— Барин, сделайте милость, пожалуйста оставьте, — говорил Герасим, высвобаживая кухарку из рук пьяного и осторожно стараясь поворотить его назад за локти.
— Ты кто, Бонапарт? — кричал Макар Алексеич, обращаясь к Герасиму.
— Это нехорошо, сударь. Да вы, пожалуйста, Макар Алексеич, вы отдохните.
— Прочь, раб презренный! не прикасайся! —крикнул Макар Алексеич, — тебе я говорю, граф, ты — подлец или нет?
— Батюшка, сударь, — уговаривал Герасим, наступая на Макара Алексеевича, — пожалуйте...
Герасим кивнул дворнику. Макар Алексеевича подхватили под руки и вытащили в кухню.
— Что это? — спросил Пьер у кухарки, оставшейся в сенях.
— И смех, и горе, [2695]— отвечала кухарка, — француз того гляди, а тут свой француз проявился. Вот только Герасим Макеич вышли, а он и захвати... О господи! [2696]По грехам нашим. Анну Карповну всю до чиста ограбили, злодеи. Только выехала на Козиху, выскакало их пятеро, и повозку и лошадей — всё отняли, насилу сами ушли, — говорила словоохотливая кухарка.
— Кто, французы? — спросил Пьер. [2697]
Не успела кухарка ответить, как послышался стук в входные двери и кухарка, выглянув в окно, пронзительно взвизгнула и, закричав: французы! они! — побежала в кухню.
Через минуту сени были полны народом. Все, бывшие в доме, столпились в кучу, и Герасим отворил двери.
Пьер, решивший сам с собою, что ему, до исполнения своего намерения, не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях. В сени вошли два француза.
Французы были оба офицеры.
Один, [2698]небольшого роста, был невысокий, [2699]бледный, молодой человек (офицер по мундиру с весьма красивым и нежным лицом). Другой был мускулистый, широкоплечий, загорелый мужчина с твердым и грубым выражением [2700]загорелого лица.
[2701]Бледный молодой человек с первого же взгляда поразил Пьера своими тихими порядочными приемами, необыкновенно нежно-красивым, истомленным, но породистым лицом. Пьеру показалось, что он как будто видал прежде где-то в гостиных этого молодого человека. Бледный, красивый офицер, войдя первым, окинул взглядом всех, стоявших в сенях и, увидав женщину, сестру Герасима, приподнял шляпу и улыбнулся с очевидно настоящей, сердечной учтивостью и доброжелательством (причем его красивое лицо сделалось еще красивее).
Что-то порядочное, d’un enfant de bonne maison, [2702]что так родно было Пьеру, было в его улыбке и словах.
— Pardon, madame... [2703]квартир, — сказал он, видимо искренно тяготясь необходимостью потревожить этих чужих для него людей.
— Nous ne ferons point de mal à nos hôtes, vous serez contents de nous. Si sela ne vous déranger pas trop, [2704]— прибавил он, подвигаясь вперед и оглядываясь вокруг себя.
Все, бывшие в сенях, жались вместе, и никто не отвечал.
— Est ce que personne ne parle français ici? [2705]— крикнул резким и громким голосом другой француз.
Никто не откликнулся ему. [2706]
— Je vous le disais bien, capitaine, — проговорил этот француз, — que nous ne trouverions que des f... moujiks dans cette... de quartier.
— Je reste ici tout de même, [2707]— тихим, но начальническим тоном отвечал [2708]тот, которого звали капитаном.
— Sacrebleu, [2709]— проворчал загорелый француз и, бренча саблей, вышел опять на улицу к солдатам, которые стояли у ворот. Тот, которого называли капитаном, [2710]обратился к выступившему к нему Герасиму, стараясь внушить, что он займет только квартиру и что будет платить за всё, что возьмут у них.
Герасим, коверкая свой язык и прибегая к знакам, говорил, что господ нету и что он без господ ничем распорядиться не может.
Но между тем солдаты, бывшие с капитаном, не дожидаясь разрешения, отворили ворота и вводили лошадей.
Французский офицер, [2711]улыбаясь, развел руками перед Герасимом, давая чувствовать, что он не понимает, и пошел к двери, у которой стоял Пьер.
Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макар Алексеича с мушкетоном в руках.
Макар Алексеич, увидав француза, прокричал что-то бессмысленное и прицелился. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновение Пьер бросился на пьяного. В то время, как Пьер схватился за мушкетон, Макар Алексеевич надавил спуск и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Слышно было, как пуля попала в стену недалеко от французского офицера. [2712]Французский офицер, видимо сделав усилие над собой, с [2713]улыбкой на бледном лице оглядывался вокруг себя.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер [2714]по-французски спросил офицера, не ранен ли он.
— Je crois que non, [2715]— отвечал офицер, ощупывая себя, — mais je l’аі manqué belle, [2716]— прибавил он, указывая на пулю. [2717]— Et grâce à vous. [2718]
— C’est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu’il faisait. Ah, je suis vraiment au désespoir de ce qui vient d’arriver, [2719]— быстро заговорил взволнованный Пьер, совершенно забывая свою роль.
Французский офицер сначала недоверчиво несколько секунд посмотрел на Пьера, но потом как будто и он также по наружности и приемам Пьера узнал в нем родственное существо, лицо его вдруг изменилось, и он с ласковой улыбкой протянул руку Пьеру.
— Ah, je savais bien que vous étiez Français, [2720]— сказал [2721]он.
— Нет, я не француз, — я — русский, — быстро сказал Пьер, — но [2722]ради бога не обвиняйте этого несчастного человека. Он — сумашедший. Перед самым приездом вашим [2723]эти люди шли за ним, чтобы отнять у него это несчастное ружье. [2724]