Княжна Марья поспешно оделась. [1342]
— Вон они сами идут, — проговорила Дуняша, проходившая мимо окна.
Княжна Марья подбежала к окну. Сверху ей видна была коротенькая фигурка отца в екатерининском мундире с орденами, двигавшаяся быстро по дорожке в сад. За ним шли несколько военных, Михаил Иванович, Алпатыч, исправник, доктор. Все они скрылись в аллее.
— Отсюда пожалуйте, княжна, — крикнула Дуняша из соседней угловой комнаты, из которой был виден луг, на котором были собраны мужики и к которым шел князь с своей свитой.
Большая толпа мужиков без шапок стояла на лугу и двигалась навстречу князю. [1343]Все они зашли за деревья, и княжне Марье не видно было их, только слышны были раскаты голоса князя, кричавшего что-то. Вдруг голос этот затих, послышались голоса многих, и Алпатыч, с испуганным лицом, выбежал из сада. Княжна Марья, испуганная сама не зная чем, накинув платок, побежала вниз. Тихон и два официанта, не отвечая ей, бежали туда же.
Ноги княжны Марьи отказывались двигаться, она вбежала в первую аллею сада и остановилась, прислонившись к первому дереву. Навстречу ей по аллее виднелась фигура ее отца с грудью, покрытой орденами и красным воротником. Его вели, почти несли под руки; ноги — одна нога его дергалась быстро вперед и назад, другая волоклась по земле, лицо его, как показалось княжне Марье, перекошенное набок, дергалось и прыгало, и он, не переставая, хрипя, бормотал что-то.
Доктор выбежал вперед и, увидав княжну Марью, взял ее за руку и увел в дом.
С князем сделался удар. [1344]
Его внесли в дом и положили в кабинете на диване. Ему пустили кровь, обложили льдом голову, но ничто не могло успокоить его тревоги. Он, не переставая, бормотал что-то перекосившимися губами, дергался, как будто искал, требовал чего-то и гневался. Княжна Марья несколько раз пыталась войти к нему, но доктор, знавший раздражительность князя, имевшую привычку обращаться против княжны Марьи, не советовал ей входить, боясь еще больше раздражить его. Во время обеда доктора княжна Марья воспользовалась его отсутствием и вошла в темный кабинет.
Сначала она ничего не видела и слышала только метание и хрипение, но потом она увидела Тихона на полу у дивана, и [1345]на диване ей обозначилось что-то. Она подошла ближе. Он лежал на спине с согнутыми ногами, покрытыми одеялом. Он весь был такой маленький, худенький, слабый. Она нагнулась над ним, лицо его прямо было уставлено на противуположную стену, левый [1346]скосившийся глаз, очевидно, не видел, губы не переставая, шевелились. [1347]Правый глаз увидал лицо княжны Марьи, [1348]он [1349]схватил ее за руку и [1350]заговорил что-то, чего не могла понять княжна Марья. Заметив, что она не понимает, сердито засопел. Княжна Марья кивала головой и говорила «да», но он всё фыркал сердито, и вошедший доктор отвел княжну Марью. «Так долго мы не понимали друг друга, — подумала княжна Марья, — и теперь тоже». [1351]
На другой день княжна Марья повезла больного отца в Богучарово, надеясь доехать до Москвы. Но в Богучарове ему стало хуже, и они остановились.
* № 193 (рук. № 92. T. III, ч. 2, гл. VIII—XIV). [1352]
Новая глава
Княжна Марья не была в Москве вне опасности, как думал князь Андрей. Десаль с маленьким князем был отправлен тотчас из Богучарова в Москву к дяде, но княжна Марья, [1353]поднявшись из Лысых Гор на другой день после удара, могла довезти старого князя только до Богучарова.
Уже около Богучарова стало слышно о подходивших французах — их войсках, о мародерстве. В соседней деревне Дмитрия Михайловича Телянина, как слышно было, стояла французская команда, а княжна Марья не могла выехать из Богучарова. [1354]Старый князь всё время был в беспамятстве. [1355]
Старый князь лежал, [1356]как изуродованный, беспокойный, мучающийся труп. Все так же продолжалась, не переставая, сердитая игра губ и бровей на его перекосившемся лице, и нельзя было знать, понимает ли он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное — это то, что он страдал и [1357]чувствовал потребность еще выразить что-то. Но что было это что — никто не мог понять. Был ли это какой-нибудь каприз больного и полусумашедшего, относилось ли это до общего хода дел или относилось это до семейных отношений? Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины, но княжна Марья думала и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение, думала, что он что-то хотел сказать ей, за что-то сердился на нее. Сначала княжна Марья думала это, но под конец стала соглашаться с доктором. Он ничего не понимал, ничего не хотел. Он был — страдающий труп. [1358]Он, очевидно, страдал [1359]и физически и нравственно. [1360]Надежды исцеления не было. Везти его нельзя было. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? Не лучше ли было бы конец, совсем конец... иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она следила за ним не с надеждой найти признаки облегчения, но следила, часто желаянайти признаки приближения к концу — к великому горю, но к успокоению. [1361]
[Далее автограф, написанный на полях, от слов:Оставаться в Богучарове становилось более и более опасным, кончая:он нынче бормочет громче обыкновенного и чаще ворочается. Текст автографа близок к печатному тексту. T. III, ч. 2, гл. VIII.]
Какая-то была перемена в эту ночь, она чувствовала это и желала войти, но не смела, зная, как ее присутствие тревожит его.
«Поскорее бы конец», опять невольно подумала она, как всегда, ужаснулась этой мысли и заснула. [1362]
Поутру был серый, теплый и тихий августовский день. Она вошла в его комнату. Он лежал по-новому, высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми ручками на одеяле, уставленным прямо правым глазом и скосившимся левым глазом и с неподвижными бровями и губами. Лицо его в эту ночь измельчало чертами, казалось, ссохлось, или растаяло. Она подошла и поцеловала его руку, левая рука сжала ее так, что видно было: он давно уже ждал ее.
— Как вы, mon père? [1363]Как провел ночь? — спросила [1364]княжна у доктора.
Князь сам начал бормотать не так [1365]часто, как прежде, и с большим усилием языка, так что княжна Марья почувствовала возможность понять его и стала прислушиваться к тому, что он говорит. Прислушиваясь к тому, что он говорил, она смотрела на него, и комический труд, с которым он ворочал язык, заставил княжну Марью отвернуться и с трудом подавить поднявшиеся в ее горле рыдания.
