Но что ж ей было делать? Она не могла не любить такого человека, соединявшего в себе все лучшие добродетели (она была в этом уверена).

Хотя она и не хотела верить в возможность счастия быть любимой и быть женою именно такого человека, о котором она мечтала, она все-таки могла себе говорить, что она в первый и в последний раз полюбила и навсегда, будет ли или не будет он ее мужем, останется верна этой любви и что в этой любви нет ничего преступного или невозможного.

* № 227 (T. III, ч. 2, гл. XXIV—XXV). [2010]

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25-го числа лежал на разломанном сарае деревни Псарево, где стояли парки [2011]артиллерии. Сарай этот был на задворках деревни, кругом шли заборы вокруг нескольких десятин пашни, на которой валялись неубранные разбитые копны овса. [2012]По одному из этих заборов шла полоса 30-летних берез с обрубленными солдатами нижними сучьями.

Одна береза была срублена и оттащена, на ее месте виднелся свежий пень и круг маленьких веток и листьев. Остальные березки с осенними, кое-где желтеющими листьями стояли веселые и курчавые, не шевелясь ни одним листком и блестя своей зеленью и желтизной на ярком свете вечера. Желтые листья обсыпали место под ними, но это они обсыпали прежде, теперь ничего не падало, они блестели на вырвавшемся из-за туч блестящем солнце.

[2013]За пашней был кустарник, по которому [2014]виднелись дымы костров солдатских кухонь. Крыша [2015]и одна сторона сарая были сломаны, [2016]и князю Андрею, как в рамке, представлялись в лесу у ручья солдаты, костры, зеленые фуры парков и коновязи. [2017]

[2018]Князь Андрей лежал, облокотившись на руку, и то смотрел [2019]вперед, то закрывал глаза.

[2020]Назавтра должно было быть сражение, и он хотел подумать, подумать так же, как он думал накануне Аустерлица.

[Далее от слов:Как ни много времени прошло с тех пор, как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка ему казалась его жизнь, кончая:— То есть как? — сказал Пьер, с недоуменьем через очки глядя на князя Андрея близко к варианту № 180, стр. 102—108, и к печатному тексту. T. III, ч. 2, гл XXIV— XXV.]

Князь Андрей посмотрел на него, как бы находясь в сомнении, сказать или не сказать ему всю свою мысль, и, поглядев на его доброе лицо, решил, что лучше не говорить. Но Пьер хотел вызвать его на суждение об этом деле войны, занимавшем его.

— Ну как вы скажете насчет назначения Кутузова? — сказал Пьер, — в состоянии ли он бороться с Наполеоном?

Князь Андрей презрительно усмехнулся.

[Далее от слов:Я очень рад был этому назначению — вот всё, что я знаю, — сказал он. — Но по другим причинам... кончая:— Так отчего же он запрещал? близко к печатному тексту. T. III, ч. 2, гл. XXV.]

Тимохин значительно поднял брови вместо ответа.

— Неужели в самом деле это могла быть измена? — сказал Пьер по-французски, обращаясь к князю Андрею. — Как вы объясняете всё это?

— Я очень рад был, когда его сменили, и за себя и за русскую армию, — сказал князь Андрей, — но я был при нем и знаю его. Он столько же способен быть изменником, сколько мы с тобой; но зато столько же способен быть главнокомандующим в эту войну, сколько я способен играть на скрипке, [2021]— сказал князь Андрей, [2022]начиная оживляться. — Он — ограниченный, честный немец и прекрасный военный министр, но не главнокомандующий.

— А как же его защитники говорили, что он отличный тактик, [2023]стратегик... я не знаю...

— Да, тактик, [2024]стратегик, но не главнокомандующий тогда, когда война в России. Он очень рассудителен, а этого-то и не нужно. Вот ты слышал, что запрещено было брать с поля сено и дрова, чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю. Это очень основательно, нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству, но немец не может понять того, что запретить солдату разорять за собой край для солдата непонятно и унизительно. Ну, а в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил, но он, немец, не мог понять того, что мы в первый раз дрались за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбили французов и что этот успех удесятерял наши силы; и он велел отступить, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал изменять, он старался всё сделать как можно лучше, он всё обдумал; но то-то и скверно, что у него в этом деле только есть рассудок, а нет чувства — русского чувства, которое велит сделать невозможное возможным, как завтрашний день.

[Далее от слов:Он не годится теперь только потому, что он немец: кончая:эта минута — только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить крестики и звездочку лишнюю близко к печатному тексту. T. III, ч. 2, гл. XXV.]

Расставлять и переставлять нечего, потому что всякая диспозиция не имеет смысла, а так как ils sont payés pour cela, [2025]им надо притвориться, что они что-нибудь делают. Ты пойми, что в каждом сражении точно то же, что тебе может сделать неприятель, то ты можешь сделать ему. Он прорвал твой центр справа, как под Аустерлицем, кто нам мешал прорвать его центр слева? Он обошел наш левый фланг, мы обойдем его левый фланг. Дурак! — Сам дурак, как говорили в корпусе.

— Да, это как в шахматах, — сказал Пьер, — но в шахматах ты тоже можешь ответить противнику тем же и все-таки есть очень сложные соображения.

[Далее от слов:— Да, — сердито сказал князь Андрей, — только с тою маленькою разницею кончая:ничего нельзя сказать и обдумать близко к печатному тексту. Т.III, ч. 2, гл. XXV.]

Пьер молчал. Офицеры, напившись чаю и не понимая того, что говорилось, ушли.

— Ты хочешь понять, что такое война? — продолжал князь Андрей. — Ох, трудно понять всю пучину этой лжи, всю отдаленность существующих понятий о войне с действительностью. Я это понимаю, потому что я испытал войну во всех ее видах и потому, что я не боюсь прослыть трусом — j’ai fait mes preuves. [2026]Ну, начать с того, что сраженья, чтобы войска дрались, никогда не бывает и завтра не будет.

— Этого я уже совсем не понимаю, — сказал Пьер. — Идут же одни на других и сражаются.

— Нет, стреляют и пугаютдруг друга, а идут уже тогда, когда враг испуган и бежит. Головин, адмирал, рассказывает, что в Японии всё искусство военное основано на том, что рисуют изображения разных [2027]ужасов: [2028]чертей, драконов, пушки, огонь и сами наряжаются в медведей [2029]и страшных и вывешивают картины на крепостных валах, [2030]чтобы испугать неприятеля. Это [2031]кажется нам глупо, [2032]потому что мы знаем, что это — наряженные, но мы делаем то же самое. [2033]Всё дело войны только в том, чтобы испугать врага.