В то время как он радостно до подробностей обдумывал то, каким образом он завтра, взяв под полу пистолет, пойдет в город, постарается встретить Наполеона и выстрелит в него, в это время молящийся на коленах человек быстро приподнялся, [2430]высморкался, обтер слезы и, скорыми шагами направляясь к выходу из церкви, столкнулся с Пьером.
— Безухий!
— Долохов, не может быть! Зачем ты?
— Ты как? [2431]Ты видел? — сказал Долохов.—Уж в Кремле. Да не надолго. Я завтра запалю всё. У меня молодцы готовы. Сам свой дом запалю.
— А княжна?
— Старуху убрать надо. Ты зачем здесь?
Пьер [2432]удивленно и радостно смотрел на Долохова, и успокоительное чувство сходило ему в душу.
— Ты зачем? [2433]— повторил Долохов.
— [2434]Я зачем? [2435]Долохов, я убью Бонапарта, — шопотом сказал Пьер.
— Как же ты убьешь его? [2436]
Два французские солдата вошли в церковь.
— Ты где живешь? — спросил Долохов. Пьер сказал ему. [2437]
— Не убьешь, не надо.
Долохов близко приставил свое лицо к лицу Пьера и, засмеявшись, пошел прочь. [2438]
— Ну, прощай, Безухов.
Он обнял и поцеловал его и быстрыми шагами ушел. [2439]Пьер вышел за ним и переулками пошел к дому.
—————
Возвращаясь домой, Пьер в разных местах видел французских солдат, размещавшихся по квартирам.
Кавалеристы слезали с лошадей, входили в ворота, надписывали мелом на домах: «заняты такими-то и такими-то войсками». Раза два у Пьера спрашивали, где Кремль и какая это улица. Он пожимал плечами и делал вид, что не понимает. На Петровке Пьер увидал толпу народа. Это были генералы, выкатывавшие экипажи, восхищавшиеся ими и присваивавшие их себе. В квартале, где был дом Аксиньи Ларивоновны, на Пресне и на Патриарших прудах еще не было никого. Он вернулся домой, и дурак, муж Аксиньи Ларивоновны, первый встретил его с огромным мушкетоном у ворот. Он был очень пьян и уже совершенно перешел в другую крайность от своей прежней робости и униженности. Он был — Суворов! В одном нижнем платье он ходил перед воротами и кричал командные [2440]слова:
— Марш! Ура! на абордаж! — кричал он. — Я череву твою прободу... Я кто? Я — Суворов... Ты, ты кто? француз?... — кричал он на Пьера.
Аксинья Ларивоновна выскочила, дернула за руку Суворова, так что он чуть не упал, и втащила в дом.
— Вот только на часок вышла, не укараулила, тут близ Кудрина кабачок разбили, вот он и налоктался. Ну, что, пришли? — спрашивала она.
— Пришел. А у вас были?
— Нет, бог миловал.
— Только сунься, — кричал из-за перегородки Суворов. [2441]
Пьер ушел за свою перегородку, лег на постель и заплакал слезами злобы и унижения.
— Аксинья Ларивоновна, матушка, голубушка, он, он... ей-богу, он!.. — кричала в это время кухарка, вбегая в комнату. [2442]
— Они! Французы! —послышались голоса. [2443]
Аксинья Ларивоновна, кухарка и дурак, которого не заметили, выбежали на крылечко. [2444]Пьер отер слезы, встал и вышел за ними. Действительно, [2445]у ворот стояли французы. Впереди их был офицер.
Офицер был невысокий, стройный молодой человек с необыкновенно красивым итальянским лицом. Особенно хороши у него были выпуклые, полузакрытые, бархатно-черные глаза с нежным, поэтическим выражением, которое [2446]невольно заметил Пьер.
Офицер, увидав женщину, Аксинью Ларивоновну, тотчас же улыбнулся и приподнял шляпу с очевидно настоящей сердечной учтивостью и доброжелательством. Улыбка сделала его прекрасное лицо еще более красивым; что-то детское и вместе с тем порядочное (comme il faut), как заметил Пьер, было в его лице. [2447]
— Pardon, madame, quartire, [2448]— говорил [2449]офицер, видимо искренно тяготясь [2450]своим положением победителя и стараясь скрыть под учтивостью всю выгоду своего положения.
— Nous ne ferons point de mal à nos hôtes, vous serez contents de nous. Si cela ne vous dérange pas trop, [2451]— говорил он хорошим французским языком, хотя и с итальянским акцентом. — Est ce que personne ne parle français ici? [2452]— и он, оглянувшись вокруг себя, встретился глазами с Пьером. Милый, добрый и, главное, глубоко меланхолический взгляд этого офицера тронул Пьера, в особенности вследствие той противуположности, которую он встретил в этом офицере с ожидаемым. Пьер [2453]невольно открыл уже рот, чтобы отвечать по-французски, как вдруг над самым его ухом раздался пьяный крик Суворова и высунулся его мушкетон, направленный прямо в грудь французского офицера.
— Бонапартий! иди во ад... — замок щелкнул, кремень ударил [по] огниву.
Пьер повернулся быстро, поднял кверху дуло мушкетона, и над самым ухом его раздался оглушающий выстрел давно заряженного заржавелого мушкетона, который сделал long feu. [2454]Суворова так отдало выстрелом, что он упал назад к двери. Женщины вскрикнули, дымом застлало все сени, и Пьер бросился к офицеру.
— Vous n’êtes pas blessé? [2455]— спрашивал он его.
Офицер был бледен, но улыбался.
— Mon cher, je vous dois la vie, [2456]— проговорил он, хватая руку Пьера. — Et moi qui croyais que vous êtes russe. Vous êtes français. [2457]
Французский офицер был убежден, что человек, поступивший благородно, великодушно (естественно, что верхом благородства и великодушия от всякого другого человека было спасение его жизни), не мог быть не француз.
Но Пьер не скрывал уже своего знания французского языка, разочаровал его. Он сказал ему, что он был русский, что выстреливший в него был пьяный сумашедший. Французский офицер остановил сбежавшихся на выстрел двух солдат, пришедших с ним, и, взяв Пьера под руку, продолжая нежно благодарить его за спасение жизни, пошел с ним в комнату.
Испуганные женщины между тем, отняв уже безвредный мушкетон у Суворова, таща его за руки и колотя его в спину, втащили за перегородку.
Французский офицер назвал свой чин, имя и фамилию. Он был офицер 6-го гусарского полка и состоял ординарцем при итальянском короле. Его звали Эмиль Пончини.
— Qui que vous soyez, vous comprenez que je me sens lié à vous par des liens indissalubles. Disposez de moi, [2458]— говорил он, [2459]своими прекрасными, меланхолическими глазами глядя [2460]в лицо Пьера.
