Допоздна светились слабым дремотным светом окна в домике Дорогиных, и, когда они потухли, ковш Большой Медведицы уже опрокинулся на ручку, серпик месяца, тонкий, как стружка, скатился с небосвода к черному заказнику и тлел там робко, потерянно.

В полдень к Лузановым пришла сторожиха колхозной конторы тетя Толя. Сергей только-только встал с постели и, припухший от неурочного сна, кое-как причесался, опрыснулся одеколоном, вышел из горницы.

— С приездом, Сергей Лукич, — поклонилась тетя Толя. — Записочка вот от председателя. — Она положила на угол стола бумажку и, отходя к порогу, жадно разглядывала Сергея.

Он не сразу взял записку. Вначале закурил, легким движением руки подкинул спички, положил их в карман, вынул изо рта папиросу и облизал алые со сна губы.

— Отдыхаете, значит, Сергей Лукич?

— А что?

— Я так, Сергей Лукич. Надо, мол, отдохнуть вам. Ну, до свиданьица. — Она сконфуженно улыбнулась и толкнула дверь. Сергею показалось, что в улыбке женщины была скрыта какая-то издевка. Он наотмашь швырнул папиросу на железный лист у печи и вслух обругал гостью:

— Чертовка. Пронюхала, небось, что Сергей Лузанов первую ночь ночевал не дома. Пойдет теперь мести языком по деревне, как помелом. Вот он — деревенский идиотизм.

Председатель Трошин писал Лузанову:

«Видимо, Верхорубов уже настропалил Клюшникова поскорее прибрать меня к рукам, — весело размышлял Сергей, намыливая щеки для бритья. — Ну что скажешь плохого о человеке. Нет, матушка, Верхорубов знает толк в людях. Яблоко, говорит, далеко от яблони не падает. Верно, товарищ Верхорубов. Верно. И надо же, как это все складно. Надо согласиться. Главный — сам себе хозяин. А то по распределению турнут куда-нибудь в Барабинскую степь — будешь пыль глотать. Машина, наверное, у главного своя. Конечно, своя. С Линой — хорошо — не надо встречаться. А экзамены потом, на будущий год…»

Сергей с особой чистотой выбрился и был доволен, что не сделал ни одного пореза. Потом умылся, надел заботливо приготовленную матерью рубашку и, разглядывая себя в зеркале, начал насвистывать. Он вдруг вспомнил, что вчера, взволнованный странным приемом Клавы, забыл сказать ей, что его посватали в главные агрономы. «Главный, — надевая пальто и все насвистывая, думал Сергей. — Это тебе не шоферюга, у которого только и слов о болтах да гайках».

Трошина Сергей встретил у ворот церковной ограды. Председатель стоял с каким-то высоким парнем, одетым в легкую дошку и теплые боты. Парень что-то доказывал Трошину, разводя перед ним своими длинными руками, а Трошин, захватив усы в кулак, слушал и согласно кивал головой.

— Очень кстати, Сергей Лукич. Добрый день. — Максим Сергеевич пожал руку Лузанова и рекомендовал ему своего собеседника: — Палкин, товарищ из нашей районной газеты «Всходы коммуны». С ним я вас и отправлю.

Они плечо к плечу пошли в сторону конторы, и Трошин, заглядывая в лицо Сергея, улыбнулся:

— Поближе к земле, в колхоз куда-нибудь будете проситься, Сергей Лукич?

«С высшим-то образованием? Открывай карман шире», — весело подумал Сергей и не ответил на вопрос председателя. Спросил о другом:

— А Мостовой все-таки удрал от вас, шельма?

— С твоим папашей что-то не ладилось у них.

— Да, батя жаловался: дела, говорил, толком не знает, а все хочет сделать по-своему. Батя был человек прямой, любил рубить напрочь. Да и как не рубить? Два года Мостовой работал в колхозе и завалил всю урожайность, а за нос тянули батю. Этот самый Мостовой крепко укоротил батину жизнь.

— Это не совсем так, Сергей Лукич.

— Уж я-то знаю, Максим Сергеевич. Батя сам рассказывал мне, что Мостовой метил на председательское место и, где можно было, подсовывал бате ножку.

— И все-таки неправда, Сергей Лукич. Да дай нам бог побольше таких агрономов, как Мостовой. Скажу вам, мы вызов сделали ему через ЦК. Если бы о нем плохо отзывались люди, разве бы стал райком ходатайствовать за него? Что вы, Сергей Лукич.

— Да плюет он на ваш колхоз, — с раздражением и упрямством сказал Сергей, обиженный за своего отца.

— Кое-кто и плюет, а Мостовой, голову заложу, приедет. У Мостового, Сергей Лукич, талант от земли. Понимаете? Судьба такая. Мы ждем его со дня на день.

Трошин еще что-то говорил о Мостовом, но Сергей уже не слушал его, занятый вдруг остро обидевшими его мыслями о том, что в Дядлове, оказывается, ждут не его, ученого агронома Лузанова, а ждут Мостового. Сергей еще сегодня подумывал: земляки, узнав о его приезде, обязательно придут к нему с просьбой остаться на работу в Дядлове: в родном колхозе нет агронома, он, конечно, поблагодарил бы за приглашение, но не остался, — не для того кончают институт, чтобы коптеть в колхозе, — и все-таки было бы приятно выслушать просительные слова земляков.

У конторских ворот, украшенных резным деревянным кружевом, отбитым во многих местах, стоял сильно потрепанный «газик». Возле него с ветошью в руках ходил шофер, молоденький парень, в армейской телогрейке, застегнутой только на одну нижнюю петлю, и форменной фуражке артиллериста. Был он невысок, но строен и, когда к нему обратился председатель, по въедливой армейской замашке вытянулся и бросил руки по швам.

— Есть отвезти и привезти.

Машину он вел легко, с удалой небрежностью крутил баранку одной рукой. Фуражка у него кое-как держалась на затылке. «Твой соперник, — с издевкой сказал Сергей сам себе. — Для Клавки — свет в окошке. А Лина, наверно, сказала бы, увидев этот глупый шоферский нос: первый парень по деревне, а в деревне один дом. И это мой соперник», — опять грустно подумал Сергей и, чтобы отвлечься от своих ревнивых мыслей, хотел о чем-нибудь поговорить с газетчиком-соседом, но тот уютно дремал, завалившись плечом в угол машины.

Большой двор МТС был чисто выметен, а снег откидан к заборам. Низкое вечернее солнце обливало красноватым лучом затяжелевший снежный намет у рубленой стены амбара и вспыхивало огненно на жестяной окантовке фанерной лопаты, черенком воткнутой в снег. Под навесом амбара на стылой пыльной земле топтались мужики, человек шесть. Среди них Лузанов сразу узнал приземистого и круглого Ивана Колотовкина, жившего сейчас, в период зимнего ремонта машин, в общежитии при МТС. Они поздоровались.

— Ты чего? — спросил Колотовкин.

— К директору.

— Пойдем провожу. Он только что приехал.

Директор Клюшников — грузный, широкий в кости мужчина — встретил Лузанова как давно знакомого, усадил его на диван, сам сел рядом.

— Начнем сразу, Сергей Лукич. Полмесяца назад, надо думать, мы отправили на пенсию нашего главного агронома, и теперь крайне нужна замена. Весна у ворот. Верхорубов посоветовал нам вашу кандидатуру. И что ж, я ничего. Не против. Человек вы молодой, грамотный, деревню знаете. Опыта нет? Есть энергия, Сергей Лукич, а она подороже опыта. Партия учит, чтобы мы смелее выдвигали молодежь, — целиком и полностью согласен с этим.

— Я подумаю, Михаил Антонович, — сдерживая радостную дрожь в голосе, сказал Сергей. «Бог мой. Бог мой», — ликовал он, а Клюшников говорил:

— Подумать надо. Это верно. Подумай, но недолго. Завтра к обеду дашь нам окончательный ответ, я со своей стороны — советую. Квартира тут тебе есть, две комнаты, солнечная — любую невесту не стыдно ввести. Ведь ты не женат? Давай, Сергей Лукич, поезжай, а завтра мы ждем тебя с ответом.

На обратную дорогу Сергей сел рядом с шофером и со снисходительной улыбкой сказал ему:

— Давай, милок, ближе к дому.

Потом Сергей рассеянно глядел на дорогу, и ему не терпелось скорее рассказать кому-нибудь о своей радости. В жизни его совершилось неожиданное и счастливое событие. Шутка ли, он, Сережка Лузанов, — главный агроном МТС. Иногда он посматривал на шофера — поговорить с ним, что ли, но вздернутый нос на простоватеньком лице парня вызывал у него снисходительную усмешку.