— Так это тоже подарок маленького сына Хезуса.

— И дальше, промчавшись мимо множества завлекательных подробностей, и я узнаю огни острова Вознесения, черное небо и Южный крест.

— Но, друг мой, монтаж принадлежит вам, у меня ж занудливые подробности самых неравнозначных работ, с телеграфным кодом пейзажей, и тут винегрет из красот небесных, переданных языком бухгалтера, и пунктир наших исследований.

— Но более всего мне по сердцу ваш подход к Бонапартовым местам. Я ж, как стих, с лету запомнил:

«Идем по разрезу на Святую Елену, в девять десять — разлом и дальше плато, подобное исландскому, с разломами, выравненное осадками. Драгировка в зоне разлома, известняки».

— И вдруг у вас начинается фантастика, вы идете от подводной горы к другой, и как же они крещены, как? — Амо сделал волнообразное движение, рукой показывая, как видит он сквозь зигзаги волн те горы. — «Местоположение — гора Дениса Давыдова». И приписка другими чернилами, видимо, у вас сработала ассоциация: «Вспомнил, как мама провожала меня на войну: «Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами, а в конце дороги той плаха с топорами…»

Амо продолжал, сам как бы завороженный произносимым:

— «Идем с сейсмопрофилографом на гору Бонапарта…» — чуть дальше с указанием часов и минут. «Выходим на гору. Сломали магнитометр».

По-моему, уважительная причина, магнитометр не мог выдержать такой встречи. И обрыв драги на горе Дениса Давыдова разве не острейший сюжет, а?

Андрей продолжал глядеть на Амо, как завороженный, в его устах все приобретало какой-то нереальный свет.

— «Расчеты при подходе к Кутузова горе». Нет-нет, знаю, что вы скажете, и потому не даю вам рта открыть. Я все уже сообразил, тут шли наши ученые и, открывая горы, крестили их историческими именами. Но что из этого возникло? Какие промеры? Потом пришли вы и начали искать правду о том, как неоднородно возникает океаническое дно. А после уж посмотрел на это клоун и увидел возможность сделать обаятельнейший мультфильм из одной только фразы, к примеру:

«Пришел ответ от Папанина, разрешен заход на Святую Елену».

И представьте, после этого вам снится сон, ученому, которому Папанин разрешил встретиться с Буонапарте. Да не одному встретиться, а всей экспедиции и всему экипажу. Маленький, кругленький, рожденный в Севастополе Папанин, у нас еще в школе выступал, тот самый, что на льдине сиживал, зимовал много лет, — и Наполеон. Во сне они могут поменяться — треуголкой на моржевый клык. Вот вам и «вдоль дороги лес густой с бабами-ягами…». А?

Андрей хохотал:

— Ну и компоновка!

— А вам не надоели псевдореалисты, которые не верят, что я могу по телефону прочесть любимой десять страниц кряду из «Прощай, оружие!» Хемингуэя, да еще наизусть. Какое ж детективное обстоятельство — высадили вас на берег Святой Елены на боте агента фирмы Соломон и К°, той самой фирмы предприимчивого Соломона, который, исхлопотав разрешение, ринулся за сосланным императором и был его поставщиком. Даже рассмотрел на вашем слайде его вывеску — Соломона на одной из трех улиц Джеймстауна… Сюжет! А? — Амо прочертил перед собою зигзаг и воскликнул: — Чего стоит лестница святого Якова и семьсот ступеней, по которой поднимается неутомимый герой!

А запись о документах Вест-Индской компании, вездесущей, акульей, предприимчивой, владевшей островом?

А лунный пейзаж на склоне вулкана, то есть острова? Больше ни словечка, но я вижу, Рей, вижу, как будто там прошлялся босиком по океану вслед за судном. Так ваши скучные, рабочие записи с вкраплениями отдельных живых фраз и есть босой ход по волнам. Вот что имели в виду сочинители древности о хождениях по водам.

И в заключение моего монтажа ваших записей вписываю, то есть повторяю, фразу Наполеона:

«Все высокое искусство заключается в умении сосредоточить в нужный момент и в нужном месте больше сил, чем есть в этот момент в этом месте у противника».

У вас, Рей, больше сил, чем у противника. Вы огнедышащая материя под защитным обликом северянина.

Он шел не отставая, не прибавляя шага, хотя у Андрея ноги были длиннее и шагал он крупно.

Уже обошли вокруг пруда, посидели на поваленном дереве.

Шерохов подробно рассказал Амо, как провел он вместе с капитаном время у шипшандлера Хезуса в Лас-Пальмасе и сожалел, что не оказалось с ними Гибарова.

— Я б дорого дал, чтобы вы посмотрели вместе с нами импровизации его детей — карнавал в миниатюре.

— Что ж, я на верном пути, сжимая свои поначалу большие композиции до размера миниатюр и подглядывая всюду, где представится случай, шутки и казусы, свойственные свычаям-обычаям дальних и ближних. Самонадеянно рассчитывал, вернувшись, вы кое-чем вооружите и меня. И не ошибся.

Амо привстал, раскинул руки, резко бросил их вниз, и, уже вытянув перед собою, он и сам вытянулся во весь рост, чуть больше скруглил пальцы, будто крепко-накрепко удерживал обеими руками округлый скользящий предмет. Потом это объемное, ухваченное им завибрировало в его руках, пытаясь высвободиться. Но Амо не выпускал огромную «змею», то чуть пригибаясь, то вновь расправляя плечи.

Андрей уже знал, Гибаров двукратно в день не только занимался йогой, но выполнял и движения «змея», и другие упражнения, не давая себе спуска.

— Ну, отпустил змея, теперь готов шагать в глубь ваших джунглей. А испанский карнавал я б посмотрел в натуре, вру, я б хотел в нем и участвовать. И в итальянском тоже. Только и пробавляюсь, когда выпадает время, тем, что ухватываю зрелища эти по документальному кино. Не густо, но иной раз в карнавальной толпе шибанет мелькнувшая масочка или жест, а то и нехитрый реквизит какого-нибудь паяца или его подружки.

— Паяца? Мне присвоено это звание как раз вчера.

Шерохов прижмурился, повел плечом и наклонил голову, — привычный тик, но Амо словно кто-то ударил, так давно он не видел этой быстрой судороги войны.

— Что ж, у Гарсии Лорки, кажется, роль паяца иную ночку исполняет луна. Тут замешаны крупные силы природы, в превращениях маленького паяца. Мещане, осердясь, талдычат его имя как ругательство, не догадываются притом, какой комплимент они отвешивают тому, кого пытаются унизить.

Амо захотел отвлечь Шерохова от неприятных воспоминаний о вчерашнем столкновении. Он наклонился, сорвал незабудку, протянул Андрею.

— Еще раз с приездом, Рей. Опять встретились, или, как говорит моя Ярослава, дожили до встречи. Вот ведь какая удача. А я что-то сегодня все по цветам ударяю. Только остается еще, ко всему моему прочему, заняться икебаной — составлением букетов на японский манер. Признаюсь, такое занятие меня слегка интригует: говорящие цветы, цвета.

Андрей кивнул.

— Мне повезло, я видел у своих друзей, океанологов из Токио, Иокогамы, как их жены и дочери составляли букеты, икебана выглядит как сочинение цветовой композиции и умиротворяет.

Они обогнули небольшое болотце, собирая для Наташи букетик незабудок.

— После рейса и верно как-то все укрупняется, приобретает значение хоть маленького, но события. Вы правы, Амо, поудивлявшись там на гигантские реликтовые маргаритки, с тихой радостью наблюдаешь здесь голубую нежность крохотных незабудок.

Амо протянул Шерохову букетик, чтобы он присоединил его к своему.

— Рей, я углядел, есть таинственный смысл в одном колечке, глянь — на него нередко нацепляется другое, там, и оглянуться не успеешь, третье и четвертое, и вот уже возникает цепочка событий ли, происшествий, чудес, а то и зол. Я ж не ожидал, что мы с вами попадем в гости к этим крохотным девчоночкам с голубыми глазами. Но еще позавчера, представьте, подарила мне девочка-подросток, конопатенькая и неловкая, незабудки!. И, хоть случилось это у цирка, мне сделалось просторно, вроде б обступили меня враз малые полуболотца, ну, вроде такого, от которого мы сейчас отошли. И увидел я как бы изножья предрощинские и себя самого, лет эдак трех-четырех. Всем лицом приник я к растущим незабудкам, стоя перед ними на коленях. Легонького, меня терпела мать сыра земля. А я не смел разорвать их, незабудок, связь с мокрой, вязкой почвой, унести их с собою. Гладил одним пальцем их овальные, с заострениями на конце лепестки.