Медленно тянулись минуты в ожидании возвращения Нумани, который отправился нейтрализовать часовых. Эти люди в лагере, вне всяких сомнений ожидали их появления, и именно сейчас. Держа в руке лучевой пистолет, Дэйн прикидывал расстояние, отделявшее его от барабанщика.

— Сделано, — раздался в темноте позади них шепот Нумани.

Джелико и главный лесничий двинулись налево, а Тау направо. Дэйн, держась возле врача, последовал за ними.

— Когда они начнут, — губы Тау были около уха Дэйна, — бросайтесь к этому барабану. Я не хочу думать о том, каким образом вы завладеете им, но, захватив, удерживайте во что бы то ни стало.

— Да, сэр!

Раздался воющий крик с севера, крик безумного страха. Певцы остановились на середине, барабанщик сделал паузу и отпустил руки. Дэйн стремительно бросился к этому человеку. Огненный луч из пистолета Дэйна попал ему в голову и хатканец, так и не успевший подняться с колен, замертво рухнул. Схватив барабан, космонавт прижал его к груди, продолжая целиться поверх барабана из пистолета в изумленных туземцев.

На другой стороне лагеря творилось что‑то ужасное — крики, резкое подвывание игольчатых ружей, шипение огня бластеров доносились оттуда. Продолжая угрожать пистолетом обалдевшим туземцам, Дэйн немного отступил и, опустившись на одно колено, поставил барабан на землю. Держа оружие наизготовку, он начал выстукивать левой рукой на барабане, но не тихо, как хатканский барабанщик, а твердыми энергичными ударами, перекрывающими шум сражения. Он не забыл “Границу Земли” и выбивал ее ритм с такой силой, что знакомое “да–да–да” громко гудело, разносясь далеко вокруг лагеря. Казалось, появление Дэйна парализовало хатканских преступников. Они уставились на него побелевшими глазами, вдвойне заметными на их черных лицах. Их рты были немного приоткрыты, как это бывает, когда происходит что‑то неожиданное. Дэйн не отважился оглянуться и посмотреть, как идет сражение на другой стороне лагеря, но увидел появление Тау.

Врач вошел в свет костра не обычным размашистым шагом вперевалку, как ходили все космонавты, а семеня, танцующим шагом и он пел под удары барабана. Дэйн не мог разобрать слова, но знал, что они согласуются с ритмом “Границы Земли”, образуя связь между слушателями и певцом, такую же связь, какая была между Ламбрило и хатканцами на горной террасе. Тау подчинил себе туземцев. Дэйн, убедившись, что все они попали под влияние врача, положил оружие поперек колена, барабаня пальцами правой руки в более низком тоне.

“Да–да–да–да…” Безобидный повторяющийся ритм начала песни, который он повторял про себя, постепенно исчез и он уловил новые угрожающие слова, которые произносил Тау. Врач дважды обошел выбранный им для себя круг. Затем он остановился, снял с пояса ближайшего хатканца охотничий нож и показал им на восток в темноту. Раньше Дэйн не поверил бы, что Тау может изображать то, что делал сейчас. В свете костра врач как бы сражался с невидимым противником. Он увертывался, ударял, поворачивался, атаковал, и все это в такт ударам барабана, в который Дэйн не знал как теперь т бить. Тау проделывал все это так, что было очень легко представить себе другого, сражавшегося против него. И когда нож врача опустился после энергичного удара, который был концом этой атаки, Дэйн глуповато уставился на землю, почти ожидая, что увидит лежащее тело.

Тау повернулся на восток и церемонно отсалютовал ножом своему невидимому противнику. Затем он положил нож на Землю и застыл, глядя в слабо светящуюся темноту.

— Ламбрило! — его уверенный голос поднялся над зовом барабана. — Ламбрило, я иду!

Смутно сознавая, что шум на другом конце лагеря стихает, Дэйн приглушил звук своего барабана. Поверх него он мог видеть, как раскачиваются и кланяются хатканские нарушители закона, следуя ритму его ударов. Так же, как и они, он чувствовал власть голоса Тау. Но что может появиться в ответ — этот призрачный фантом, который был создан, чтобы запугать их и привести их сюда? Или все же человек, его создатель?

Дэйну казалось, что красноватый свет костра начинает тускнеть, хотя в действительности пламя, поднимавшееся над дровами, и не начинало гаснуть. Не ослабевал и густой едкий запах горения. Что из того, что затем последовало, было реальным, а что было продуктом его расстроенного воображения, впоследствии Дэйн был не в состоянии сказать. Вряд ли в действительности можно было спросить всех, кто присутствовал при этом, видел ли каждый человек — хатканец или инопланетянин — только то, что показывал ему его набор эмоций и воспоминаний. Или же все видели одно и то же?

Что‑то скользнуло с востока, что‑то, что было не столь ощутимо, как то призрачное существо, рожденное в тумане болота. Скорее это была невидимая угроза для находившихся у огня, который как бы символизировал сейчас человеческую дружбу, безопасность и был как бы оружием против темных сил этой опасной ночи. Была ли эта угроза только мысленной? Или Ламбрило все же имел какие‑то средства для осуществления своей мести? Это невидимое оружие было холодным, оно угнетало их мозг, отнимало силы и делало их слабыми. Оно как бы старалось превратить их в глину, из которой Потом можно сформировать все, что угодно. Одиночество, темнота, все, что Противостояло жизни, теплу и действительности — все это собиралось вместе и надвигалось на них из ночи.

Но голова Тау была высоко поднятой. Он успешно противостоял этой Невидимой угрозе. Между его крепко расставленными ногами ярко светился Голодным светом охотничий нож.

— Ламбрило! — голос Тау поднялся как бы отбрасывая эту невидимую Угрозу, затем он снова запел и ритм его непонятных слов несколько опередил Ритм барабана.

Дэйн заставил себя бить в барабан, как бы наперекор тому, что надвигалось из темноты, угрожая отнять у них силы и разум. Его руки продолжали опускаться и подниматься.

— Ламбрило! Я — Тау, с другой звезды, с другого мира, где другое небо приказываю тебе выйти и выставить свою мощь против моей! — слова этого требования были произнесены таким тоном, в котором звучала резкость приказа.

В ответ появилась новая волна угрозы. Казалось, она может уничтожить их всех. Волна угрозы накатывалась как волна сильного прибоя разбушевавшегося океана, бьющегося о берег. На этот раз Дэйну показалось, что он различает какую‑то темную массу. Прежде чем он успел разглядеть что‑нибудь определенное, Дэйн отвел глаза и сконцентрировался на движениях своих барабанящих рук. Он отказывался верить, что такие мощные силы приведены в действие лишь за тем, чтобы уничтожить их. Он не раз слышал, как Тау рассказывал про такие вещи, но услышанные в знакомой обстановке на борту “Королевы” подобные приключения так и оставались только рассказами.

Здесь же, несомненно, была настоящая опасность. Однако Тау, когда над ним во всей своей мощи проходила полная угроза, продолжал, не склоняясь, стоять как ни в чем не бывало.

И, скрываясь под гребнем этой невидимой разрушительной волны, появился тот, кто был причиной всего этого. Это было не привидение, созданное из болотного тумана, а живой человек. Он шел спокойно с пустыми руками, как и Тау, и никто не заметил у него оружия. У костра люди застонали и повалились на землю, слабо стуча руками о почву. Но когда Ламбрило вышел из темноты, один из туземцев встал на четвереньки и начал двигаться маленькими мучительными толчками. Он пополз по направлению к Тау, его голова раскачивалась на плечах, как голова мертвой скальной обезьяны. Дэйн перехватил барабан одной рукой, а другой нащупал свой лучевой пистолет. Он попытался выкрикнуть предупреждение, но понял, что не может издать и звука.

Одна из рук Тау поднялась по направлению к приближающемуся туземцу и сделала круговое движение. Ползущий человек, глаза которого закатились так, что были видны одни белки, последовал за этим жестом и обошел врача. Он направился к Ламбрило, хныча как собака, которой не дали выполнить приказ хозяина.

— Вот так, Ламбрило! — сказал Тау. — Это только между тобой и мной. Или ты не хочешь показать свою мощь? Разве Ламбрило так слаб, что должен посылать другого выполнять свою волю?