В свое время у Гримсонов не хватило средств на страховой полис, который покрывал бы все убытки, связанные с ущербом, причиненным их собственности. И хотя от пожара дом застраховали, страховкой не предусматривалась выплата, если пожар произошел в результате стихийного бедствия. А имело оно место или нет, еще не установили.

Разумеется, Эрик Гримсон не мог позволить себе адвоката, но один из кузенов Евы, юрист, взялся вести это дело. Если он выиграет, то десять процентов от выплаченной страховки принадлежат ему, а если проиграет, то ничего не получит. Это участие в деле было тоже своеобразным пожертвованием — не столько из клановой солидарности, сколько из жалости к двоюродной сестре. То обстоятельство, что она вышла замуж не за мадьяра, который к тому же оказался нищим лодырем и бывшим протестантом, а ныне — атеистом, само по себе скверно. Но потерять дом, все имущество и вдобавок иметь сына-психа... Хоть он и адвокат, но у него доброе сердце.

Лечение Джима обеспечивала медицинская страховка, но квартальные взносы по ней были очень высокими. Чтобы выплачивать их, Ева Гримсон взяла еще одну работу. Оба раза, когда мать навещала Джима, она выглядела очень усталой, исхудавшей, с глазами, обведенными черными кругами. Джим почувствовал себя таким виноватым, что предложил бросить лечение. Но мать на это не согласилась. Ведь перед ее сыном стоит выбор — пройти курс лечения или сесть в тюрьму. Окружной прокурор намеревался судить его как совершеннолетнего, что означало бы более суровый приговор. Ева готова на все, лишь бы не допустить судебного разбирательства. Кроме того — хотя мать этого и не сказала — она нисколько не сомневалась, что Джим на самом деле сумасшедший и останется таким, если в его судьбу не вмешается психиатр.

Отец его не навещал — и Джим вовсе не хотел его видеть. Эрик стыдится того, что у него «чокнутый» сын. Люди могут подумать, будто у Гримсонов, черт побери, это наследственная болезнь. Может, это касается Евы — ведь все венгры сумасшедшие.

На самом деле Джиму очень повезло, что его так быстро поместили в клинику. Из-за нехватки фондов в районе средства на лечение лиц с психическими расстройствами здорово сократили, так что ему полагалось оказаться в хвосте длинной очереди ожидающих. Почему он попал в разряд избранных? Наверняка тут использовал свое влияние дядя Сэма Выжака, судья. А может, и кузен-адвокат немного постарался. И хотя доктор Порсена не скажет ни слова о том, как Гримсону удалось перескочить через головы остальных, он, возможно, тоже приложил к этому руку. У Джима сложилось впечатление, что психиатр считал его случай очень интересным из-за той старой истории со стигматами и галлюцинациями. Но, скорее всего, он чересчур много о себе вообразил. Подумаешь, еще одна бестолочь из семьи «синих воротничков», беспородный тупоголовый венгр-панк.

Доктор Порсена наконец положил трубку.

— Итак, я предлагаю тебе — и учти, здесь, в клинике, не применяется никакого давления или принуждения — сразу попробовать тот метод лечения, в котором мы добились больших успехов.

Говорил доктор Порсена очень быстро, но четко. Его речь отличалась почти полным отсутствием всяких пауз и «э-э», «м-м», «ну», «значит».

— Метод это нелегкий; легкого лечения не бывает. Кровь, слезы, пот. И, как при всяком лечении, успех зависит в основном от тебя. Это означает, что тебе нужно захотеть справиться со своими проблемами.

Доктор на мгновение умолк. Джим обвел глазами кабинет. Обстановка казалась ему просто роскошной: толстый ковер на полу (неужели персидский?), мягкие кожаные кресла и кушетка, большой письменный стол из блестящего твердого дерева, мраморные бюсты знаменитостей, дорогие на вид обои, множество дипломов на стенах вперемешку с картинами, абстрактными или сюрреалистическими — Джим плохо разбирался в живописи.

— Ты все понимаешь, что я говорю? — продолжил Порсена после недолгой паузы. — Если нет, скажи об этом прямо. Мы все здесь для того, чтобы учиться, — и пациенты, и врачи. В неведении нет ничего позорного, я, например, в своем сознаюсь довольно часто. Мне отнюдь не все известно. Да и кто все знает?

— Конечно, понимаю. По крайней мере, вы не говорите со мной свысока, и без всяких длинных и непонятных психологических терминов.

Доктор Порсена сидел, положив ладони на раскрытую папку с историей болезни Джима. Руки у него были хрупкие, изящные, с длинными тонкими пальцами. Ходили слухи, что доктор отличный пианист и предпочитает классическую музыку, хотя иногда играет и джаз, и рэгтайм. У него только две руки, а не помешали бы четыре. Кроме заведования отделением, есть и частная практика — кабинет через квартал отсюда, на Сент-Элизабет-стрит. Еще он возглавляет ассоциацию психиатров северо-восточного Огайо и преподает в медицинском колледже.

Достижения Порсены внушали Джиму Гримсону уважение. Но, честно сказать, самое большое впечатление на него произвел докторский серебристый «ламборгини» 1979 года.

Доктор перевернул страницу, пробежал пару строк и откинулся на спинку стула.

— Ты, похоже, начитанный парень, — сказал он, — хотя и предпочитаешь научную фантастику. Так часто бывает у молодежи. Я начал с книжек о стране Оз, сказок братьев Гримм, «Алисы» Кэрролла; потом — гомеровская «Одиссея», «Тысяча и одна ночь», Жюль Верн, Герберт Уэллс и научно-фантастические журналы. Я в восхищении от Толкиена. Потом, когда я жил и работал в Йеле, мне довелось прочесть серию романов Филипа Хосе Фармера «Многоярусный мир». Ты знаком с этими книгами?

— Да, — выпрямился в кресле Джим. — Они мне очень нравятся! Но когда же, черт возьми, Фармер закончит свою серию?

Порсена пожал плечами. Он был единственный известный Джиму человек, у которого этот жест выглядел изящно.

— Суть в том, что тогда же, в Йеле, я прочел и биографию Льюиса Кэрролла. И одна фраза в комментарии к главе в «Алисе в Стране Чудес», под названием «Бег по кругу и длинный рассказ», меня зацепила. Вот тогда-то и родилась идея о многоярусной терапии.

— Какой-какой? — переспросил Джим. — Многоярусной? А, вы хотите сказать, ее название взято из «Многоярусного мира»?

— Название не хуже других и получше некоторых, — улыбнулся доктор. — То был лишь проблеск идеи, зигота мысли, пламя свечки, которое вполне могли задуть буйные ветры заурядного мира или здравого смысла и логики, отвергающей божественное озарение. Но я раздул эту искру, сберег ее, взлелеял, и она наконец разгорелась ярким пламенем.

Этот парень на самом деле странный, не удивительно, что его считают колдуном. Однако взрослые столько раз подводили и обманывали Джима, что он не спешил полностью довериться психиатру. Посмотрим, соответствуют ли его слова делам. С другой стороны, Порсене еще нет тридцати. Старый, но не совсем еще. Хорошо, что Джим посещал занятия по биологии, а то бы не понял, что имеет в виду доктор, говоря о «зиготе мысли». Зигота — это клетка, образованная от слияния двух гамет. А гамета — репродуктивная клетка, способная слиться с другой, ей подобной, и образовать клетку, из которой получится новое существо.

Гримсон тоже был когда-то зиготой, как и большинство живых существ. Слушая объяснения доктора, Джим понял, что теперь он, напротив, гамета, которая должна превратиться в зиготу — новую личность, созданную из прежней личности, и еще из одной, воображаемой.

— Пациенты, согласившиеся на многоярусную терапию, образуют небольшую элитную группу добровольцев, — объяснял доктор Порсена. — Они обычно начинают с первого тома, «Создатель Вселенных», и далее по порядку прочитывают все остальные. Потом выбирают какой-нибудь персонаж и пытаются вжиться в его образ, перенимая все черты характера — независимо от того, хорошие они или плохие. На дальнейших этапах терапии они начинают избавляться от плохих качеств своего героя — но хорошие черты сохраняют. Бесконтрольные галлюцинации, нежелательные эмоциональные факторы постепенно сменяются контролируемыми галлюцинациями. Ты все понимаешь?