Владычица приподняла густые черные брови.

— Вот как? Он ведь Владыка всех лжецов — и мог сказать тебе и неправду.

— По его мнению, я не мог сбежать от него и обязательно вернусь обратно. Вот потому он и был достаточно откровенен. Он действительно завзятый лгун, хотя не мне упрекать его в этом, поскольку я и сам не раз прибегал к неправде. Однако в данном случае у него не было причины лгать.

Манату Ворцион помолчала с по л минуты.

— Наверное, лучше сначала мне выслушать тебя, — проговорила она наконец. — Расскажи мне, как ты, землянин, попал в Многоярусный мир? Я уже слышала твою историю, но слухи не всегда бывают правдивы. Расскажи мне свою историю от начала до нынешнего момента, но постарайся быть краток.

* * *

Когда Кикаха описал чешуйчатого человека, то великанша ахнула.

— Токина! — воскликнула она.

— В чем дело?

— Продолжай. Позже расскажу. Что случилось после того, как ты впервые увидел его?

Кикаха рассказал, как чешуйчатый человек, которого они с Ананой считали мертвым, зашевелился в то самое мгновение, когда они покидали гробницу.

Великанша вскочила и принялась быстро расхаживать взад-вперед. Даже богини порой теряют самообладание, подумал Кикаха.

— Токина! Токина! — бормотала великанша. — Не может этого быть!

— Это почему же?

Владычица стремительно повернулась лицом к Кикахе:

— Потому что он всего лишь персонаж легенды, рожденной первобытными страхами и воображением! В детстве родители и домашние рабы рассказывали мне сказки о них. Токина считались негуманоидными предшественниками тоанов. По другим преданиям, они создали первых тоанов и поработили их. Потом тоаны восстали и убили всех токина, кроме одного. Тот единственный уцелевший токина сбежал, если верить преданию, в какую-то неведомую вселенную и погрузил себя в своего рода анабиоз. Но легенда — кстати, мне, девочке, она казалась очень страшной — гласила, что однажды, когда настанет время, он восстанет ото сна, присоединится к злейшему врагу тоанов и поможет ему перебить их всех. И тем злейшим врагом будет леблаббий. Та легенда описывала, как токина убьет последнего тоана и станет Владыкой всех миров.

Но в другом предании говорилось, что он присоединится к леблаббиям и поможет им свергнуть Владык. Из этих легенд получались отличные страшные сказки для детишек. Но чтобы токина и в самом деле мог существовать... чтобы он... чтобы...

— Я не лгу, — сказал Кикаха. — И меня очень заинтересовало изображение чешуйчатого человека, которое я увидел на кубке во время пира.

— Если токина восстал ото сна и где-то там находится, то что он намерен предпринять?

— Сейчас нам известно лишь одно: токина не выдумка. И невозможно узнать, будет ли он настроен враждебно или дружелюбно.

Манату Ворцион наконец села, склонилась к нему и крепко сжала ему запястье. Кикаха скривился от боли. Ему определенно не хотелось бы связываться с ней, во всяком случае — в рукопашной схватке!

— Пока у нас не появятся более точные сведения о чешуйчатом человеке, он опасен. Скажи мне: ты рассказал о нем Рыжему Орку?

— Нет. Я никогда бы не стал рассказывать ему ничего такого, чем он мог воспользоваться.

Великанша ослабила хватку. Кикахе очень хотелось помассировать свое запястье, но он не собирался демонстрировать кому бы то ни было, даже богине, что ее хватка способна своей мощью причинить ему боль.

— Хорошо, — сказала она. — У нас есть это преимущество. Другое же состоит в том, что Рыжий Орк не знает, где ты находишься. Теперь, когда ты снова отправишься в Пещерный мир...

Дважды богинь перебивать не принято, но Кикаха все же решился:

— Снова отправлюсь в Пещерный мир?

— Конечно. Я думала, что это само собой разумеется. Ты ведь дал ему слово добраться туда, не так ли?

— Не важно, давал я его или нет. Рыжий Орк знал, что я вернусь к нему, поскольку, по его словам, Анана, возможно, жива и находится у него в плену. Я сильно сомневаюсь, что ей удалось пережить то внезапное наводнение. Но не могу отказаться даже от малейшей надежды на ее спасение.

— Ты еще не закончил свою историю.

Кикаха завершил рассказ на том моменте, когда он прыгнул в ловушку, поставленную великаншей перед вратами тоана.

— Ты необыкновенный человек, — сказала Владычица, — хотя и везло тебе тоже больше, чем кому-либо. Везение это может скоро иссякнуть. Впрочем, опять же...

Они поговорили и на иные темы. Кикаха потягивал напиток. К концу разговора он почувствовал особый прилив вдохновения и надежды, даром что нехваткой оптимизма никогда не страдал. Богиня встала и посмотрела на него сверху вниз, не скрывая нежности. А он ощущал к ней нечто большее, чем симпатию.

— Значит, договорились. Ты продолжишь поиски мира Зазеля. При этом у тебя будет преимущество, поскольку мне известны врата, о которых, по-моему, никто больше не подозревает. Сил у меня немало, но выполнение нашего плана потребует поистине колоссальных усилий. Я постараюсь держать тебя в зоне действия глиндглассы, хотя и не совсем уверена, что смогу этого добиться. Ты проведешь здесь еще несколько дней, отдыхая, упражняясь и обсуждая со мной подробности нашего плана. Ты выглядишь усталым. Иди и выспись как следует — встанешь, когда захочется.

— Порой я встаю, когда мне этого вовсе не хочется.

— Если я не ошибаюсь, ты намекаешь на нечто большее, чем подразумевают твои слова, — улыбнулась великанша.

— У меня обычно всегда так.

— Для леблаббия ты очень дерзок.

— А вот насчет того, что я леблаббий, есть как раз некоторые сомнения. Возможно, я наполовину тоан, но отнюдь не горю желанием выяснить, так ли это.

— Мы поговорим... как-нибудь в другой раз. А теперь можешь идти.

«Она действительно ставит меня на место, — подумал Кикаха. — А, ладно, это же не я болтал, а спиртное. Или нет?» Перед внутренним взором Кикахи проплыло светлое лицо Ананы. На какой-то миг он почувствовал себя так, словно вот-вот расплачется.

Манату Ворцион. потрепала его по плечу.

— Горе — это цена, которую платишь за полноту жизни. — Она помолчала и добавила: — Некоторым во время печали помогает снотворное. Но я знаю кое-какие средства, способные унять горе.

Больше великанша ничего не сказала. Кикаха поднялся к себе в комнату и приготовился ко сну. Но когда он лег, то уснуть ему удалось далеко не сразу.

Кикаха проснулся как от толчка и сунул руку под подушку за лучеметом. Шум? Тихий голос? Его ведь что-то разбудило. Тем временем лучемет, который он держал под подушкой, оказался у него в руке. И тут Кикаха увидел освещенную сумеречным светом высокую женскую фигуру. Манату Ворцион! В воздухе разливался слабый аромат. Видимо, он-то и разбудил Кикаху; нос его тоже караулил, не зная отдыха. Аромат был мускусный, но совсем не походил на духи из бутылочки. В нем чудились потоки воды, жаркие лихорадочные испарения, курящиеся над болотом, — образ странный, но вполне уместный. Такой запах исходил от возбужденной женской плоти, хотя и казался сильней, чем обычно.

Фигура медленно приблизилась к нему.

— Положи лучемет, Кикаха.

Он бросил оружие на пол и ждал. Сердце у него стучало, точно жеребец, бьющий копытами в дверь стойла. Женщина опустилась на колени, а затем улеглась на бок рядом с Кикахой. Жар ее тела обжигал, словно волна душного воздуха из распахнутой дверцы топки.

— Вот уже восемьдесят лет я не рожала детей, — прошептала она. — С тех самых пор я не встречала мужчины, чье дитя мне хотелось бы носить под сердцем, хотя я делила ложе со многими превосходными любовниками. Но ты, Кикаха, человек безмерной хитрости, человек, который никогда не теряется, герой многих приключений, ты подаришь мне ребенка, которого я буду любить и лелеять. И я знаю, что вызвала в тебе сильную страсть. Больше того — ты один из очень немногих мужчин, не испугавшихся меня.