— Что — шифр «обнулил»? Слушай, Тищенко — почему ты единственный человек во взводе, который до этой кнопки дотрагивается, а? Держи от нее свои заготовки подальше! Тебя так и тянет к ней, твою мать! — с досадой отчитал Игоря сержант.

— Товарищ сержант — так мне с самого начала работу начинать? — хмуро спросил Игорь.

— Да. И не трепаться, а начинать! Чем быстрее сделаешь, тем быстрее пойдешь спать! Приступай!

«Почему бы ему просто не отпустить меня и самому тоже не пойти спать? Формалист? Нет, пожалуй, тут другое. Гришневич, наверное, боится, что я скажу об этом во взводе, и это как-нибудь дойдет до Мищенко. Но как? Разве у нас кто-нибудь стучит? Вроде бы нет… Хотя, может он боится, что Мищенко подойдет ко мне и спросит, какие главные трудности у меня были во время ночных работ? А я скажу вначале о трудностях, а потом как ляпну, что Гришневич раньше времени отпустил. Черт, опять не тот рычаг дернул», — задумавшись, Игорь вновь нарушил порядок включения. В это время раздался стук в дверь — из роты пришел Лупьяненко. Гришневич, выведенный из себя ошибками Игоря, посадил его за стол, а работать поставил Лупьяненко. Лупьяненко не ожидал такого поворота событий и, не успев еще, как следует проснуться, делал одну ошибку за другой. Побагровев от злости, сержант вновь поменял курсантов местами. На этот раз Игорь смог собраться и допустил только пару незначительных ошибок. Но сержант уже не хотел его так просто отпускать. Он вновь посадил Тищенко и приказал ему «контролировать» работу Антона. «Наверное, Гришневичу веселее не спать вместе с нами», — раздраженно подумал Игорь. Лупьяненко вновь допустил целую кучу ошибок.

— Что с тобой, Лупьяненко? С тобой же никогда такого не было! Ты же чуть ли не лучший во взводе? — удивился Гришневич.

Лупьяненко лишь пожал плечами в ответ и виновато улыбнулся.

«Господи, ну неужели не ясно — Лупьяненко просто очень хочет спать?!» — с раздражением подумал Игорь и недовольно посмотрел на сержанта. Тот перехватил «теплый» взгляд курсанта:

— Тищенко, что это ты так недовольно косишься, а?

— Это я просто спать хочу, — поспешно ответил Игорь.

— Спать? А, по-моему, вы спать не хотите — слишком уж плохо работаете. Я тебя, Тищенко, зачем за стол посадил?

— Контролировать работу Лупьяненко.

— Что же ты ее не контролировал?

— Виноват, товарищ сержант — я контролировал.

— Как же ты контролировал, если ни одной ошибки Лупьяненко не заметил?

— Товарищ сержант, я просто плохо видел, — попытался выкрутиться Игорь.

— А зачем же тебе тогда очки?

— Они помогают, но не полностью.

— Тогда, боец, тебе нужно было стать рядом с Лупьяненко и чуть ли не носом водить за его руками, чтобы все видеть, ясно?

— Так точно.

— Что-то плохо работаем… Может, еще раз вас по кругу прогнать? Все равно у нас здесь два аппарата стоит, — Гришневич внимательно посмотрел на реакцию курсантов.

Но те лишь угрюмо молчали, всем своим видом выражая обреченность.

«Что-то они сегодня совсем не в форме. Надо идти в казарму, а то и спать некогда будет», — подумал сержант и объявил о своем решении:

— Ладно, черт с вами — пойдем в казарму. От вас сегодня все-равно ничего не дождешься! Желание хорошо работать будем прививать через очки и наряды. Зачехлить аппарат! Построиться на улице.

— Мог бы и не строить — нас все равно только двое, вот уж солдафон чертов! — недовольно сказал Игорь, когда они вышли в коридор.

Лупьяненко хотел поддержать товарища, но следом вышел Гришневич. Тогда Антон подмигнул Игорю, и они улыбнулись друг другу. Гришневич расценил это по-своему:

— Я смотрю — вам служба медом кажется? Хорошо, я исправлюсь — больше такой доброты, как раньше, с моей стороны не будет! Шагом марш!

Было уже едва ли не четыре часа утра и курсанты, обругав последними словами ушедшего в туалет Гришневича, поспешно улеглись в постели.

Но самое интересное их ожидало утром — Гришневич, пользуясь тем, что проводил ночные занятия, проспал до обеда. О курсантах же, естественно, никто даже и не вспомнил.

Приказ, так сильно ожидаемый и, наконец, зачитанный на общем построении батальона вчера утром командиром батальона, не внес никаких существенных изменений в жизнь Тищенко. Сержант не стал уважительнее относиться к курсантам, да и призыв Игоря пока оставался самым младшим призывом части. И все же случилось самое главное — со вчерашнего дня Тищенко и его товарищи уже не были «духами» — они поднялись на одну ступеньку выше по армейской кастовой лестнице. Отныне они принадлежали к касте «свистков». «Свисток», конечно, тоже не бог весть что, и в войсках его положение мало чем отличается от положения «духа», но в учебке между «свитком» и «духом» лежит целая пропасть. Шорох до вчерашнего дня был «свистком» и только после приказа наконец-то стал «черпаком», а Гришневич получил почетный титул «деда» — ему осталось дослужить последние полгода. Дубиленко же и Щарапа стали и вовсе наполовину гражданскими людьми — «дембелями». Теперь им оставалось только одно — готовиться к отъезду домой. Накануне атмосфера в казарме была наэлектризована до предела — курсанты ждали ритуальных переводов при помощи табуреток и пряжек из «духов» в «свистки». При этом Игорь не раз вспоминал рассказы Алексеевича, когда они вместе ехали в поезде в Минск. Тем не менее, никаких массовых «переводов» так и не состоялось — пьяные Щарапа и Дубиленко «перевели» нескольких курсантов и на этом все и закончилось. Объяснялось это, прежде всего, спецификой учебки. В войсках не возникает проблем с «переводами», так как число «духов» и «свистков» примерно равно числу старослужащих, которые быстро проводят всю «церемонию». Но в учебке на одного сержанта приходится больше десятка курсантов, и провести «переводы» не так-то просто. Обычно ограничиваются каждым четвертым или пятым. Во втором же взводе вообще перевели только двоих — Коршуна и Стопова.

Офицеры тоже были прекрасно осведомлены об этой традиции и ко дню приказа готовились за несколько недель. В последние ночи дежурные по части едва ли не через каждые полчаса входили в расположение роты и сержанты могли здорово «залететь» за эти «переводы» и вместо дембеля запросто угодить в дисбат. Но все же для поддержания обычая небольшую часть курсантов «перевели».

Вообще весенний и осенний приказы являются наряду с Новым годом тремя самыми главными праздниками в армии, превосходя по своему значению даже 23 февраля. Это легко объяснимо. В день приказа солдат переходит в новую, более высокую касту, а при наступлении Нового года либо приходит, либо становится более близким год увольнения. В принципе, ни осенний, ни весенний приказы официальными армейскими праздниками не являются, но их сроки обычно соблюдаются очень точно, и приказ министра обороны всегда зачитывается при торжественном построении всего подразделения. Игорь по своей наивности надеялся отыскать что-либо обо всем этом в том разделе устава, где говорится об армейских традициях, но тщетно — об этом там не было сказано ни единого слова.

На сей раз праздник прошел спокойно, и кроме «переводов» и пьянства сержантов (впрочем, тоже вполне умеренного) больше ничего не было.

— Ну, как дела, «свисток» Лупьяненко? — весело спросил Игорь.

— Нормально, «свисток» Тищенко, — с улыбкой ответил Лупьяненко.

— Вот вроде бы ничего не изменилось, а «свистком» быть все же гораздо приятнее, чем «духом», — заметил Тищенко.

— Конечно! А я бы лучше «дембелем» или «дедом» сейчас стал! — засмеялся Лупьяненко.