— Ишь ты, чего захотел! Может, ты и домой хочешь, а?

— Конечно, хочу! Вот ты, может быть, скоро дома будешь — вот и я домой хочу.

— Во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, не я ведь тебя здесь держу, — немного обиделся Игорь, уловив в словах Лупьяненко едва заметную, завистливую насмешку.

— Не обижался — я ведь не против. Уезжай, если есть такая возможность. Тут никаких вопросов не будет. Гришневич совсем сволочным стал — сам видишь, жизни не стало. Я бы тоже уехал, если бы мог.

— Гришневич потому такой деловой, что чувствует свою безнаказанность. Прижать бы ему хвост?

— Как же это мы его прижмем? На очки отправим, что ли?

— Зачем на очки — можно просто бумагу на него комбату написать.

— Ну да — а потом тебя сержант в нарядах сгноит! Эту бумагу, скорее всего, Денисову передадут, а он — Мищенко. Мищенко немного пожурит Гришневича для порядка, а нам потом отдуваться за все придется, — скептически возразил Лупьяненко.

После завтрака Щарапа построил роту перед казармой и объявил:

— Сегодня мы опять будем чистить сапоги для «партизан». Но не все, а только три первых взвода, да и то по четыре человека от каждого. Желающие — шаг вперед!

Игорь шагнул вместе со всеми. Вчера рота подметала несколько складов, а затем чистила сапоги для «партизан». Несколько наиболее бойких курсантов поменяли свои стоптанные сапоги на почти новые, и теперь то же самое хотели сделать и остальные. Игорь почти не надеялся, что попадет в эту заветную четверку, но все же шагнул вперед. Гришневич после завтрака зачем-то ушел в санчасть, так что со взводом остался один Шорох. Младший сержант никак не мог решить, кого отправить на работу.

— Кто пойдет от вашего взвода? — спросил подошедший Щарапа.

Шорох не сказал ничего вразумительного. Тогда подошедший вместе со Щарапой Яров предложил после некоторого раздумья:

— Надо отправлять тех, у кого хуже всего с обувью.

— Давайте так, — согласился Шорох.

— У кого совсем плохо с сапогами? Шаг вперед! — скомандовал Яров.

Из строя вышли Бытько, Гутиковский, Петренчик, Лупьяненко, Тищенко, Коршун и Валик.

— Что-то вас почти в два раза больше, — растерянно пробормотал Яров.

«Черт, сейчас вспомнит, как я его пайку съел и в строй поставит», — испугался Игорь. Но все же Тищенко был рад, что отбор производил Яров — Шорох почти наверняка поставил бы его в строй.

— А ну — правую ногу к осмотру ставь! — потребовал Яров.

После беглого осмотра Коршун и Валик были отправлены в строй — сержант счел их сапоги вполне сносными. Яров несколько раз задумчиво ткнул ногой в каблук Игоря и нерешительно пробормотал:

— Прямо не знаю, Тищенко, кого отправить — тебя или Бытько. Вроде ты и пайку мою сожрал, но и каблуки у тебя сильнее стесаны.

Заметив, что Бытько хочет что-то сказать, Игорь решил опередить конкурента:

— Товарищ сержант, разрешите мне пойти? У меня левый каблук еще хуже! А пайку я не специально съел, а по ошибке. Разрешите мне, товарищ младший сержант?

Последнее Игорь адресовал Шороху.

Шороха уже начало раздражать самовольство Ярова, и вопрос Тищенко показался ему заданным весьма кстати. Расплывшись в самодовольной улыбке, Шорох заметил на редкость назидательным тоном:

— Нада, Тищэнка, лучшэ службу нясти, штобы никаких вапросав не вазникала. Ну, ладна — иди, раз табе так прыспичыла.

— Конечно иди, раз так. А ты, Бытько, не расстраивайся — сапоги в следующий раз заменишь, — Яров снисходительно похлопал проигравшего по плечу.

Щарапа построил сводное отделение и повел курсантов в парк.

Там их встретил старый знакомый — прапорщик Иванов.

— Я за эту неделю Иванова чуть ли не чаще, чем Гришневича вижу — уже в третий раз, — шепнул Игорь на ухо Лупьяненко.

Иванов сразу же заявил Щарапе, что тот привел мало курсантов:

— Разве это люди? Этого мало!

— Так наш ротный приказал.

— Может быть. Но майор Томченко приказал, чтобы было по двадцать человек от роты, а не по двенадцать, как у тебя.

— А почему же тогда комбат Денисову не сказал? — язвительно спросил Щарапа, подозревая, что Иванов хочет его обмануть.

— Потому, что не успел. Иди в роту и доложи об этом ротному.

— Ладно, но если приказа все же не было, мы не сможем дать ни одного человека кроме этих, потому что надо территорию убирать, — заявил Щарапа.

— И чего это Щарапа артачится — дал бы Иванову людей? Какая ему разница? А дал бы, так, может быть, еще восемь человек себе сапоги поменяли! — пробормотал Лупьяненко, глядя вслед уходящему старшему сержанту.

— А какая ему разница? Он ведь «дембель» и сержант — в рваных сапогах ходить не будет. А на нас он плевать хотел! — уверение заявил Игорь.

— Конечно, согласен. Но ведь ему и не надо этих сапог — все равно через месяц-другой домой поедет.

Между тем Щарапа с самого начала обрадовался, что можно будет прислать еще восемь курсантов — он вовсе не был таким эгоистом, каким его представляли себе Тищенко и Лупьяненко. Просто старшему сержанту не хотелось слишком ревностно исполнять приказы Иванова. Ему приятно было чувствовать себя «дембелем», а «дембелю» вовсе не обязательно выполнять указания какого-то там прапорщика.

Иванов выдал каждому курсанту по щетке и одну большую жестяную банку с гуталином на всех. Игорь никогда не видел таких больших банок. Он даже недоуменно спросил у Антона:

— Слушай, как ты думаешь, зачем гуталин в таких больших банках делают? Ведь его, наверное, и за два года не смажешь.

— Не знаю. Может, для того, чтобы металл экономить…

Постепенно курсанты начали потихоньку думать о той основной цели, из-за которой они, собственно, сюда и пришли. Но для того, чтобы поменять сапоги, вначале нужно былой найти подходящие по размеру. Тищенко, чтобы не вызывать у Иванова лишних подозрений, сделал вид, что выковыривает из банки гуталин, а сам тем временем спрашивал у окружающих его курсантов, нет ли у кого сапог тридцать девятого размера. Но такого размера ни у кого не оказалось и Игорь уже начал, было, думать, что ему не удастся обменять сапоги.

— Тищенко, а ты сходи в ту сторону. Там вроде бы я у кого-то из первой роты такие сапоги видел, — посоветовал Гутиковский.

— А если Иванов заметит, что я взад-вперед хожу?

— Ну и что? Пусть себе замечает — мало ли зачем ты туда пошел?!

Игорь направился к первой роте. У одного из курсантов и в самом деле оказались сапоги тридцать девятого размера.

— Слушай, зема, давай сапогами поменяемся? — предложил Игорь.

— Зачем это? — подозрительно спросил курсант и придвинул сапоги поближе к себе.

— Как это зачем?! Мне нужно сапоги поменять.

— Ну и что?

— А то, что у меня большие — сорок второй. А ты как раз тридцать девятый чистишь — мне в самый раз будет, — пояснил Игорь.

— А вдруг прапорщик заметит?

— Что он заметит? Я ведь тебе взамен другие даю! Он мне их лично дал! — Игорь начал терять терпение.

Курсант по каким-то непонятным причинам никак не мог решиться на обмен и тут на помощь Игорю неожиданно пришел его сосед:

— Чего ты, Серега, в самом деле?! Отдай ему эти сапоги — пусть человек поменяет. Только посмотри, чтобы они целыми были.

Последнее замечание Игорю не понравилось, но, в конце концов, после придирчивого взаимного изучения сапог обмен все же состоялся и Тищенко был этим вполне удовлетворен.

Существовало два типа сапог — у одних носы были сделаны из шершавой кожи, очень похожей на натуральную (возможно и из натуральной), а у других — из более гладкой, с многочисленными пупырышками. Последние были у Игоря на ногах, а вот в руках он держал шершавые. Сапоги с шершавыми носами чистились и блестели гораздо хуже, чем гладкие, и Игорь был немного раздосадован тем, что обмен получается не совсем равнозначным. Но потом, подумав, что со временем сапоги все равно станут блестящими, Тищенко с этим смирился и принялся следить за Ивановым. Но прапорщик так внимательно смотрел за курсантами, что Игорь опасался попасться.