— Да ладно тебе. Мне просто какой-то сон приснился, что тревога, — смущенно оправдывался Тищенко.

Все это началось еще с прошлого вторника. Тищенко и Лупьяненко купили в «чепке» две банки тертых яблок и булочки, но съесть не успели — надо было бежать на построение на обед. Пришлось на первое время спрятать все в тумбочке. Но всю среду еда простояла нетронутой — незаметно съесть ее было просто невозможно. Долго держать все в тумбочке было опасно — Игорь еще слишком хорошо помнил, как ел перед строем печенье. Тогда Лупьяненко предложил съесть яблоки ночью в сушилке, когда все сержанты будут спать. К тому же в сушилке, по мнению курсантов, можно было почти не опасаться случайного визита (курсанты совершенно упустили из виду, что там любит поспать дежурный по роте!). Ночное пиршество понравилось обоим, и они повторили его в ночь с четверга на пятницу, захватив с собой и Туя. Сегодня же ночное чревоугодничество обещало быть предельно роскошным — ко всем троим в выходные приезжали родители и привезли множество вкусных вещей, которые до поры, до времени с определенной долей риска хранились в вещмешках (их могли проверить в любой момент).

Стараясь как можно меньше шуметь, Тищенко вытащил из тумбочки заранее приготовленный пакет с провизией, а Лупьяненко, постоянно оглядываясь на спящего сержанта, пошел будить Туя. Вскоре все и всё были в сборе и курсанты, крадучись, отправились в сушилку.

Эта ночная процессия в одних трусах и майках с пакетом в руках показалась стоящему на тумбочке Петрову до того странной, что он открыл от удивления рот и, не мигая, удивленно смотрел на курсантов.

— Ну, чего уставился — закрой рот, а то муха влетит! — недовольно сказал Лупьяненко.

— А куда это вы? — Петров, наконец, обрел дар речи.

— На кудыкину гору!

— Я — внутренний наряд, потому и спрашиваю! — ответил Петров, обиженный пренебрежительным тоном Лупьяненко.

— А меня не трахает, какой ты там наряд — внутренний или наружный! — грубо отрезал Антон.

— Зачем ссориться? Слушай, Петров, а кто сейчас по роте дежурит? — Тищенко решил взять на себя миротворческую миссию и перевел разговор на другую тему.

— Бульков.

— А где он сейчас?

— А я потому и спросил, куда вы идете, чтобы предупредить — он скоро проснется, — обиженно пояснил Петров.

— Скоро — это когда? — уточнил Лупьяненко.

— Через час, может чуть раньше, — ответил Петров Игорю, словно это Тищенко, а не Лупьяненко, задал ему вопрос.

— За час успеем? — спросил Туй.

— Конечно, успеем! Да мы за полчаса успеем! — пообещал Лупьяненко.

— Что успеете? — насторожился Петров.

— Чего надо, того и успеем! Пошли! — Лупьяненко решительно дернул Игоря за рукав хэбэ.

В сушилке было темно и Тую пришлось изрядно повозиться, чтобы отыскать выключатель на ощупь. Наконец, свет загорелся.

— Давайте быстрее, а то я спать хочу. Поедим и сразу назад! — торопил Лупьяненко.

Но ни Туй, ни Тищенко тоже не собирались долго задерживаться в сушилке, поэтому просьба Лупьяненко была явно излишней.

Игорь открыл две рыбные консервы «Ставрида в масле», купленные в «чепке», Туй нарезал хлеб, и курсанты приступили к трапезе. Торопясь быстрее в постель, они глотали рыбу почти не пережевывая. «Хорошо, что в консервах она такая мягкая — а то желудок совсем бы посадил», — подумал Игорь. Тищенко, как, впрочем, и остальные, хорошо понимал, что ночные ужины здоровья не добавляют, но, тем не менее, считал, что уж лучше есть так, чем не есть вообще. Покончив с консервами, курсанты принялись за огурцы и яблоки. Фрукты запивали самым настоящим лимонадом. Было что-то удивительное в таком ночном «ужине», тем более, что он был «нелегальным» и курсанты, почти не сговариваясь, решили повторить то же самое и на следующую ночь.

— Если только, конечно, не проспим, — заметил Туй.

— Не проспим — не бойся. Я ведь все три раза вас будил, так что и завтра не просплю, — заверил его Лупьяненко.

В это время дверь сушилки резко распахнулась, и в дверном проеме показался заспанный Бульков. Курсанты, словно приклеенные к табуреткам, растерянно застыли на своих местах. Они думали, что Бульков сейчас закричит и выгонит их из сушилки. А если он к тому же разбудил бы Гришневича, то дела курсантов выглядели бы совсем безнадежно. Но Бульков, не сказав ни слова, захлопнул дверь и ушел.

— Фу ты, черт — я думал, что залетели! — шумно выдохнул воздух Туй.

— Я тоже, — призвался Игорь.

— Чего же он ничего не сказал? — как бы у самого себя спросил Туй.

— Он просто хороший парень. Недаром же его Гршненвич и еще некоторые сержанты недолюбливают. Что ему — жалко, что ли? Вот он, наверное, и решил — пусть едят, — предположил Тищенко.

— Скорее всего, Бульков просто ничего не понял, потому что рожа у него какая-то слишком заспанная была. А в сержантскую доброту я что-то не очень верю, — скептически сказал Лупьяненко и покачал головой.

— Да говорю тебе — он хороший парень! — начал настаивать Игорь.

— Может быть… Только как бы этот хороший парень завтра обо всем Гришневичу не сообщил, — мрачно предположил Антон.

— Как бы там ни было, а надо все это убрать и идти спать. Или вы здесь до утра сидеть будете? — пробормотал Туй, сметая в кучу хлебные крошки.

Наскоро убрав в сушилке, курсанты отправились с небольшими интервалами друг за другом в кубрик.

Тищенко шел последним, поэтому вначале заглянул в умывальник — теперь можно было сказать, что возвращается из туалета. Петрова на тумбочке уже не было — его сменил Хусаинов. Подмигнув Хусаинову, Игорь отправился спать.

— Лупьяненко, ты спишь? — спросил Игорь соседа, укрывая голову одеялом.

Антон еще не спал, но ему было лень отвечать Игорю, потому что он уже начал погружаться в сон.

— Ро-т-та, подъем!

«Боже, неужели это никогда не закончится — хоть бы один день встать по человечески!» — раздраженно подумал Игорь, напяливая на ходу хэбэ.

Утренний осмотр прошел без особых проблем, и рота под барабан отправилась в столовую.

После завтрака Игорь нерешительно подошел к Гришневичу:

— Товарищ сержант, мне надо в парадку переодеться — разрешите приступить, пока здесь Черногуров?

— Зачем это? Опять в госпиталь?

— Так точно.

— Слушай, Тищенко, ты уже целый месяц меня этими сказками кормишь! А сам сейчас проболтаешься часа два-три в санчасти и придешь назад. Что — не так?!

— Никак нет.

— Чего же ты в тот раз не уехал?

— Машины не было…

— Ладно — иди! Но не дай Бог не уедешь! — хмуро предупредил Гришневич.

Игорь едва успел застать Черногурова на месте — каптерщик уже закрывал дверь на замок.

— Подожди, Черногуров, мне надо парадку взять — я в госпиталь сейчас поеду, — попросил Игорь.

— Начинается! Ты и тогда парадку взял, а не поехал, и мне из-за тебя пришлось из учебного центра в казарму тащиться. Сегодня тоже так будет?

— Сегодня? Сегодня уеду. Да что вы все — сговорились, что ли?!

— Кто это — «все»?

— Ты, Гришневич. Разве я виноват, что не уехал? Вдруг сегодня опять машины не будет — при чем тут я?!

— Вот и я говорю — опять из-за тебя придется в казарму тащиться. Давай быстрее, мне некогда тебя ждать, — проворчал Черногуров, но парадку все же выдал.

Переодевшись, Тищенко сдал хэбэ и принялся собирать в пакет «личные вещи»: зубную щетку, мыло и пасту.

В начале десятого Игорь открыл двери санчасти.

— Товарищ капитан, тут еще кто-то пришел! — услышал Игорь реплику фельдшера, едва только переступил порог.

— Ты к кому, боец? — сразу же спросил Жолнерович.

— Я? К Вакуличу, — растерялся Игорь.

Он не ожидал такой быстрой встречи с капитаном.

— Его сегодня не будет.

— А когда он будет?

— Я сам, боец, не знаю, когда он будет!

— А как же я?

— А зачем ты пришел? Заболел? Да ты с пакетом…

— Товарищ капитан, меня должны были в госпиталь на обследование положить, а теперь… Даже и не знаю, что мне делать.