— Ну, что вы застряли? — высунулся через приоткрытую дверь Туй.

— Идем, — заверил Тищенко и вошел в санчасть.

Внутри в полутемном коридоре никого не было, и Лупьяненко несколько раз громко кашлянул, чтобы привлечь хоть чье-нибудь внимание. Коридор ответил звонким эхо, а затем установилась та же гробовая тишина. Курсанты просидели так еще минут с пять.

— Может, уже пойдем? Все равно никого нет — наверное, в это время в санчасть нельзя приходить…, — Туй не договорил, потому что в коридор по лестнице, ведущей со второго этажа, спустился фельдшер.

Младший сержант вначале оглядел пришедших курсантов с головы до ног, а затем недовольно опросил:

— Ну, чего надо? Эпидемия поноса пробрала?

— Нет, мы к своему другу пришли. Товарищ младший сержант, вы не могли бы его позвать? — попросил Лупьяненко.

— А… А в какой он палате?

— А мы не знаем — мы в первый раз к нему пришли, — пояснил Антон.

— Не знают они… А кто за вас должен знать? Делать мне больше нечего, кроме, как какого-то «духа» ходить искать!

— Он вообще-то уже «свисток», — шепнул Игорь на ухо Тую, но вслух говорить не стал, чтобы не раздражать фельдшера.

— А чего вы так поздно притащились? Не могли вообще среди ночи заявиться?!

— У нас очень мало свободного времени — только после ужина и можем. Товарищ сержант, позовите его, пожалуйста, — еще раз попросил Антон.

Умышленная ошибка в звании и уважительный тон Лупьяненко понравились фельдшеру, который был всего на призыв старше курсантов и он согласился:

— Ладно. А как его фамилия?

— Доброхотов.

— Ждите — сейчас позову.

Фельдшер ушел наверх, а курсанты присели на стулья, на которых обычно больные дожидались приема у врача.

Минуты через три появился Доброхотов. Он был одет в короткие, едва доходившие ему до щиколоток синие больничные штаны и такую же синюю и короткую пижму. Короткая одежда выпячивала напоказ худобу Доброхотова настолько, что можно было даже уловить некоторое сходство между ним и Алексеевым.

— Привет? Что это вы тут делаете? — удивленно спросил Доброхотов.

— Ясное дело, что не стулья носим! К тебе в гости пришли, — немного грубовато, но тепло ответил Лупьяненко.

— Привет. Ну, как ты тут? — вступил в разговор Игорь.

— О, и Тищенко здесь! Спасибо, что пришли. А я потихоньку болею, но скоро должны выписать.

— Как твои ноги — затянулись? — сочувственно поинтересовался Туй.

— Почти, — ответил Доброхотов и, вытащив ногу из тапка, продемонстрировал уже затянувшиеся многочисленные шрамы от мозолей.

— И как это тебя угораздило? — удивился Игорь.

— Помнишь — на той неделе марш-бросок был?

— Ну.

— А я еще накануне в умывальнике в обед перед строевой в сапог воды набрал, вот и натер ногу. Мне бы надо было не бежать, а с тобой и Сашиным остаться…

— Так зачем же побежал?

— Сержант тебя вечно шлангом обзывает. Я подумал, что он и мне так скажет, и не решился подойти, — пояснил Доброхотов.

— Не захотел, чтобы шлангом называли, зато в санчасть угодил! — с легким раздражением сказал Игорь.

Тищенко не понравилось высказывание Доброхотова, которое он счел для себя немного оскорбительным.

— Кстати, Тищенко, а где твои очки? Снял?

— Плакали мои очки — их Коршун разбил.

— Коршун? Как же это получилось? — Доброхотову было скучно в санчасти, и он был рад любой взводной новости.

Курсанты наперебой принялись рассказывать своему товарищу про валку деревьев и последующие «гладиаторские» бои.

— Как же ты теперь будешь? — спросил у Игоря Доброхотов.

— Да уж как-нибудь. Завтра, может, вообще в госпиталь уеду. Там тогда и очки сделаю.

— А с кем ты в госпиталь собрался?

— С Вакуличем. Он, вроде бы, должен уже завтра появиться.

— Ты в этом уверен?

— Мне так Жолнерович вчера сказал, когда я приходил. А что? — забеспокоился Игорь.

— Вакулича завтра может и не быть. Сегодня Жолнерович в разговоре с Румкиным чуть ли не матом его крыл — говорил, что с сегодняшнего дня Вакулич опять себе командировку у Томченко выбил.

— Надолго?

— Вроде бы говорили, что на две недели…

— Черт — что же мне теперь делать?! — спросил Игорь.

— А что ты хочешь — очки сделать? — спросил Доброхотов.

— Нет. Меня должны в госпиталь на обследование положить. Прямо завтра могли бы, если бы этот козел не уехал!

— Так тебя уже положить должны?

— Ну да…

— Тогда слушай сюда: сегодня Жолнерович двух курсантов из третьей роты вместо Вакулича в госпиталь возил. Им тоже надо было ложиться. Хоть он и ругался, что больше за Вакулича делать работу не собирается, ты все же попробуй к нему завтра подойти — может, что-нибудь и получится? — посоветовал Доброхотов.

— У них, наверное, число госпитализации стояло, а меня ведь в любой день можно везти — скорее всего, Жолнерович не захочет и скажет, чтобы я Вакулича дожидался, — неуверенно покачал головой Игорь.

— Попытка — не пытка! Подойди, а там видно будет. Я здесь одно понял — если сам не пошевелишься, никто о твоем здоровье не позаботится. А если ты все время мямлить будешь — просидишь здесь до самого выпуска! И так уже октябрь начался. Так что бери завтра Жолнеровича за рога! — решительно сказал Доброхотов.

Пока Лупьяненко и Туй рассказывали Доброхотову последние взводные и ротные новости, Тищенко, откинувшись спиной на холодную стену, размышлял над полученным советом. «В сущности, Доброхотов прав — я ничего не потеряю в любом случае. Надо завтра обязательно подойти к Жолнеровичу, хотя, как пить дать, он меня прогонит и никуда одного не повезет. Вот если бы еще кого в госпиталь везли — у меня бы точно шанс появился. А вдруг Гришневич узнает, что Вакулич в командировке и никуда меня после завтрака не отпустит? А я вот что сделаю — скажу, что меня завтра везут ложить. Гришневич, конечно, меня с говном смешает, если я назад приду, и потом больше не отпустит. Но придется рискнуть. В крайнем случае, скажу, что число перепутал. Или, что, опять же, Вакулича неожиданно в командировку отправили и все отменили», — Игорю показалось, то он разработал неплохой план действий, сулящий при определенной доле везения успех.

— Эй, Тищенко! Ты что — уснул? — Туй толкнул Игоря в бок.

— А?

— Я говорю — ты уснул?

— Нет. Просто задумался.

— О манде задумался, товарищ солдат? — под общий смех спросил Лупьяненко.

— При чем тут это? Чего вы приколебались?!

— А того приколебались, что уже надо бежать в казарму — на часах без пяти девять! Можем на программу «Время» опоздать, — пояснил Лупьяненко.

— Так чего же мы тогда сидим — побежали! — встрепенулся Игорь.

Все засмеялись еще громче.

Быстро попрощавшись с Доброхотовым, курсанты помчались в казарму.

Оставалась всего одна минута, когда они, тяжело дыша, влетели в кубрик. Вся рота уже сидела перед телевизором.

— Где это вы были? — недовольно спросил Гришневич.

— Сапоги внизу чистили, — ответил Туй.

— А почему так тяжело дышите?

— Мы баловались, товарищ сержант, — быстро нашелся Лупьяненко.

— Балавались, тваю мать! Табе, Лупьяненка, ужэ баб давно пара щупать, а ты все балуешся! — Шорох был явно не в духе.

— Товарищ младший сержант, так ведь здесь нет баб! — не удержался Лупьяненко.

— Закрой рот, баец! — взорвался Шорох.

— Улетел смотреть программу «Время»! — рявкнул Гришневич.

Часа в два ночи Игорь проснулся от настойчивых толчков в плечо.

— Тищенко, Тищенко, просыпайся! Слышишь? — Лупьяненко уже начал терять терпение.

— У? Куда? — сквозь сон испуганно пробормотал Игорь и с грохотом вскочил с кровати.

Ему показалось, что объявили тревогу.

— Тише ты, придурок! — Антон испуганно оглянулся на койку Гришневича — не разбудил ли Тищенко сержанта.

Но там было все спокойно, а Игорь тем временем окончательно пришел в себя:

— Уже пойдем?

— Да. Ты, идиот, чуть сержанта не разбудил! Дал бы раз в пятак! — разозлился Лупьяненко.