— Коршун, разверни магазин влево!

«Хорошо, что я вовремя повернуть успел», — обрадовался Игорь.

— Чего ты свой автомат тычешь? — злобно буркнул Коршун, недовольный тем, что Тищенко сбил его с толку.

— Коршун! Закрой рот, солдат, когда в строю стоишь! Мало того, что лево и право путаешь, так еще и треплешься?! Коршун.

— Я! Виноват, товарищ сержант.

— Повторить изученное движение.

— Есть.

Когда Коршун раз пять переложил автомат с плеча в руку и наоборот, Гришневич смилостивился:

— Хватит. Взвод! Автомат на плечо! Автомат на грудь! Фуганов — без счета не начинать! Делай «раз», делай «два»! Делай три!

У многих курсантов, когда они забрасывали ремень за голову, падали на асфальт пилотки, но Гришневич не разрешил их поднять:

— Не трогать пилотки — выполнять команду! Будет специальная команда «заправиться».

Пилотка у Игоря не упала, но едва держалась на самой макушке.

— Вольно. Заправиться.

Тищенко поправил пилотку. Пилотка Фуганова лежала на земле, и Резняк не отказал себе в удовольствии наступить на нее сапогом. На это Фуганов промолчал и, лишь грузно и обиженно сопя, вытащил пилотку из-под ноги Резняка, отряхнул ее и надел на голову.

Все эти «на ремень» — «на грудь» продолжались уже минут сорок и у Игоря начало рябить в глазах от беспрерывного мелькания блестящих на солнце металлических деталей. За это время у Тищенко три раза падала пилотка, и появилось несколько болезненных пятен на лице и руках от неосторожных ударов автоматом. Пятна в скором времени грозили превратиться в огромные синяки.

Гришневич устроил пятиминутный перерыв, а затем принялся объяснять, как нужно действовать по команде «автомат к ноге»:

— Здесь самое главное — одновременно всему взводу слегка ударить прикладами по асфальту. Это мы тоже будем делать во время присяги, поэтому должен получаться не шорох, а что-то похожее на единый стук.

Но сколько курсанты не старались, у них все же вместо единого удара получалась какая-то рассыпчатая, почти барабанная дробь.

— Бытько — не спи! Тищенко, ты что — автомат не можешь на весу держать? Что ты его раньше всех на землю роняешь? Федоренко, это ведь не лом — что ты им асфальт долбишь?! Бытько — четче удар! Не опаздывай, — кипятился Гришневич, но добиться хоть сколько-нибудь заметного улучшения так и не смог.

Но это было вполне закономерно, учитывая, что курсанты впервые в жизни выполняли строевые приемы с оружием и к тому же уже здорово устали. Эта усталость и нервное напряжение, создаваемое непрекращающимися окриками сержанта, привели к тому, что у многих начали дрожать руки, и все стало получаться еще хуже. Спины и лбы курсантов взмокли от пота и Гришневич, видя всю бесполезность дальнейших занятий, «выписал для порядка» Кохановскому «путевку на говно» и повел взвод в казарму.

Радоваться этому уже не было сил, и взвод с абсолютно безразличными лицами маршировал по аллее. Наверное, если бы им сейчас сказали, что нужно еще столько же простоять под палящим солнцем, выражение лиц ничуть бы не изменилось. Оно уже давно приобрело какое-то обреченно-сосредоточенное выражение. Даже придя в казарму, курсанты не бросились, как обычно, в умывальник, а еще некоторое время продолжали бессильно сидеть на табуретках. Тищенко решил вообще не ходить в умывальник, но хлынувшая носом кровь заставила его изменить свое решение. В умывальнике он сунул разгоряченную голову прямо под холодную водяную струю, и кровь вскоре перестала идти.

— Дурак, менингитом заболеешь! А что простудишься — так это наверняка! — «обрадовал» Лупьяненко.

— Ничего — не простужусь. Надо же было кровь остановить.

— Что тебе в санчасти говорят?

— Ничего особенного. После присяги в госпиталь обещали отвезти.

— Может тебя там комиссуют?

— Может и комиссуют — кто его знает… Если комиссуют, я особенно не расстроюсь — в институт еще успею, да и так тут не жизнь, можно и ноги протянуть, — проворчал Игорь.

— Ну и правильно. Если есть возможность — уезжай! Я бы тоже на твоем месте так сделал. Чего тебе зря мучиться? — поддержал Игоря Лупьяненко.

— От меня это не зависит. Там видно будет…

Игорь привычным круговым движением полотенца вытер голову, но все равно ощутил легкий холодок. Попробовав руками волосы, Тищенко с радостью почувствовал, что они выросли уже не меньше, чем на сантиметр. Игорь подбежал к зеркалу и стал осматривать свою новую «шевелюру». Ему захотелось поделиться с кем-нибудь своим открытием:

— Лупьяненко!

— Что?

— Смотри — а волосы уже немного выросли. Почти на сантиметр, наверное. А у тебя?

Лупьяненко тоже подошел к зеркалу и принялся рассматривать свои волосы:

— А что — у меня тоже выросли! Даже больше, чем у тебя.

— Ничего не больше — просто у тебя волосы темнее, вот и кажется так, — обиделся Игорь.

— Да, прически у нас хоть куда — кудрявые до ужаса! Надо укладку уже делать, — засмеялся стоявший рядом Гутиковский.

— У тебя не лучше, — улыбнулся Игорь.

— Ты большие волосы носил на гражданке? — спросил у Игоря Лупьяненко.

— Так себе, но сзади они и в самом деле были немного кудрявее.

— У тебя?! Ха — не могу поверить!

— Честное слово! Это сейчас не верится. Помнишь, каким Гутиковский раньше был, он еще фото показывал? А ведь сейчас ни за что не сказал бы.

— Вообще-то да, — согласился Антон.

День показался Игорю на редкость долгим и занудливым. Тищенко с нетерпением ожидал начала программы «Время», чтобы узнать хоть какие-то новости и хоть немного вырваться за рамки казармы. Вначале показали репортаж с какого-то виноградника в Краснодарском крае.

— Правильно наша партия и Михаил Сергеевич ставят вопрос о прекращении пьянства. До чего дожили — половина страны ни дня без алкоголя не может прожить! Хоть я и проработала здесь двадцать лет, но считаю, что решение вырубить виноградник принято правильно. Противно, когда твоя работа заключается в том, чтобы напускать дурман на людей. Сколько можно поправлять экономику пьяным рублем?! — вещала с экрана женщина в белом платке.

— Ну, вырубать-то может и не стоит — виноград пригодиться и для компотов, и для соков?! — перебил ее корреспондент.

Игорь одобрял «Указ о борьбе с пьянством», но его несколько покоробил призыв вырубать виноградники. Замечание корреспондента несколько успокоило Тищенко, но все же в самой глубине души осталось чувство того, что что-то во всем этом было не так. И в самом деле, произошло то, что никак не должно было произойти — минуя строгую цензуру, на экран просочилась информация о вырубке виноградников, которая уже давно не была тайной для многих хозяйственников. В который уже раз в СССР прекрасная и светлая идея превратилась в уродливого монстра — оборотня, крушащего на своем пути все, что было создано с большим трудом. Кампания борьбы с виноградниками была лишь первым предвестником борьбы с застоем, которой благодаря сумбурной и непродуманной политике еще предстояло ввергнуть страну в хаос и разруху, названые «перестройкой». Но все когда-нибудь начинается с малого, и пока тренировались на виноградной лозе. После виноградников показали какой-то завод, затем художественную выставку и, едва Игорь дождался спортивную рубрику…, как роту повели на вечернюю прогулку. Завершился первый месяц службы.