— Тебя Вакулич должен был везти?

— Так точно.

— Не знаю, когда ты в свой госпиталь попадешь. Вакулич, твою мать, совсем о своих больных не думает — одни командировки на уме! Так что не знаю — скорее всего, я тебе ничем не помогу.

— Товарищ капитан, а не могли бы вы меня отвезти?

— Я? А где твои документы?

— В кабинете у Вакулича.

— Вакулич пока еще без кабинета — он у нас общий. А решение о госпитализации есть?

— Есть. В медицинской книжке записано. Возьмите меня, а то когда еще Вакулич приедет?!

Жолнерович на минуту задумался, а затем раздраженно ответил:

— Жалко мне вас, боец, понимаешь?! Просто по человечески жалко! С Вакуличем ты и в самом деле можешь в госпиталь вообще не попасть. Ладно — если я твои документы найду, то захвачу с собой — мне двух человек из бригады нужно в хирургию везти.

Игорь ожидал оглашения результатов поиска.

— Что-то пока нет. Фельдшер!

— Я.

— Посмотри в шкафу, фамилия Ти…

— Тищенко, — подсказал Игорь.

— Фамилия — Тищенко.

Книжку все же удалось отыскать.

Пришли оба больных из бригады, и теперь оставалось лишь подождать козелок.

— Правда, я тебе ничего не гарантирую — с местами там тяжело. Но, может быть, что и получится, — пояснил Игорю Жолнерович.

Капитан позвонил в парк и по разговору Игорь понял, что козелок приедет через полчаса. Тищенко надоело сидеть в полутемной санчасти, и он вышел на освещенное утренним солнцем крыльцо. День выдался погожим и теплым. «Может, в учебный центр сходить и попрощаться со взводом? А вдруг назад приеду — потом засмеют! Нет, не стоит», — подумал Игорь и ощутил, что в глубине души он не очень-то опечален предстоящим расставанием. «Жалко будет с Лупьяненко и Туем расставаться, ну, может быть, еще с Сашиным и Доброхотовым… А с остальными… А с остальными все равно! Во всяком случае, с Резняком точно расставаться не жалко», — думал Игорь, глядя на лениво кружащиеся багряно-красные листья, потихоньку слетающие с росшего рядом с санчастью большого, раскидистого клена. Пробегая взглядом по столовой и складам, Игорь день за днем вспоминал три с лишним месяца, проведенные в части. Гражданская жизнь и институт казались такими далекими, словно после призыва прошло не меньше двух лет.

Подъехал козелок. Из санчасти вышел Жолнерович, сказал Игорю садиться в машину, а сам вновь скрылся за дверью. Вскоре он вышел оттуда в сопровождении какого-то прапорщика и двух младших сержантов из бригады с перевязанными руками.

— Давай после госпиталя в ЦУМ заедем? — попросил прапорщик.

— Давай, все равно время будет, — согласился Жолнерович.

Заурчав, козелок тронулся с места, проехал мимо столовой и учебного центра. Игорь взглянул на окна, за белой краской которых был скрыт от посторонних любопытных взглядов второй взвод.

Открылись ворота КПП, и козелок выехал на улицу Маяковского, но тут же свернул в переулок — Жолнерович захотел сбегать в магазин, стоящий сразу за забором части. Пока капитан ходил за покупками, Игорь еще раз оглянулся на казарму. Ее старая стена из пурпурного кирпича почти сливалась с багрянцем осенней листвы стоящих возле забора деревьев. У Игоря неожиданно появилось ощущение, что он провел здесь едва ли не половину своей жизни, и вместе с тем Тищенко хотелось побыстрее уехать, чтобы хорошо знакомое здание окончательно исчезло из вида. «Кажется, все!» — подумал курсант.

А юркий козелок тем временем мчал Игоря по залитым солнцем улицам Минска навстречу неизвестности.

Тищенко еще не мог знать, что он уже никогда не увидит второй взвод второй роты отдельного батальона связи особого назначения.