Николай II говорил: «Главное — уничтожение германского кошмара… в котором Германия держит нас уже более сорока лет. Нужно отнять у германского народа всякую возможность реванша»^{28}.

Это был колоссальный геополитический план, требующий огромных перенапряжений и жертв. Было ли к ним готово население? Насколько он отвечал первоочередным задачам государственного развития? Не могла ли Россия после его реализации стать объектом конкуренции со стороны союзников, как это было перед Русско-японской войной?

Киссинджер подсчитал: «В 1849 году Россия в самом широком плане считалась сильнейшей страной Европы. Через семьдесят лет произошла гибель династии, и страна временно выбыла из числа великих держав. В промежутке между 1848 и 1914 годами Россия была вовлечена в полудюжину войн (колониальные не в счет). Таким не могла похвастаться ни одна великая держава. В каждом из этих конфликтов, за исключением интервенции в Венгрию в 1849 году, финансово-политические потери России намного превышали ожидаемые выгоды…»^{29}

Продолжение этой политики, как заметил Киссинджер, было роковым и для Советского Союза, руководители которого, как в свое время и Николай II, забыли предостережение канцлера Горчакова, что для России «расширение территории есть расширение слабости».

Вообще в нашей реконструкции судьбы Громыко свое особое место — у Киссинджера. Несмотря на понятное для американского мемуариста стремление порой присочинить, чтобы постфактум казаться прозорливее, это серьезный политик, которого Андрей Андреевич уважал. Его мемуары — зеркало, отражающее многие мировые катаклизмы, в котором часто вдруг мелькнет, например, среди рассуждений о природе Первой мировой войны хотя бы вот такое умозаключение: «Советскому Союзу было бы гораздо лучше оставаться в пределах границ, сложившихся после Второй мировой войны, а с другими странами установить отношения так называемой “спутниковой орбиты”, наподобие тех, которые он поддерживал с Финляндией»^{30}.

Подобным методом совмещения времен и проблем пользовался и наш герой. Правда, данное высказывание Киссинджера, как мы увидим в дальнейшем, не вполне объективно: Советский Союз пытался, но ему не дали провести политику «финляндизации».

В начале Первой мировой войны англичане гарантировали России овладение Проливами, хотя не собирались выполнять это соглашение. (Точно так же они поступили и после Второй мировой войны, можно сказать, уже на глазах Громыко.)

Союзники были далеко не в восторге от российских планов закрепления в Средиземноморье. Поэтому сильнейший английский флот вдруг беспрепятственно пропустил в Черное море два германских крейсера «Гебен» и «Бреслау», которые, присоединившись к турецкому флоту, значительно увеличили мощь последнего и сделали его сильнее русского Черноморского флота. Таким образом, стала нереализуемой вековая мечта царского правительства овладеть столицей «Второго Рима». Россию лишали главного военного приза и оставляли ей все тяготы и жертвы как основного сухопутного оппонента германских армий. Министр иностранных дел Великобритании Э. Грей признавал: «Английская политика всегда преследовала цель не допустить Россию к Константинополю и Проливам; мы боролись за это в Крымской войне… и это было основным направлением нашей политики под руководством Биконсфильда. В настоящее время Англия намерена захватить Константинополь с тем, чтобы, когда Англия и Франция с помощью России выиграют войну, Россия при наступлении мира не получила бы Константинополь»^{31}.

К тому же на попытку английских и французских дипломатов склонить Петроград к сепаратному миру с Австро-Венгрией (с целью концентрации всех русских сил против Германии) Россия ответила категорическим отказом. Царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов заявил: «Австро-Венгрия должна быть расчленена»^{32}.

Важнейшим обстоятельством конкуренции между союзниками явилась борьба за размещение российских военных заказов. После разрыва отношений с Германией российская промышленность должна была компенсировать выпавший импорт: по инициативе главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича зимой 1915 года в Лондоне был создан комитет по распределению военных заказов России в США во главе с главнокомандующим английскими войсками лордом Китченером и генералом Эллершоу Под гарантии английских банков заказы передавались представителю американского банковского синдиката Моргана, а тот распределял их между американскими фирмами. Англичане как посредники получали огромную выгоду.

«В результате действий лондонского комитета война для России стала непосильно дорогим удовольствием: если в 1914 году день войны стоил российской казне 9,5 млн. руб., то после начала работы комитета эта цифра выросла до 60—65 млн. руб. Пулеметы Кольта, например, Россия вынуждена была закупать по 1250 долл. при себестоимости 200 долл. и средней рыночной цене 700 долл. То же происходило со всеми американскими товарами. За время работы комитета Китченера и Эллершоу США полностью избавились от внешних задолженностей. Общая стоимость русских заказов в Америке оценивалась в 7 млрд. руб. золотом. Чистая прибыль 50 американских компаний-лидеров, только по официальным отчетам, которые считаются сильно заниженными, составила около 3 млрд. долл… В июле 1915 года агент Министерства торговли и промышленности Медзыховский выступил в Совете министров с докладом “О вреде монопольной агентуры Моргана, что вредно бы отразилось на цене и выполнении военных заказов”. Реакции властей на этот доклад не последовало: уж слишком многие грели руки на деятельности лондонского комитета, да и ссориться с Англией было не время»^{33}.

Вообще взаимоотношения внутри Антанты для советской дипломатии стали примером фантастической рациональности западной политики. Можно утверждать, что у Сталина, Молотова и Громыко были первоклассные учителя.

Главным для Лондона было удержать Россию в войне (русский фронт оттягивал миллион немецких солдат), и настроения в ближайшем окружении русского императора в пользу сепаратного мира были безжалостно пресечены. Посчитав, что «прогерманская партия» в окружении царя может быть опасной, Секретная разведывательная служба Британии организовала убийство Григория Распутина, открыто высказывавшегося за выход из войны. Британское же посольство в Петрограде поддерживало русскую «проанглийскую партию» в подготовке Февральской революции с целью сменить Николая II на более надежного для союзников политика.

Но не Берлин и не Лондон разрушили Российскую империю, созданную Петром Великим. Это сделали русские люди, для которых государство, во многом не воспринимавшее их потребности и интересы, было чужим.

С созданием Военно-промышленного комитета (в целях добровольной «мобилизации промышленности» для нужд войны) начало реализовываться оформление параллельной власти российской буржуазии, причем не только столичной, но и провинциальной. Индустриальная война быстро делала то, что вчера казалось немыслимым. Косвенно было выражено недоверие доминировавшей петербургской финансово-промышленной группе, тесно связанной с высшей бюрократией и иностранным капиталом. С учетом десятков тысяч действующих кооперативов Союза земств и городов (Земгор) ВПК приобретал организующий гражданское общество характер. Это не могло не оказывать влияние на политические верхи и на армию. В основной массе офицеров русской армии были разночинцы и даже выходцы из крестьян, тогда как политическая верхушка государства была аристократической. В конце концов недовольство экономическим и военным управлением создавали в обществе совершенно новые связи.