В середине ноября 1956 года на 2-м пленуме ЦК КПК Мао Цзэдун открыто критиковал тезис Хрущева о возможности мирного перехода от капитализма к социализму: если можно взять власть парламентским путем, то другим странам «не надо учиться у Октябрьской революции», «с открытием этой двери, ленинизм уже в основном отброшен». Мао называл Хрущева «слабым политиком», слишком простодушным.

С полной очевидностью обнаружилось даже не расхождение во взглядах, а настоящий разрыв — китайские руководители, которым еще предстояло провести ускоренную модернизацию, были готовы на любые жертвы, а советские руководители, уже прошедшие этот путь и уцелевшие, должны были вести свою уже урбанизированную страну иным путем.

Летом 1959 года СССР прервал сотрудничество с Китаем в ядерной области, на следующий год были отозваны оттуда все специалисты и технический персонал. Китайцы уже прямо называли политику Хрущева «авантюристической» и «капитулянтской» и потребовали пересмотреть границы, «навязанные Китаю неравноправными договорами российских царей». Также резко обострились отношения СССР с Албанией и Румынией, руководство которых поддержало Китай.

Как отнесся к этому конфликту Громыко? Он считал, что Хрущев сделал много ошибок в отношениях с Китаем и что не надо было горячо и бездумно рвать буквально выстраданные в 20—40-е годы отношения тесного сотрудничества.

В ноябре 1958 года Хрущев неожиданно выступил с инициативой заключения странами-победительницами мирного договора с двумя германскими государствами — ФРГ и ГДР — при одновременном придании Западному Берлину статуса «вольного города». Г. Корниенко вспоминал: «В октябре 1958 года в связи с обострением ситуации вокруг китайских прибрежных островов Куэмой и Мацзу, удерживавшихся Тайванем при поддержке США, Джон Фостер Даллес сделал заявление в том смысле, что США не остановятся перед применением силы, чтобы воспрепятствовать захвату Пекином этих островов, точно так же как в Европе западные державы никогда не отдадут Москве Западный Берлин. Г.М. Пушкин, в то время заведующий Отделом информации ЦК КПСС, рассказывал: когда он привлек внимание Хрущева к этому заявлению Даллеса, чтобы предостеречь от опрометчивых шагов в отношении Западного Берлина, реакция была совершенно противоположной. Хрущев разразился тирадой примерно следующего содержания: ишь, как расхрабрился Даллес, ну и пусть китайцы «чикаются со своими говенными островами», а нам пора показать Даллесу «кузькину мать» в Берлине. И. далее последовало указание ускорить подготовку германского пакета предложений.

Поскольку западные державы заняли резко отрицательную позицию в отношении выдвинутых Хрущевым предложений по Германии, он периодически грозил, что в этом случае Советский Союз один заключит мирный договор с ГДР, а это будет означать прекращение оккупационного режима и в Западном Берлине, находившемся на ее территории; соответственно, после этого западным державам придется договариваться о доступе в Западный Берлин непосредственно с правительством ГДР.

Однако проект провозглашения Западного Берлина вольным городом был чреват непредсказуемыми последствиями: попытки силой воспрепятствовать военным перевозкам в Западный Берлин могли вызвать вооруженный конфликт. Эти соображения Громыко Хрущевым были отвергнуты.

«Руководители США не такие идиоты, чтобы ставить себя под удар из-за Западного Берлина, — уверенно заявил Хрущев. — Если бы мы даже силой выпроводили их из города, войны американцы не развязали»^{197}.

Нота с ультимативным требованием в течение полугода превратить Западный Берлин в вольный город была отправлена 27 ноября 1958 года.

Особенность и даже трагический оттенок этому событию придавало одно обстоятельство, выявленное несколько позже молодым сотрудником МИД Фалиным.

Оказывалось, что абсолютно весь Берлин должен был находиться под советским контролем, огромные жертвы Красной армии весной 1945 года при его штурме имели стратегическое оправдание.

«Западные дипломаты ломали себе голову, почему Москва не вводит в оборот те или иные неудобные для трех держав прецеденты, документы. В 1947 году, к примеру, в документах Контрольного совета была совершена запись: Берлин является местом пребывания четырехсторонних органов и одновременно столицей советской зоны. Весь Берлин. Инициаторами записи были англичане, задумавшие пропустить щупальца в восточную часть города и, если получится, в Восточную Германию. Имейся у трех держав нечто отдаленно похожее, оправдывавшее превращение Берлина в землю ФРГ, с Советским Союзом и говорить бы не стали. Пользовались же четыре с половиной десятилетия воздушными коридорами на основании рекомендаций административного департамента, хотя они не были утверждены, как положено, Контрольным советом»^{198}.

Эти записи были «открыты» Фалиным в неразобранном архиве только после 1959 года, что уже не могло исправить сложившуюся ситуацию. Узнав об этом, Громыко был поражен. Все признаки бескультурья и непрофессионализма, от которых часто страдало государство после революционной смены правящей элиты в 1917 году, были налицо.

Тем не менее напор Москвы в конце концов привел к небольшим подвижкам: весной 1959 года с премьер-министром Англии Г. Макмилланом в Москве было решено, что необходимы срочные переговоры по германскому мирному договору и берлинскому вопросу.

Летом 1959 года в Женеве состоялось совещание министров иностранных дел четырех держав с участием министра иностранных дел ГДР и министра (позже спецпредставителя) ФРГ.

Правда, западные чиновники никак не хотели признавать ГДР независимым государством и называли ее «советской оккупационной зоной», в очередной раз демонстрируя юридическую шаткость советских позиций в Европе.

И все же после Женевы дело чуть продвинулось: не всем было удобно жить между двумя военно-политическими жерновами.

Далее западноберлинский конфликт стал более спокойным. В день закрытия Женевской конференции Москва резко притормозила — ультиматум фактически отозван; до тех пор, пока идут переговоры, статус города не изменится.

В июле 1959 года Хрущев пригласил президента Эйзенхауэра в Москву, надеясь, что с фронтовиком он сумеет договориться. Кроме того, в Москве состоялась американская выставка, на открытии которой присутствовал вице-президент Р. Никсон. А в сентябре Хрущев направился в Вашингтон.

«В ходе длительных бесед, проходивших, как свидетельствуют присутствовавшие, в весьма дружественном духе, Эйзенхауэр признал, что положение в Западном Берлине ненормальное, надо искать скорейший выход, тем более, что быстрое воссоединение Германии маловероятно»^{199}.

Далее Хрущев закрепил успех во время официального визита во Францию в марте 1960 года, когда французский президент де Голль высказался за нерушимость послевоенных границ Германии и заявил, что между СССР и Францией нет непреодолимых противоречий по германскому вопросу

По-видимому, оставался последний шаг, который следовало сделать в мае того же года на встрече в Париже всех четырех руководителей. И этот шаг был сделан, но только в другую сторону!

Перед той конференцией в верхах произошло событие, продемонстрировавшее советскую военно-техническую мощь, — 1 мая в районе Свердловска (ныне Екатеринбург) ракетой «земля — воздух» был сбит американский разведывательный самолет, летевший на высоте свыше 20 тысяч метров, ранее недостижимой для советских ПВО. Хрущев был в восторге.

Наверное, было бы лучше, чтобы советская ракета промахнулась, тогда бы Парижская встреча закончилась бы иначе.