— Да, без оружия, господа, и без дурных намерений, — слабо произнес козлиный голос, между тем как человек приподнялся, и оба друга смотрели на него, готовые расхохотаться перед этим кузнечиком, который им попался вместо гидры.

Понти взял шпагу под мышку, поправил свои взъерошенные волосы и сказал незнакомцу:

— Кто вы такой?

— Честный дворянин.

— Мне кажется, что честные дворяне не прогуливаются ночью ползком в садах. Вы мне кажетесь скорее похожим на вора.

Незнакомец вынул из кармана огромный кошелек, объемность и металлическая звучность которого заставили сказать Понти:

— Это действительно кошелек не вора, однако вы не за хорошим делом шатались под нашими окнами.

— Под вашими окнами? — возразил незнакомец. — Ах! Я добирался не до ваших окон.

— Однако вы были под нашими окнами.

— Потому что оттуда было виднее то место, за которым я подсматривал.

— Какое место?

— Маленькая дверь вон того здания.

— Нового здания? — спросил Эсперанс, первый раз вмешиваясь в разговор. — Где есть женщины?

— Именно, — отвечал незнакомец, вежливо поклонившись больному, который отвечал ему таким же учтивым поклоном.

— Я тебе говорил, — прибавил Эсперанс, смотря на Понти.

— Ба!.. — грубо перебил Понти, потому что ему не хотелось тотчас бросить свои планы мщения. — Он не заставит нас поверить, что добирался до нового здания. Любовник с этой спиной и с этими ногами!

— Понти!.. — сказал Эсперанс.

Незнакомец сделал гримасу, стараясь весело принять шутку, и отвечал:

— Я пришел не как любовник, а как муж.

— А! — закричали оба молодые человека. — Ну так сразу бы и сказали.

— Вы подстерегали вашу жену? — прибавил Понти.

— Мою будущую жену.

— Ту самую, которая намедни так кричала на человека, довольно старого?

— На моего будущего тестя, графа д’Эстре. А я, господа, не вор, как вы могли убедиться, меня зовут Николя д’Амерваль де Лианкур.

— Очень хорошо! Очень хорошо! Не угодно ли вам садиться, — сказал Понти, подавая незнакомцу стул.

— И примите наши сожаления, — прибавил Эсперанс. — Мы вас приняли за вора.

— И задумали вас убить, — сказал Понти. — Мне очень приятно видеть вас здравым и невредимым. Еще секунда, и вы умерли бы.

Николя д’Амерваль де Лианкур, улыбаясь, потер себе колени и спину.

— Вы, может, ушиблись? — спросил Эсперанс.

— Боюсь, что да, но это пройдет. Мне останется, господа, вечное удовольствие, что я познакомился с вами. — И он еще сильнее стал себя тереть.

— Месье де Понти, — сказал Эсперанс, представляя своего друга, — гвардеец его величества и любимец кавалера де Крильона.

Николя д’Амерваль встал и поклонился.

— Месье Эсперанс, один из благороднейших дворян во Франции, — сказал Понти в свою очередь.

— Который сожалеет, что его рана не позволяет ему поклониться вам стоя, — прибавил Эсперанс со своей улыбающейся и пленительной физиономией. — Но теперь, когда мы лучше знаем друг друга, не можем ли мы сделать что-нибудь приятное для вас?

Де Лианкур попеременно обратился к обоим друзьям.

— Да, господа, вы можете оставить мне спокойно продолжать принятую на себя обязанность.

— Подстерегать вашу будущую жену, — сказал Понти, — извольте, извольте и поймайте ее на месте преступления, желаю вам от всего сердца.

Д’Амерваль любезно поклонился.

— Но я не вижу, что вы могли подстерегать за этой померанцевой кадкой, — сказал Эсперанс. — Здание, в котором живет ваша будущая жена, далеко, а издали видно дурно.

— Господа, вы мне кажетесь такими милыми молодыми людьми, что я чувствую к вам полное доверие. — И он с гримасой потер себе плечо.

— Мы оправдаем ваше доверие, — сказал Понти.

— Надо прежде вам сказать, что граф д’Эстре и я очень желаем этого брака, но невеста не очень восхищается.

— Молодые девушки имеют иногда капризы, — сказал Эсперанс.

— Но знаете ли вы, почему мадемуазель д’Эстре отказывает мне?

Эсперанс и Понти окинули де Лианкура с ног до головы и обменялись взглядом, который означал: мы угадываем.

— Она отказывает, — продолжал будущий муж, — потому что за ней ухаживает очень знатный человек, который посылает к ней записки.

— Точно ли вы в том уверены?

— Я намедни видел посланного, человека слишком известного, господа, так что его нельзя не узнать.

Де Лианкур вздохнул.

— Де ла Варенна, — сказал он.

— Поверенного короля? — вскричал Понти.

— Его самого, — жалобно сказал жених.

— Стало быть, любезник…

— Шш! — перебил Лианкур, обернувшись к саду. — Что такое?

— Пока мы разговаривали, то, чему я хотел помешать, совершилось.

— Что же такое, любезный месье де Лианкур? — спросил Эсперанс.

— Мадемуазель д’Эстре сказала посланному: «Завтра в половине десятого мой ответ у калитки!»

— Ну-с!

— Ну-с, я решился спрятаться и застигнуть ла Варенна. А теперь уж половина десятого, калитка затворилась, и ответ дан; я пропал.

— Успеете в другой раз, — сказал Понти. — Уж не хотели ли вы убить ла Варенна?

— Нет! О нет. Убить офицера его величества! Нет, я этого не сделаю!

— Понимаю, — сказал Эсперанс, — вы хотели воспользоваться этим случаем, чтобы разойтись с вашим будущим тестем.

— О, вовсе нет! Разойтись с графом д’Эстре — лишиться мадемуазель д’Эстре, такой очаровательной девушки, такой прекрасной партии!

— Что же хотели вы сделать? — спросил Понти, видя, что Эсперанс нахмурил брови.

— Я хотел узнать… узнать наверняка, это послужило бы мне впоследствии…

Молодые люди переглянулись.

— Я опять примусь за мою попытку, — сказал д’Амерваль, — а теперь, когда мы друзья, вы мне поможете.

— Я на все готов, чтобы сделать неприятности женщине, — сказал Понти.

— Благодарю, благодарю, а вы, месье Эсперанс?

— Я ранен и не могу встать с постели, — отвечал Эсперанс.

— Итак, я могу ходить по саду ночью, сколько хочу, и вы мне препятствовать не станете?

— Нисколько, — отвечал Понти.

— Ну, я ухожу на этот раз, но завтра буду счастливее. Прощайте, господа, прощайте! Желаю вам здоровья, месье Эсперанс, вы сохраните мою тайну, не правда ли?

— О, клянусь! — сказал Понти.

— А я нет, — прошептал Эсперанс, между тем гвардеец выпроваживал де Лианкура из окна.

Понти воротился, потирая руки.

— Прекрасное дело! — прокричал он. — Вот уже мы и мстим!

— Поди сюда, Понти, — сказал Эсперанс, — ты говоришь как негодяй, как бездельник, как д’Амерваль, а не как дворянин; сядь возле меня, и я докажу тебе это в двух словах.

— Неужели? — сказал удивленный Понти и сел у изголовья Эсперанса.

Понти, казалось, не понимал, почему Эсперанс перетолковал иначе, чем он, предыдущую сцену.

— Мы решили, — сказал он, — пользоваться всеми случаями, чтобы отмстить женщинам за то, что они наделали нам.

— Что сделали женщины тебе? — спросил Эсперанс.

— Они чуть не убили моего друга.

— Это основательная причина, но не все женщины совершали это преступление, и в тот день, когда я им прощу, ты тоже должен будешь им простить.

— Итак, вы прощаете! — вскричал Понти с гневом. — Скажите же это сейчас, и тогда вместо того, чтобы сохранять в нашей душе воспоминание о зле, которое делает мужчину твердым и уважаемым, мы примемся писать рондо, триолеты, вирелэ в честь этих дам, мы будем плести для них гирлянды, будем вышивать вензель Антрагов вместе с вензелем ла Раме и с ножом крест-накрест!

— Ты смешон, мой бедный Понти, — сказал Эсперанс, — и мы всегда переходим к крайностям. Да, я ненавижу женщин, да, они мне надоели; да, я им отмщу, когда представится случай, но случай хороший, слышишь ли ты? А чтобы загладить вред, который одна из них сделала моей коже, я не стану портить мою честь, мою совесть. Притом узнай одно, а ты этого не знаешь, дворянин позволяет женщинам бить себя, но бьет только мужчин.