Доктор, слушавший внимательно, каждое слово Стэфани, удовлетворенно поднял брови и махнул головой в знак согласия.

— Поистине, — медленно, даже немножко с акцентом, сказал он, — кто мудрей и лукавей женщины, когда она пытается уловить в свои сети мужчину, избранного для нее Аллахом.

— Так вы согласны?

— Нет.

— Как, нет?

— А мне хорошо и без жены.

— Но вы не знаете, как хорошо вам будет с женой.

— Зачем мне ломать свою жизнь?

— Но это только к лучшему.

— А где гарантия?

— Никаких гарантий.

— Я буду счастлив, оставаясь старым холостяком со своей единственной женой.

Патриция поднялась, и вся подавшись в сторону, где сидели доктор и Стэфани, с удивлением спросила:

— Так вы уже тоже женаты?

— Да, с ранней юности.

— И где же ваша жена?

— Она всегда со мной.

— О, Боже, Стэфи, что ты себе позволяешь, зачем ты разрушаешь семью этого иностранца, — возмущался Фархшем, усаживая Патрицию рядом с собой.

Стэфани невозмутимо и с издевкой посмотрела на Фархшема и, вытянув шею, засмеялась:

— Его религия разрешает ему иметь четыре жены, а я буду только вторая — я согласна!

— Ты с ума сошла!

— Она всегда была сумасшедшей, — проворчал Блэкфорд и потянулся достать трость, которая валялась на полу.

— Только вы, Эндрюс, не всегда меня считали сумасшедшей — вспомните!

— Я ошибался.

— И сейчас ошибаетесь, — холодно заметил доктор.

— Он никогда не знал никаких правил, кроме этикета, потому его жизнь — сплошная ошибка, — резюмировала Стэфани и протянула руку к доктору.

— Что вы хотите сказать, милая леди? — галантно спросил доктор, сжимая запястье Стэфани.

— Я хочу узнать, сумеете ли вы проверять мой пульс, оставаясь старым холостяком?

— Стэфи, он женат, ты подумай!

— Может у него жена — иностранка?

— У меня жена интернациональна и зовут ее НАУКА, уважаемая, и леди согласна на вторые роли после нее.

— О, Боже, Стэфани и на вторых ролях, потрясающе!

— Бывает и так, Джонни. Ну, как мой пульс, доктор?

— Ах, про него-то я и забыл. Раз, два, три… Нет, он неотразим. Такой пульс один на тысячу, нет-нет на сто тысяч. Я люблю его! Я не могу расстаться с ним!

Фархшем подхватывается и поднимает Патрицию Смат, направляется к двери.

— Пойдем, дорогая, к реке. А вам доктор, я должен сказать, что вы будете раскаиваться в этом до последнего дня своей жизни, поверьте.

— Мне поможет Аллах!

— Сомневаюсь.

— Мистер Сэдверборг, вы получили мои указания?

— Разумеется.

— Завтра приступайте.

— Разумеется.

Фархшем и Патриция, направляясь к двери, немного задержались, проходя мимо Стэфани и доктора. Фархшем был бледен и раздражен, а Патриция плыла, как курочка, довольная, настороженная, но не удержалась, скользнула взглядом на сплетенные пальцы доктора и Стэфани. Колючий блеск бриллианта в несколько каратов пронзил сердце Патриции и она, сделав намек на книксен, прошипела:

— Поздравляю, дорогая.

В дверях они столкнулись с управляющим, который спешил с каким-то сообщением к Стэфани Харпер.

Прошло несколько месяцев.

Палуба туристского парохода. В кресле-качалке, лёгком и удобном сидит Стэфани. Она в купальном костюме, огромной шляпе, и на пальчике одной ноги болтается изящная прогулочная туфелька. На коленях у нее альбом, в котором она что-то рисует, похоже, разрабатывает новые комбинации костюмов для морских прогулок и пляжей.

На некотором расстоянии от нее в таком же кресле-качалке удобно устраивается бледного вида джентльмен лет под сорок. На нем тропический костюм из белого шелка, зеленые красивой формы очки с цейсовскими стеклами. Удобно устроившись, закинув ногу на ногу и положив на колени толстый блокнот, он немного отворачивается от Стэфани, явно показывая этим, что ему не надо мешать, приглаживает аристократическую бородку и начинает что-то писать медленно, явно обдумывая каждое слово, а может правильно формулирует мысль.

Стэфани быстро делает набросок его костюма, тропических мужских туфель и захлопывает свой альбом. Явно видно, что путешествие, однообразие морского пейзажа в период штиля, ей надоели, и она жаждет новых знакомств. Кроме того, морское купание ежедневно и спокойствие от жизненных бурь накопило в ней очень много энергии, которой требуется выход.

Бросив альбом рядом с креслом, она обращается к мужчине, предварительно постучав туфелькой по палубе, чтобы обратить на себя внимание:

— Не скажете, который час?

— Одиннадцать, — недовольно буркнул мужчина, даже не взглянув в ее сторону.

— А на моих еще только половина одиннадцатого, — наивно сказала Стэфани, явно играя простушку.

— Сегодня ночью часы на полчаса перевели вперед. Ведь мы плывем на восток.

— Мне кажется, когда то и дело переводят часы, путешествовать интереснее.

— Я рад, что вам даже такая мелочь интересна, — буркнул мужчина и демонстративно углубился в свою работу. Рука его стала двигаться по блокноту более нервно.

— Через полчаса стюард будет разносить бульон. А я думала, ждать еще целый час, — наивно болтала Стэфани, явно нарочно мешая работать заинтересовавшему ее мужчине.

— Я никогда не пью бульон.

— Почему же?

— Не хочу прерывать работу.

— Почему вы все время работаете? Не для работы же люди пускаются в путешествие, а для удовольствия, верно? — Стэфани явно флиртовала на уровне своей горничной и это, видимо, доставляло ей удовольствие.

— Работа — мое единственное удовольствие.

— Ну какой в этом смысл?

— Очень большой.

— Прямо тоска берет смотреть, как вы все пишете и пишете безо всяких развлечений и даже без бульона.

— А вы не смотрите на меня, — очень даже невежливо ответил мужчина, но он не подозревал, что за женщина рядом с ним, и что таким образом от нее не избавишься.

— Вы бы встали, размялись, побросали кольца, поплавали. Сразу ожили бы.

— Спасибо, я и так чувствую себя превосходно. Терпеть не могу палубных развлечений, — мужчина поднял наконец глаза и с неодобрением взглянул на Стэфани. Он ничего не заметил, кроме двух огромных глаз, которые блеснули на него из-под огромных полей шляпы.

— Вот как, теперь понятно, почему вы облюбовали себе этот уголок. А я-то удивляюсь: что это вы все время здесь сидите.

Мужчина опять немного отвернулся с недовольным видом, но решил посоветовать незнакомке, чем себя занять, чтобы не мешала ему работать.

— За последние две недели вы осмотрели бесценные памятники старины Неаполя, Афин, Египта и Святой Земли. Почему бы вам не поразмыслить над этим, пока не принесут бульон, — сказал он и опять углубился в свою работу.

— Я никогда не увлекалась географией, — сказала ему в спину Стэфани, и легкая улыбка пробежала по ее губам. — А сейчас мы где?

— Плывем по Красному морю.

— Не шутите, сэр!

— Какие шутки? — резко повернулся к ней мужчина.

— Но оно же синее!

— А каким оно должно быть по-вашему?

— Ну конечно же, красным.

— Как видите, это не так.

— А что Черное море тоже не черное?

— Оно точно такого же цвета, как море у берегов нашей страны.

— Так почему вы пишете книгу об этом море?

Мужчина весь передергивается, вздыхает и делает вид опять, что пишет.

— Все же, простите, почему это море называют Красным?

— Так назвали его предки. Почему называют Америку Америкой?

— Потому что она и есть Америка, как же ее еще называть? Правда?

— Ох, называйте ее, как угодно, дорогая леди, но не мешайте мне работать.

Стэфани улыбнулась, взглянув на склоненную спину красивого джентльмена, и опять с наивным видом обратилась к нему:

— Это ужасно, когда мешают разговорами, не правда ли, уважаемый?

— Правда.

— Некоторые женщины так назойливы.

— Без сомнения.

— Вы слышали, что мужчина из соседней каюты со мной, по-моему поколачивает свою жену?