Писцы принесли мне глиняные таблички и передали благословения фараона; когда же статую Хоремхеба доставили на борт, мы отплыли вниз по реке. Мой слуга получил приказ сказать Мехунефер, что я отправился на войну в Сирию и там погиб. Я чувствовал, что это не такая уж и неправда, ибо, конечно, боялся умереть страшной смертью в этом путешествии. Затем я велел слуге посадить Мехунефер на любой корабль, отплывающий в Фивы, со всей должной почтительностью, а если придется, то и силой.

— Ибо, — сказал я, — если вопреки всем ожиданиям я вернусь и найду Мехунефер в своем доме, то прикажу наказать плетьми всех моих рабов и слуг и отрезать им уши и носы и отправлю их в рудники до конца жизни.

Слуга посмотрел мне в глаза и, увидев, что я не шучу, очень испугался и обещал исполнить мои распоряжения. Облегчив таким образом душу, я отплыл с Тутмесом вниз по реке. Уверенные, что я непременно погибну от рук людей Азиру и хеттов, мы не жалели вина. Тутмес заявил, что не принято жалеть вино, отправляясь на войну; и он, рожденный в казармах, имел полное право это утверждать.

В Мемфисе Хоремхеб принял меня со всеми почестями, подобающими моему положению, но как только мы остались одни, он начал хлопать себя плетью по ногам и нетерпеливо спросил:

— Какой дурной ветер занес тебя посланником фараона и какая новая блажь родилась в его голове?

Я сказал ему, что мне поручено отправиться в Сирию и купить мир с Азиру любой ценой. В ответ на это Хоремхеб выругался.

— Разве я не опасался, что он разрушит все планы, которые я вынашивал так заботливо и с таким трудом? Знай же, что благодаря мне Газа все еще в наших руках, так что Египет пока удерживает хоть это укрепление в Сирии для военных действий. Кроме того, подарками и угрозами я вынудил критскую боевую флотилию охранять наши морские пути в Газу, но здесь отчасти замешаны и собственные интересы Крита, поскольку объединенная, сильная и независимая Сирия угрожала бы его морскому превосходству. Знай также, что царю Азиру стоит большого труда сдерживать своих собственных союзников и многие сирийские города сейчас воюют между собой, поскольку египтяне уже изгнаны оттуда. Сирийцы, лишившиеся своих домов и имущества, объединились с силами партизан, которые охраняют пустыню от Газы до Таниса и теперь враждуют с отрадами Азиру. Я вооружил их египетским оружием, и много отважных египтян, бывших солдат и разбойников, беглых каторжников присоединились к ним. И, что важнее всего, хетты наконец обрушились на Митанни всей своей мощью; они истребили этот народ, и царства Митанни больше не существует. Эта победа удерживает там силы хеттов. Вавилон обеспокоен и снаряжает отряды для защиты своих границ, и у хеттов теперь нет времени по-настоящему поддержать Азиру. Азиру же, если у него достанет ума, уйдет от них в страхе после их победы над Митанни, которая была для Сирии щитом, охраняющим ее от хеттов. Мир, предлагаемый фараоном, будет самым желанным, ибо даст ему время укрепиться и осмотреться. Дай мне полгода или даже меньше, и я куплю почетный мир для Египта; я заставлю Азиру устрашиться богов Египта, и мне помогут в этом звенящие стрелы и грохочущие колесницы.

Но я возразил:

— Ты не можешь затеять войну, Хоремхеб, ибо фараон запретил это и не даст тебе золота для этой цели.

— Плевать мне на его золото! Я занимал направо и налево и сам обнищал, чтобы снарядить армию в Танис. Клянусь моим Соколом, Синухе! Не хочешь же ты все разрушить и отправиться в Сирию как миротворец?

Я сказал ему, что фараон дал уже мне свои распоряжения и снабдил меня всеми необходимыми табличками для заключения мира. Полезно было узнать, что сам Азиру желает его, ибо в таком случае он скорее пойдет на уступки.

От этого Хоремхеб впал в ярость; он пнул ногой свое сиденье и заорал:

— Так вот, скажу тебе честно, если ты купишь у него мир, позорный для Египта, то, когда ты вернешься, я сдеру с тебя живого кожу и брошу крокодилам, хоть ты мне и друг; в этом я клянусь тебе! Тогда отправляйся, говори Азиру об Атоне. Не мудри, скажи ему, что фараон в своей бесконечной доброте будет милостив к нему! Азиру ни за что не поверит тебе, ибо он хитер, но он вылезет из кожи вон, прежде чем отпустит тебя; он станет торговаться, и придираться, и всячески морочить тебе голову. Но ни в коем случае ты не должен уступать Газу. Скажи ему также, что фараон не может отвечать за партизан и грабежи, ибо эти вольные отряды ни за что не сложат оружия, им даром не нужны таблички фараона — за это отвечаю я! Конечно, тебе не обязательно говорить об этом Азиру. Скажи ему, что они тихие, терпеливые люди, ослепленные горем, но они тотчас же сменят' свои копья на пастушьи посохи, как только наступит мир. Но не уступай Газы, или я спущу с тебя шкуру собственными руками; так много мук я претерпел, столько золота пустил по ветру, столько лучших моих шпионов потерял, чтобы открыть для Египта ворота Газы.

Я провел в Мемфисе несколько дней, обсуждая с Хоремхебом условия мира и споря с ним. Я встречался с послами Крита и Вавилона, а также с выдающимися людьми, бежавшими из Митанни. По их рассказам я составил картину всего случившегося и был преисполнен честолюбия, впервые осознав, что стал крупным козырем в большой игре, ставка в которой — судьбы людей и городов.

Хоремхеб был прав: в этот момент мир был гораздо важнее для Азиру, нежели для Египта, хотя события в целом обещали не более чем перемирие. Добившись устойчивости в Сирии, Азиру вновь ополчился бы против Египта. Будущее теперь зависело от того, куда пойдут хетты через Сирию, установив свое господство в Митанни, — на Вавилон или на Египет. Разум подсказывал, что они метили бы в самую уязвимую точку, но Вавилон вооружался, тогда как Египет был беззащитен. Страна хеттов была нежелательным союзником для любого, тем не менее Азиру она предоставляла поддержку. В случае союза с Египтом против хеттов ему угрожало несомненное поражение, поскольку фараон Эхнатон правил Египтом, а за спиной Азиру была безлюдная пустыня.

Хоремхеб сказал мне, что он встретится с Азиру где-нибудь между Танисом и Газой, где колесницы Азиру сдерживали партизан. Он обрисовал положение в Смирне, перечислив дома, сгоревшие во время осады, назвал имена известных людей, которые были убиты, так что я изумлялся его осведомленности. Затем он показал мне донесения своих шпионов, которые побывали в сирийских городах и следовали за отрядами Азиру под видом акробатов, фокусников, предсказателей судьбы, купцов и работорговцев.

Как командиры Хоремхеба, так и беженцы рассказывали мне столько страшных историй о людях Амурру и о вольных египетских отрядах, что мое сердце дрогнуло и подкосились колени, когда приблизился час моего отъезда.

Хоремхеб сказал:

— Выбирай, как поедешь — по суше или морем?

— Вероятно, пеший путь более безопасен, — отвечал я неуверенно.

Он кивнул.

— От Таниса ты двинешься дальше под эскортом из нескольких копьеносцев и колесниц. Если они столкнутся с отрядами Азиру, они бросят тебя в пустыне и быстро удерут. Возможно, люди Азиру, поняв, что ты египтянин высокого звания, посадят тебя на кол по обычаю хеттов и помочатся на твои глиняные таблички. Возможно и то, что, несмотря на эскорт, ты попадешь в руки партизан, которые оберут тебя и заставят крутить жернова до тех пор, пока я не смогу выкупить тебя за золото, но не думаю, что ты протянешь так долго, поскольку их плети сделаны из шкуры гиппопотама. Столь же охотно они проткнут тебя копьями и оставят воронам, и это отнюдь не худший способ закончить жизнь, а в общем-то совсем легкая смерть.

Сердце мое затрепетало как никогда, и, несмотря на летнюю жару, у меня похолодели руки и ноги. Я сказал: