В этот вечер царь призвал меня к себе и сказал, улыбаясь:

— Ну, видел ты мою мощь, Синухе?

Я распростерся у его ног, поцеловал землю и ответил:

— Воистину нет монарха сильнее, чем ты, и не зря называют тебя властелином четырех частей света. Мои глаза устали, голова кружится, а руки и ноги дрожат от страха, ибо у тебя столько же воинов, сколько песка в море.

Он радостно улыбнулся.

— Ты получил то, чего желал, Синухе. Давай теперь выпьем вина и развеселим наши сердца после этого утомительного дня, ибо мне нужно о многом расспросить тебя.

Я пил вместе с царем, и он задавал мне множество таких вопросов, какие задают дети и юнцы, которые ничего еще не видели.

Мои ответы нравились ему, и наконец он сказал:

— Вино оживило меня и развеселило мою душу, и теперь я пойду к моим женщинам. Но пойдем со мной, потому что ты врач и тебе можно пойти. У меня чрезвычайно много жен, и я не обижусь, если ты выберешь одну для себя на сегодняшнюю ночь при условии, что ты не наградишь ее ребенком, ибо это все усложнило бы. Мне тоже любопытно посмотреть, как египтянин спит с женщиной, ибо у каждого народа свои обычаи. Если бы мне пришлось рассказать тебе о повадках этих жен, которые прибыли из далеких стран, ты бы не поверил мне и был бы очень удивлен.

Несмотря на мое нежелание, он повел меня в женские покои и показал мне на стенах картины, составленные его художниками из цветных изразцов. Они изображали мужчин и женщин, предающихся наслаждению самыми различными способами. Он показал мне также некоторых своих жен, облаченных в богатые одежды и украшенных драгоценностями. Среди них были взрослые женщины и юные девушки из всех известных стран, а также несколько дикарок, привезенных купцами. Все они различались по цвету кожи и по телосложению и болтали, как обезьяны, на множестве разных языков. Они танцевали перед царем с голыми животами и всячески развлекали его, соревнуясь одна с другой, дабы завоевать его расположение. Он все время убеждал меня выбрать для себя одну из них, пока наконец я не сказал ему, что дал обет своему богу воздерживаться от женщин, если мне предстоит лечить больного. На следующий день я должен был делать операцию одному придворному, поэтому я утверждал, что поскольку мне нельзя приблизиться к женщине, то мне лучше уйти, дабы не запятнать свое доброе имя. Царь согласился с этим и позволил мне удалиться, но женщины были глубоко разочарованы и выказывали это различными жестами и звуками. Они никогда еще не видели мужчины в расцвете сил, а знали лишь евнухов да юного, хрупкого и безбородого царя.

Перед моим уходом царь сказал, посмеиваясь:

— Реки затопили берега, и пришла весна, и вот жрецы решили, что через тринадцать дней надо отметить весенний праздник — День Ложного Царя. На этот день я приготовил для тебя нечто неожиданное и надеюсь, это очень позабавит тебя, да и меня развеселит. Что это будет, я не скажу, иначе это испортит мне все удовольствие.

Я ушел, очень опасаясь, что забавы царя Бурнабуриаша отнюдь не развлекут меня, и хоть в этом Капта наконец согласился со мной.

За время моего длительного пребывания в Вавилоне я приобрел много оккультных познаний, полезных врачу; особенно меня интересовали жреческое искусство и прорицания. Под руководством жрецов я научился также распознавать предзнаменования по печени овцы, в которой таилось много сокровенного, и посвятил немало времени истолкованию узоров, образованных маслом на поверхности воды.

Перед тем как рассказать о весеннем фестивале в Вавилоне и о Дне Ложного Царя, я должен упомянуть о любопытном случае, касающемся моего рождения.

Исследовав печень овцы, чтобы узнать мою судьбу, и изучив форму масляного пятна на воде, жрецы сказали:

— С твоим рождением связана какая-то ужасная тайна, которую мы не можем раскрыть и из которой явствует, что ты не египтянин, как полагаешь, а странник в этом мире.

Тогда я сказал им, что появился на свет не как другие люди, а приплыл вниз по реке в тростниковой лодке и моя мать нашла меня в камышах. Тогда жрецы переглянулись и, низко склонившись передо мной, ответили:

— Так мы и предполагали.

Они рассказали мне об их великом царе Саргоне, который объединил под своей властью четыре части света и чья империя простиралась от северного моря до южного, он правил также и морскими островами. Они поведали мне, что, только родившись, он был унесен рекой в просмоленной тростниковой лодке и ничего не было известно о его рождении, пока его великие дела не доказали, что он рожден от богов.

При этом сердце мое преисполнилось страха, и я попытался отшутиться:

— Надеюсь, вы не думаете, что я, врач, рожден от богов?

Они не рассмеялись, а серьезно ответили:

— Этого мы не знаем, но осторожность — добродетель, поэтому мы склоняемся перед тобой.

Они еще раз низко поклонились мне, но мне это надоело, и я сказал:

— Хватит дурачиться, лучше займемся делом.

Они снова начали толковать о загадках печени, но поглядывали на меня с благоговейным страхом и перешептывались. С этого дня мысль о моем происхождении запала мне в душу и сжимала мое сердце, потому что я был чужим во всех четырех частях света. Мне очень хотелось порасспросить астрологов, но поскольку я не знал точного часа моего рождения, то и спрашивать было бесполезно, ведь они не могли бы просветить меня. Однако по просьбе жрецов они разыскали таблички, устанавливавшие год и день, когда я спустился по реке, ибо жрецы тоже были любопытны. Но все, что могли сказать астрологи, заключалось в том, что, если я родился в такое-то и такое-то время дня, во мне должна течь царская кровь и мне предназначено управлять многочисленным народом. Эго знание не утешало меня, ибо, думая о прошлом, я вспоминал о совершенном мною преступлении и о позоре, который я навлек на себя в Фивах. Может быть, звезды прокляли меня в самый день моего рождения и послали меня в тростниковой лодке, чтобы я привел Сенмута и Кипу к преждевременной смерти, лишил их в старости благополучия — и украл у них даже гробницу. И при этом я содрогался, ибо раз уж судьба была против меня, я не мог избежать своей участи, но должен был продолжать приносить гибель и страдания тем, кто был мне дорог. Будущее удручало меня, и я страшился его, понимая, что все случившееся со мной предназначалось для того, чтобы заставить меня отвернуться от моих друзей и сделать меня одиноким, ибо одиночество могло избавить меня от необходимости приносить гибель другим.

Мне осталось рассказать о Дне Ложного Царя.

Когда молодая пшеница пустила ростки и ночная прохлада сменилась теплом, жрецы вышли из города, чтобы принести своего бога из его гробницы и объявить, что он воскрес. По этому случаю город Вавилон превратился в ярмарочную площадь, где танцевали и празднично одетые люди толпились на улицах. Чернь грабила лавки, производя больше суматохи и шума, чем солдаты после генерального смотра. Женщины и девушки шли в храм Иштар, чтобы собрать серебро для приданого к свадьбе, и любой желающий мог, не стесняясь, наслаждаться с ними. День Ложного Царя завершал праздник.

К этому времени я был уже хорошо знаком со многими обычаями Вавилона и все же очень удивился, увидев на рассвете этого дня, как пьяные царские телохранители ломятся в Дом Радости Иштар, распахивают настежь двери и бьют каждого встречного древками копий, крича во все горло:

— Где прячется наш царь? Живо ведите его сюда, ибо солнце уже восходит и царь должен вершить правосудие над своим народом!

Шум был неописуемый. Горели светильники, и слуги гостиницы в испуге бегали по коридорам, а Капта, полагая, что в городе разразился мятеж, спрятался ко мне под кровать. Но я, только что проснувшись и накинув на голое тело свой шерстяной плащ, вышел к солдатам и спросил:

— Чего вам надо? Не вздумайте оскорбить меня, ибо я Синухе-египтянин, Сын Дикого Осла, и это имя вам, конечно, известно.

Туг они закричали: