Бурнабуриаш безудержно захохотал от этой угрозы. Затем с деланной серьезностью он сказал:

— Будет, конечно, очень грустно, если ты убьешь моего льва, ибо я вырастил его и мы с ним друзья. Поэтому я придержу его, чтобы ты не совершил этого злого дела в моем дворце.

Он подозвал к себе льва, и Капта, слезши с драпировок, стоял, растирая затекшие ноги и свирепо глядя на льва, так что царь снова расхохотался и шлепнул себя по коленям.

— В жизни не видал более забавного человека. Продай его мне, и я озолочу тебя.

Но я не желал продавать Капта. Царь не настаивал, и мы расстались друзьями. К этому времени он начал клевать носом, и глаза у него слипались, так как он не спал много ночей.

Старый врач проводил меня, и я сказал ему:

— Давай обсудим вместе то, что должно случиться через две недели, поскольку это будет тяжелый день, и было бы благоразумно принести жертву всем богам, которым положено.

Это очень понравилось ему, ибо он был благочестив, и мы договорились встретиться в храме, чтобы принести жертву и посовещаться с врачами насчет зуба царя. Перед тем как мы покинули дворец, он велел принести закуску носильщикам, которые доставили меня; они ели и пили во внутреннем дворе и восхваляли меня на все лады. Они с песнями везли меня назад в гостиницу, нас сопровождала большая толпа, и с этого дня имя мое прославилось в Вавилоне. А рассерженный Капта ехал на своем белом осле и не разговаривал со мной, ибо было задето его достоинство.

Две недели спустя я встретился с царскими врачами в башне Мардука, где мы все вместе принесли в жертву овцу и жрецы исследовали ее печень; в Вавилоне жрецы изучают печень жертвенных животных, постигая таким образом многое, что скрыто от прочих. Они сказали нам, что царь будет очень разгневан, но никто из-за этого не лишится жизни и не подвергнется длительному заточению, хотя нам нужно остерегаться когтей и копий. Затем мы попросили астрономов посмотреть в Небесную Книгу, благоприятен ли назначенный день для такого дела. Они сказали нам, что он не то что неблагоприятен, но можно было выбрать день и получше. Потом жрецы по нашей просьбе вылили в воду масло и так попытались узнать будущее. Поглядев на масло, они сказали, что не видят ничего примечательного — во всяком случае, дурного предзнаменования там нет. Когда мы уходили из храма, над нами пролетел стервятник, неся в когтях человеческую голову, схваченную им со стены. Это жрецы истолковали как благоприятный знак, хотя я воспринял это совсем иначе.

Следуя прорицаниям, мы распустили царскую стражу и заперли льва, чтобы он нас не разорвал, ибо, разгневавшись, царь мог натравить его на нас; по рассказам врачей было известно, что такое случалось. Но царь Бурнабуриаш вошел решительным шагом, предварительно подкрепившись для бодрости вином, как говорят в Вавилоне, однако, увидев носилки, доставившие зубного врача, он сильно побледнел и сказал, что у него есть важное государственное дело, о чем он позабыл, пока пил вино.

Он собрался было уйти, но, пока другие врачи лежали ничком, касаясь пола губами, я схватил царя за руку и стал подбадривать его, говоря, что все быстро кончится, если только у него хватит смелости. Я велел врачам очиститься и сам очистил инструменты зубного врача над огнем скарабея, затем стал втирать обезболивающие мази в десну мальчика, пока он не приказал мне остановиться, сказав, что щека у него одеревенела и он не может больше двинуть языком. Затем мы усадили его в кресло, привязав к нему его голову, и вставили клинышки ему в рот, чтобы он не смог закрыть его. Я держал его за руки и подбадривал его, зубной врач громко призвал на помощь всех богов Вавилона и, засунув в рот мальчика щипцы, вырвал зуб с невиданной дотоле ловкостью. Несмотря на клинышки, царь завопил не своим голосом, а лев зарычал за дверью, которая едва не вылетела, когда он кидался на нее и царапал ее когтями.

Это был ужасный момент, ибо, когда мы отвязали голову мальчика и вынули клинышки у него изо рта, он стал сплевывать на блюдо кровь, визжа и вопя, и слезы ручьем бежали по его лицу. Он орал, требуя, чтобы его телохранители предали всех нас смерти; он звал своего льва, лягал ногой священный огонь и бил палкой своего врача, пока я не отнял ее у него и не велел ему прополоскать рот. Так он и сделал, а врачи лежали у его ног, дрожа всем телом, а зубной врач думал, что пришел его последний час. Но царь успокоился и выпил вина, хотя рот его еще был перекошен, и он попросил меня позабавить его, как я обещал.

Мы пошли в большую пиршественную залу, потому что комната, в которой царю вырвали зуб, уже была ему не по душе. Он и в самом деле решил навсегда ее запереть и назвал ее проклятой комнатой. Я налил воду в сосуд и дал ее царю и врачам на пробу — удостовериться, что это действительно обыкновенная вода. Затем я медленно стал переливать ее в другой сосуд, и, пока я лил, она превратилась в кровь, так что царь и врачи громко вскрикнули в испуге.

После этого царь щедро наградил врачей, сделав зубного врача богачом, и отослал их прочь. Но мне он приказал остаться, и я научил его превращать воду в кровь, дав ему немного вещества, которое для чудесного превращения нужно было смешать с водой. Это несложно, как известно всякому, кто это проделывал, но великое искусство всегда просто, и царь был очень восхищен и изливался в похвалах мне. Он не успокоился, пока не собрал в саду всех важных придворных, а также любопытных, глазевших с дворцовых стен. На глазах у всех он превратил в кровь воду в бассейне, так что как знатные люди, так и простые смертные закричали от страха и распростерлись перед ним ниц, к его великому удовольствию.

Он забыл о своем зубе и сказал мне:

— Синухе-египтянин, ты исцелил меня от большого зла и всячески порадовал мою душу, поэтому проси у меня все что хочешь. Скажи, какой подарок ты желаешь, и я дам тебе его, каков бы он ни был, ибо хочу порадовать и твою душу.

Я отвечал:

— Царь Бурнабуриаш, властелин четырех частей света! Как врач я держал под мышкой твою голову и сжимал твои руки, когда ты вопил во гневе. Не подобает мне, чужеземцу, сохранить такое воспоминание о царе Вавилона, когда я вернусь в мою страну и расскажу о том, что здесь видел. Поэтому яви мне свое могущество! Повяжи бороду, опояшься львиным хвостом и прикажи своим воинам пройти перед тобой строем, чтобы я мог увидеть твое величие и силу, смиренно пасть ниц перед тобой и целовать прах у твоих ног. Я не прошу ничего, кроме этого.

Моя просьба понравилась ему, ибо он ответил:

— Поистине никто и никогда не говорил так, как ты, Синухе. Я исполню твою просьбу, хотя для меня она самая скучная, ибо я должен сидеть целый день на золотом троне, пока у меня не устанут глаза и меня не одолеет дремота. Тем не менее пусть будет по-твоему.

Он послал вестников во все концы страны, созывая свои войска, и назначил день для парада.

Этот парад происходил у Врат Иштар. Царь сидел на золотом троне, у ног его лежал лев, вокруг него стояли главные сановники в полном вооружении; он был словно окружен облаком из золота, серебра и пурпура. Вдоль широкой дорога внизу бежали воины — копьеносцы и лучники по шестьдесят в ряд и колесницы по шесть в ряд, и это заняло весь день. Колеса колесниц гремели, и стук бегущих ног и лязг снаряжения напоминали бурю, и все плыло перед глазами и дрожали колени.

Я сказал Капта:

— Для нашего отчета недостаточно будет сказать, что вавилонские воины бесчисленны, как песок в море; мы должны сосчитать их.

Он запротестовал:

— Господин, это невозможно сделать, ибо на свете вообще нет таких чисел.

Все же я считал, как умел. Солдат-пехотинцев было шестьдесят раз по шестьдесят человек, а колесниц было шестьдесят, ибо шестьдесят — священное число в Вавилоне, так же как пять, семь и двенадцать.

Я заметил также, что щиты и оружие телохранителей царя сияли золотом и серебром, их лица лоснились от масла, они были такие упитанные, что задыхались от бега, и, пробегая мимо царя, они пыхтели, как стадо быков. Но их было немного. Солдаты из отдаленных мест были загорелые и грязные и от них несло мочой. У многих из них не было копий, ибо приказ царя застал их врасплох. Их глаза были воспалены от грязи, и я подумал, что солдаты одинаковы во всех странах. Кроме тою, колесницы у них были старые и скрипучие, одна или две из них потеряли колесо, когда проезжали мимо, и кривые клинки, которые прикрепили к ним, были зелены от ярь-медянки.